- А другой старикан – Слейни-Смит? Говорят, он покончил жизнь самоубийством?
– Да. После того злополучного сеанса в доме Фергюсонов он пристрастился к спиритизму.
– Я знаю. Судя по тому, что я слышал, все так и рвутся накинуть мне петлю на шею – как будто это я толкнул его под поезд?
Берч усмехнулся и почесал спаниеля за ухом.
– Ну, не до такой степени.
– Мне очень жаль, – сказал Стивен. - Действительно очень жаль. Но, говоря по совести, это же абсурд – уподобляться иудейскому пророку. Да если бы мы рассчитывали последствия наших слов и поступков до третьего колена, нам всем следовало бы уйти в монастырь и отказаться от всякой деятельности – и пусть мир катится в тартарары. Вы же умный человек, Берч.
– Я вас понимаю.
– Красиво – и очень глупо. Просто уму непостижимо. Прежде всего, я никогда не мог понять дружбы между Фергюсоном и Слейни-Смитом. Должно быть, старик убит горем?
– Не будем преувеличивать.
– Интересно, приходит ли ему в голову, что Слейни-Смит тоже причинил в жизни немало зла, читая лекции, направленные против религии, кощунствуя и пропагандируя свои однобокие доктрины? Скольким людям он привил атеистические взгляды, а может быть, и довел до самоубийства, если ему попался кто-то слабый, нуждавшийся в одном единственном толчке в пропасть.
– Полагаю, – возразил Берч, – трудно судить человека за то, что он открыто провозглашает свои верования или их отсутствие, – разумеется, если он искренен?
– Вы знаете, он приезжал ко мне. Я как раз только что возвратился из Штатов. Сначала я не заметил в нем ничего необычного. Когда он сообщил, что видел на эстраде Клодиуса, я понял, что игра окончена, и тотчас признался. Он же не верил в сверхъестественное – я ожидал, что он посмеется вместе со мной. Это же всего-навсего фокус, шутка! А если говорить об искренности – как он мог все два года продолжать читать лекции по атеизму, если уверовал в спиритизм? По-вашему, это говорит об искренности?
– Это говорит о тяжелейшем внутреннем конфликте, – возразил Роберт. – Доказательством послужило его самоубийство.
– Оно послужило доказательством отсутствия чувства юмора, – парировал Стивен. – Господи! Да если все начнут сигать под поезд при первом же разочаровании в своих философских взглядах – что будет с миром?
– Я его не оправдываю, а просто говорю, что все не так просто.
– О да! Они в первый же вечер показались мне такими напыщенными… кажется, вас тогда не было. Так и хотелось преподать им небольшой урок!
– И вы решили проучить их.
– Да. Более или менее.
В комнате воцарилось молчание. Оба собеседника почувствовали раздражение. Наконец Стивен спросил, пытаясь сменить тон на более дружелюбный:
– Как поживает миссис Фергюсон?
– Спасибо, хорошо.
– Брук здоров? Излечился от пневмонии?
– Вполне.
– Чем она занимается?
– Миссис Фергюсон? Должно быть, обычными делами.
– Не очень-то подходящий дом для такой женщины – вам не кажется? И вечно больной муж.
– Фергюсоны – мои добрые друзья.
Стивен нетерпеливо пыхнул сигарой.
– Я не собираюсь испытывать вашу лояльность. Просто я всегда питал слабость к миссис Фергюсон. Мне казалось, что она заслуживает более интересной жизни.
– Ну, они часто устраивают концерты. Старик весьма гостеприимен. И потом, она заботится о ребенке.
– Ребенке? – встрепенулся Стивен. – Клянусь всеми святыми, я не знал. Ничего об этом не слышал. – На его лице появилось горькое выражение. – Совсем ничего.
Они немного помолчали, потом в глазах Стивена что-то блеснуло.
– Сколько ему?
Роберт внимательно посмотрел на своего гостя и наклонился к спаниелю.
– Яну? Э… скоро два года.
Собака поднялась на все четыре лапы, встряхнулась и снова улеглась у ног хозяина.
– В таком случае, – медленно произнес Стивен, – конечно… Да, ей, разумеется, есть чем заняться. Я не представлял, что у Корделии ребенок. Она очень изменилась?
– Я бы не сказал.
– И, разумеется… Брук очень доволен собой? Как же – еще один Брук… еще одна тень старика Фергюсона!
– Не думаю, что такая особа, как миссис Фергюсон, позволит воспитать своего сына вопреки собственным принципам.
Стивен долгим взглядом посмотрел на врача.
– Думаете, она живет своим умом?
– Да.
– Может быть, вы и правы.
Они несколько минут поболтали на общие темы. Но интерес гостя явно иссяк. Он задавал вопросы, но вряд ли слушал ответы. Наконец он докурил сигару и раздраженно швырнул окурок в камин.
– Что ж, не буду больше отнимать у вас время. Должно быть, ваша жена недовольна…
– Я не женат.
Их взгляды встретились.
– Правда? Как странно.
– Почему?
– Сам не знаю. Просто подумалось, – Стивен встал.
– А вы? – спросил Роберт.
– Я - нет. Уже нет. Несколько месяцев назад я получил развод.
– Вам не повезло.
– Да… Странно все обернулось. Смешная штука жизнь, Берч!
– Вы надолго в Манчестер?
– Нет. Завтра или послезавтра уезжаю.
– И куда?
– Какое-то время поживу в Лондоне. А потом, может быть, вернусь в Штаты. Хорошая страна. Я еще не решил.
На прощанье Стивен спросил:
– Доктор, вы циник?
– Не знаю. Не думаю. Просто стараюсь видеть вещи такими, как они есть.
– Я тоже когда-то. Но как смотреть на вещи, если их нет?
Роберт помедлил с ответом.
– Не знаю. Может быть, понемногу привыкнете. Я врач, а не философ.
– Мне почему-то казалось, что вы должны знать. Ни у кого нет ответа на этот вопрос. Интересно, Слейни-Смит получил ответ?
Они с минуту помолчали. Шуршали, опадая, листья.
– В любом случае, – произнес Стивен, натягивая перчатки, – я не собираюсь следовать его примеру. По крайней мере сейчас.
Стоя на верхней ступеньке крыльца, Роберт Берч провожал Стивена взглядом, пока тот не скрылся из виду. Потом вернулся в дом и закурил трубку.
Он сам не знал, почему изменил возраст сына Корделии. Это был импульс, рожденный чудовищным подозрением, внезапно возникшим в его мозгу. Подозрением, которое исчезло, прежде чем он успел его сформулировать. Однако он чувствовал, что, если не принять меры, оно может вернуться.
КНИГА IV
Глава I
Когда наденешь юбочку
С голубенькой каймой?
Когда назначит встречу мне
Мой Джонни дорогой.
Три маленькие девочки в передничках, с разноцветными ленточками в волосах, так старательно выводили слова непритязательной песенки, словно от этого зависела их жизнь. Своими тонкими голосками они тщательно выговаривали каждое слово, не всегда попадая в такт мелодии. Кругом стояли и сидели еще одиннадцать детишек, приглашенных к Фергюсонам на Рождество, – в накрахмаленных жабо и с довольными личиками после вкусного угощения. Чуть поодаль, смущенные и немного не в своей тарелке, толпились взрослые: Эсси, миссис Блейк, тетя Тиш, миссис Торп, миссис Трэнт, миссис Слейни-Смит (спустя пятнадцать месяцев так и не снявшая траура) и жена викария миссис Шрайк в юбке с желтой отделкой и с "Манчестер Гардиан" в руках.
Корделия носилась взад-вперед, оживляя ход вечера, больше похожая на старшую сестру Вирджинии, чем на мать Яна. Эсси, бывшую всего на два года старше нее, замужество и материнство превратило в солидную матрону. Корделия же, несмотря на все пережитое, почти не изменилась. Вот уже пять лет она твердой рукой управляла домом, во много раз большим, чем у Эсси; весь последний год успешно руководила – в отсутствие мистера Фергюсона – красильнями (это вызвало удивление у ее родных и толки в городе), однако, когда это не требовалось, из властной вновь становилась, к удовольствию своей матери, такой же ласковой, непосредственной девушкой, которую несколько лет назад каким-то образом угораздило войти в эту богатую, всеми уважаемую семью.
Недоставало только дяди Прайди. Его давно обещанный визит в Лондон состоялся в октябре, а через три недели после возвращения он, как о чем-то само собой разумеющемся, объявил, что снял там на несколько месяцев квартиру и вот-вот уедет.
Сама мысль о том, что какой-нибудь член семьи выйдет из сферы его влияния, вызвала у мистера Фергюсона резкое неприятие. Он убеждал, что это напрасная трата денег, неуважение к семье, что Прайди становится игрушкой в руках честолюбивых южан; предрекал брату горькое разочарование, крах иллюзий, возможно, даже ущерб здоровью; однако, к его большой досаде, Прайди потрещал пальцами и пошел укладывать вещи.
Он отбыл рано утром в пятницу в двух экипажах: один был битком набит чемоданами, книгами и записями, а в другом разместились он сам, виолончель и восемь клеток с крысами, мышами, землеройками и препарированными органами. В дорогу он надел купленный тридцать восемь лет назад длиннополый сюртук, белый жилет и желтые клетчатые брюки. Он также приобрел в Лондоне желтый котелок, но тот оказался маловат и еле держался на его густой седой шевелюре.
– До свидания, дядя Прайди, – Корделия ласково поцеловала его в плохо выбритую щеку. – Надеюсь, вы нас как-нибудь навестите? Мы будем скучать, особенно Ян.
Дядю Прайди терзали сомнения.
– Эти клетки… Я изготовил их вручную, буквально собрал из кусочков. Где-то недостает гвоздей, где-то перегрызены прутья. Не хотелось бы помещать их на крышу. Как вы думаете, они выдержат?
Пока он говорил, несколько глаз-бусинок пялились на них из клеток.
– Дать вам веревку?
– Попытка не пытка, – дядя Прайди рассеянно сдвинул котелок под опасным углом. – Не думайте, что я собираюсь вечно жить в Лондоне. Не понимаю тамошний народ. Слишком учтивы. Вы сами обязательно приезжайте навестить меня – вместе с Яном. Надеюсь, моих землероек не укачает в поезде?
– Вы сами справитесь на вокзале или вас проводить?
– Моя квартирная хозяйка – весьма любезная женщина. Кое-что смыслит в приготовлении пищи. Это большая редкость. Жаль только, у нее голос типичного кокни – прямо как напильник. Трещит без умолку. Ну, до свидания, дорогая. Я напишу вам сразу же, как только приеду.