Мы карабкались по этой улочке, напоминавшей декорации к фильму про жизнь трущоб где-нибудь в Бомбее, и старались не вдыхать полной грудью. Ароматы тут витали… специфические. Поодаль, не добавляя пейзажу живописности, отравлял атмосферу местный Нефтеперерабатывающий завод, извергая в небо клубы черного дыма. Рядом с ним, как верная подруга, чадила трубами ТЭЦ имени 50-летия Октября — видимо, юбилей отмечали ударным копчением небес. Романтика индустриального захолустья.
Наконец, в каком-то пыльном переулке, где даже кошки выглядели подозрительно, нас ждал «Москвич 408». Не новый, судя по облезлой краске и вмятинам, но на ходу. За рулем сидел мрачный тип с лицом и повадками портовой крысы. Ни «здрасьте», ни улыбки — просто молча уставился перед собой. Наша Алла грациозно скользнула на переднее сиденье рядом с ним. Нам же было предложено размещаться сзади. Открыть багажник для наших скромных рюкзаков водитель-крыса даже не подумал.
Ладно, хрен с тобой, золотая рыба. Вещей у нас пока немного — не баре, уместимся и на заднем сиденье, прижав рюкзаки к коленям.
Поехали. Ездили мы по городу минут двадцать, петляя по каким-то переулкам, сворачивая и разворачиваясь без видимой логики.
— Вокруг одного места кружит, — прошептал мне на ухо Колька, чей глаз-алмаз сканировал окрестности. — Хвост сбрасывает.
— Чей хвост? — так же шепотом спросил я. — Того типа от ресторана?
— Может его, а может и еще кого, — пожал плечами Колька. — Здесь, видать, все друг за другом хвосты сбрасывают. Национальная забава.
Наконец, убедившись, что за нами гонится только наша собственная паранойя, мы выехали за город. Проехали еще минут десять по пыльной дороге, окруженной выжженной степью и редкими колючками.
Кафе «Дильхана» (что бы это ни значило) оказалось именно тем, чем и должно быть придорожное кафе в такой глуши — типовой «стекляшкой» из силикатного кирпича и больших окон. Несколько пластиковых столиков внутри были пусты. В глубине зала, у стойки, заваленной грязной посудой, возился сонный буфетчик — то ли мыл стаканы, то ли просто перекладывал их с места на место. На улице, под чахлыми деревьями, стояло еще несколько легких столиков с кривыми металлическими ножками — тоже пустые. Время было обеденное, но посетителей не наблюдалось. Атмосфера располагала к написанию элегий о тщетности бытия.
Я вопросительно посмотрел на Аллу, которая уже вышла из машины — все такая же невозмутимая в своем строгом длинном платье. Водитель-крыса по-прежнему молча таращился в пространство, видимо, медитируя. Мы с Колькой вылезли из машины и догнали Аллу, когда она уже огибала кафе с тыльной стороны.
Обошли какие-то темные хозяйственные пристройки, пахнущие прогорклым маслом и еще чем-то неприятным, и оказались у грубо сколоченной деревянной двери без ручки и замка.
— Настоящий вход — он всегда с черного хода, — с усмешкой пояснила Алла, толкая дверь плечом. — Здесь так принято.
От неказистого входа шел узкий, тускло освещенный коридор.
— Сюда, — вела нас Алла.
По обеим сторонам виднелись такие же неказистые двери. Мы прошли несколько метров.
Алла толкнула одну из дверей — мы оказались на кухне. Жар, пар, запах вареного лука. У плиты колдовала пожилая туркменка в платке. Увидев Аллу, к нам подскочил худенький паренек в заляпанном фартуке и очках с толстыми линзами. Вылитый старшеклассник-ботаник, подрабатывающий на каникулах. Он поздоровался с Аллой на каком-то своем языке, что-то быстро спросил, она ответила. Паренек кивнул и метнулся куда-то вглубь кухни. Вернулся через минуту, деловито протер очки рукавом фартука и открыл перед нами еще одну дверь, рядом с кухней.
— Кабинет шефа, — пояснил он уже по-русски, причем чисто, без малейшего акцента. — Располагайтесь как дома. Самый лучший кабинет во всем заведении! К вашим услугам!
Кабинет и впрямь выглядел контрастом по сравнению с остальным заведением. Небольшой, но вполне приличный. Обеденный стол в центре, покрытый клеенкой. В углу — тяжелый, солидный двухтумбовый письменный стол из темного дерева. На нем — телефон и бронзовая чернильница. У стены — продавленная тахта, накрытая пестрым ковром. И даже торшер с бахромой в углу! Видимо, здесь вершились важные дела.
— Шеф велел передать: для дорогих гостей из Москвы — все самое лучшее! — объявил мальчик-официант с важным видом. — Есть свежие овощи — помидоры, огурцы, зелень. И рыба! Шашлык из осетрины будет готов через пятнадцать минут. Только сегодня тушку привезли… Напитки? Водочка, коньяк? — поинтересовался он.
— Я бы выпила сухого вина, — сказала Алла, элегантно устраиваясь в кресле у письменного стола.
— А вам? — официант повернулся к нам.
— Мне коньяку, — сказал я. — И лимончик, если найдется.
Колька, как обычно, молчал, буравя взглядом ковер на стене.
Официант кивнул и выскользнул за дверь.
Мы остались втроем. Тишина нарушалась только мягким гудением финского холодильника, стоявшего в углу. Напряжение нарастало. Сейчас должен был появиться главный. Карабас-барабас. Тот, кто дергает за ниточки в этом кукольном театре.
И он вошел. Дверь открылась без стука, и на пороге возник… не грозный бабай в халате и тюбетейке, как я подсознательно ожидал, а вполне себе европейского вида мужчина. Невысокий, плотный, с загорелым лицом, и абсолютно лысой, блестящей как бильярдный шар, головой. На вид лет пятьдесят, может, чуть больше. Одет он был неожиданно просто: белая рубашка с коротким рукавом, расстегнутая на две верхние пуговицы, и темные брюки. Но во взгляде его светлых, почти прозрачных глаз была такая стальная жесткость, что сразу становилось понятно — этот человек не привык шутить. В руке он держал пачку сигарет «Мальборо» — еще один признак принадлежности к касте избранных, имеющих доступ к импорту.
— Добрый день, господа москвичи! — он окинул нас быстрым, цепким взглядом, задержавшись на мне чуть дольше. Голос у него был тихий, спокойный, но с металлическими нотками. — Рад приветствовать на нашей гостеприимной земле. Разрешите представиться: Равиль Оруджев.
Он слегка кивнул, не делая попытки пожать руки. Это был один из братьев, о которых говорил Стасик. Но почему он представился один? Где второй?
— Михаил, — ответил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Николай.
Колька молча кивнул, продолжая изучать ковер, но я видел, как напряглись его плечи.
Равиль Оруджев прошел к письменному столу, опустился в массивное кресло, которое жалобно скрипнуло под его весом. Алла тут же поднялась и встала рядом, почтительно, как секретарь при директоре. Моя теория о «подруге босса» рассыпалась — здесь явно были другие отношения. Может, дочь? Или просто доверенное лицо?
— Стасик в общих чертах обрисовал ситуацию, — начал Равиль, неторопливо закуривая «Мальборо». — Вас интересует наш главный местный продукт. В количестве. Верно?
— Верно, — подтвердил я. — Нас интересует икра. Белужья. Высшего сорта. В экспортной упаковке. Четыреста пятьдесят банок по сто тринадцать грамм.
Я произнес это четко, глядя ему прямо в глаза. Надо было сразу показать, что мы люди серьезные и знаем, чего хотим.
Равиль выпустил струйку дыма и посмотрел на Аллу.
— Все готово? — спросил он тихо.
— Да, Равиль Ибрагимович, — ответила она. — Товар на месте, упакован. Ждет отправки.
Равиль кивнул и снова перевел взгляд на меня.
— Цена вас устроит. Стасик передал наши условия. Четыре пятьсот за партию. Деньги вперед.
— Деньги здесь, — я похлопал себя по внутреннему карману пиджака, где лежала пухлая пачка сотенных купюр. — Но у нас тоже есть условия.
Равиль чуть приподнял бровь. Похоже, он не привык, что ему ставят условия.
— Любопытно. И какие же?
— Нам нужна помощь с транспортировкой. До Махачкалы. Морем.
Лицо Равиля осталось непроницаемым, но в глазах мелькнул холодный блеск.
— Транспортировка — это отдельный разговор. И отдельные деньги.
— Мы готовы заплатить, — сказал я. — Но нам нужны гарантии безопасности. Товар специфический, сумма немаленькая. Мы не хотим неприятностей ни с вашими конкурентами, ни с властями.
— Дело не в этом. Перевозкой я не занимаюсь. — спокойно ответил Равиль. — Договаривайтесь на месте.
— Хорошо, — сказал я. — скажите хотя бы примерную цифру.
— Ну, не знаю… рублей пятьсот, — он глянул на меня вопросительно.
Я пожал плечами и сделал неопределенную физиономию.
— Тогда порядок такой, — Равиль затушил сигарету в тяжелой мраморной пепельнице. — Сейчас передаете деньги, Алла их проверит. Потом пообедаете… и отдыхайте. Вечером, как стемнеет, вас отвезут на причал. Товар на острове. Там загрузитесь — и Аллах в помощь.
— Прошу к столу, господа москвичи, — Равиль жестом пригласил нас за обеденный стол. — Подкрепитесь перед дорогой. Каспий ошибок не прощает. А голодный человек — всегда ошибка.
Он поднялся, давая понять, что основная часть переговоров закончена. Остались детали, которые, видимо, должна была уладить Алла. Мы с Колькой переглянулись.
— Хьюстон, у нас проблемы, — шепнул я ему.
— Чего?
— Я говорю, у нас нет пятисот свободных денег. Максимум, триста.
— Не ссы, что-нибудь придумаем, — отмахнулся Колян.
Я рад бы не ссать. При том, что пока, все шло подозрительно гладко. Но игра началась, и ставки сделаны. Оставалось только надеяться, что этот лысый каспийский пират держит свое слово.
Когда тяжелая дверь за Равилем Оруджевым закрылась, в кабинете повисла тишина, густая, как верблюжье молоко. Слышно было только, как на улице тарахтит мотор уехавшей «Волги» да как Колька сопит, изучая очередной узор на ковре.
Алла, между тем, вернулась к своему занятию. С серьезностью кассира в Госбанке она пересчитывала нашу пачку денег. Медленно, купюра за купюрой. Пальцы ее — тонкие, смуглые, с аккуратным маникюром — порхали над сторублевками, словно бабочки над ядовитым цветком. Она ощупывала каждую бумажку, подносила к свету, терла между пальцами. Зрелище было завораживающее и немного комичное.