Колесников подошел и крикнул:
– Ким Ир Сен хо!
– Ким Ир Сен хо! – ответил крестьянин.
Павел знал несколько слов по-корейски и объяснил, отчаянно жестикулируя, что ему надо. Кореец понял и ткнул большим пальцем через плечо, мол, деревня там. Колесников благодарно кивнул, и они разошлись в разные стороны.
Через пару часов Павел добрел до деревни, посмотрел на выбеленные мазанки, стоящие почти впритык друг к другу и покрытые соломой, на кривые изгороди, покосившиеся сараи и телеграфные столбы, торчащие вдоль улицы.
«Раз есть столбы, значит, есть связь. Свяжусь со своими, вышлют вертолет с поисковой группой и заберут меня отсюда».
Выбрав дом побогаче, он зашел во двор. На крыльце тут же появился худощавый кореец, а вслед за ним выскочило трое детишек – два мальчика и девочка.
– Ким Ир Сен хо! – Павел ткнул пальцем в значки на груди.
– Ким Ир Сен хо!
Достав плитку шоколада, Павел разломил ее на три части и раздал детям. Те без раздумий засунули шоколад в рот. Кореец широко улыбнулся и жестом пригласил незваного гостя в дом. Прежде чем войти, Колесников указал на телеграфные столбы и поднес руку к уху, как будто разговаривая по телефону. Хозяин отрицательно замотал головой, сложил крестом руки и произнес:
– Бах, бах.
– Понятно, связь разбомбили, – сказал Колесников и подумал: «Не здесь, так где-нибудь найду. Но – потом. Надо хоть чуть-чуть подкрепиться и выспаться. Сил нет».
Он ткнул в себя пальцем:
– Павел. Я русский, рашен.
– Мин, – представился кореец, и они пожали друг другу руки.
Они вошли в дом. Павлу предложили присесть на некрашеную скамейку возле стола, и вскоре в комнату зашла молодая кореянка, видимо, супруга хозяина, и на столе появилась тарелка с рисовой кашей и кусок лепешки. Перекусив, Колесников показал хозяину, что не мешало бы и поспать.
«Наглый, как паровоз», – подумал Павел сам про себя и усмехнулся.
Кореец отвел Павла в небольшую клетушку с железной кроватью. Летчик разулся, улегся поудобнее и тут же заснул.
На рассвете его сдернули с кровати, свалили на пол и начали бить ногами, подсвечивая фонариком. Били трое или четверо. Колесников, очнувшись ото сна под градом ударов, осознал, что сопротивляться бессмысленно, только больше достанется, а раз не убили сразу, значит, пока не собираются.
Он свернулся калачиком, закрыл голову руками и напряг мышцы. Били сильно, но недолго. Потом его вновь бросили на кровать и пристегнули одну руку к спинке наручниками.
Павел понял, кто с ним обошелся так неласково. Понял, когда услышал английскую речь.
«Американцы. Неспроста стреляли на местности между холмами».
Он сунул свободную руку под матрас, где спрятал свой «ТТ». Пистолета там не оказалось.
«И застрелиться нечем. А в плен мне нельзя. Если я даже выберусь, опять начнутся разбирательства, допросы с неприятными вопросами… Биографическая спираль, колесо сансары, чтоб ему пусто было!»
Когда совсем рассвело, в комнату ввалился здоровенный парень в форме морского пехотинца США и звании сержант-майора. Он плюхнулся на табуретку, широко расставил крепкие ноги, обутые в короткие сапожки, и некоторое время молча разглядывал лежащего на кровати Колесникова. Потом представился на русском языке:
– Майкл Котикофф.
Именно с двумя «ф», это сразу же разъяснил сержант-майор, демонстрируя свою нерусскость.
– Бить тебя больше не будут, потому что ты есть ценный трофей. Во всех смыслах. Ценный как источник информации для Army Intelligence, ЦРУ и – как источник долларов – для нас. Мы премию получим за твою поимку. – Котикофф говорил с ужасным акцентом, но русские фразы строил правильно. – То, что ты советский летчик, мы знаем, видели, как ты спускался на парашюте. Всерьез я тебя допрашивать не буду – на это есть другие люди, но на несколько вопросов тебе придется ответить. В каком ты звании?
Американец сложил губы в фальшивую улыбку, но глаза его светились жгучей ненавистью.
– А какая тебе разница, Мишаня с двумя фэ? – Колесников едко усмехнулся. – Ну, допустим, майор, скрывать тут нечего, все равно узнаете. Звание повыше, чем у некоторых. На плац бы тебя и шагистикой озаботить, чтобы служба медом не казалась. А то что-то ты слишком рыхлый для морского пехотинца. Или штабной, а сюда погулять вышел?
Лицо американца напряглось, рука дернулась к кобуре, но он сдержал себя.
– Да, я эмигрант во втором поколении. Мой отец вовремя сбежал из вашего большевистского рая. А сейчас мы враги. Только ты лежишь, пристегнутый к койке, а я буду виски пить и кореянок харить – они такие верткие. А скоро мы и ваш СССР пристегнем куда надо. Тебя как зовут, майор?
– Иван Табуреткин, – сказал Колесников, скривив губы. Кроме глубокой брезгливости, он к этому русскому американцу никаких чувств не испытывал.
– Все шутишь, майор. Это ненадолго. А давай я тебе виски налью для душевного разговора, – сказал американец и вновь улыбнулся.
– Мы и так душевно беседуем. – Колесников сложил губы в ответную, не менее фальшивую, чем у американца, улыбку. – Давай свои вопросы и вали отсюда – не выспался я. Кстати, а где хозяин этого дома вместе с семьей?
– Сбежали. – Американец пожал плечами. – Какая разница! Мы уйдем, они вернутся. В какой части служишь?
На поставленные вопросы Павел отвечал или не отвечал, или просто откровенно издевался над этим сержант-майором, понимая, что он – пешка, что у него нет никаких полномочий для допроса такого ценного пленного, а наверх уже наверняка доложили, что сделало Колесникова временно неприкасаемым.
Когда Котикофф наконец ушел, вместо него в дом ввалились два пехотинца, вооруженные пистолетами-пулеметами. Они расположились в передней, а Павлу вручили пачку галет и банку кока-колы. Один из охранников бросил на кровать початую пачку сигарет. Павел вынул одну, американец тут же поднес к его носу зажигалку. И на том спасибо. Солдаты уселись за стол, закурили сами и начали о чем-то болтать по-английски, перемалывая челюстями жевательную резинку вперемешку с сигаретным дымом.
«Этим на меня наплевать. Но вот подкормили и сигареты дали в отличие от этого Мишани, – подумал Павел, докурил и вновь умостился на кровати. – Надо еще поспать, пока дают».
Он проспал до вечера и проснулся, когда на дворе уже стемнело. В соседней комнате на столе стоял торчком электрический фонарь и отраженным от потолка светом кое-как освещал окружающее пространство. Охранник оперся локтями о столешницу и, зарыв подбородок в ладонях, спал, судя по легкому похрапыванию. Второго не было видно, может быть, он находился где-то за стенкой, а может, вообще отсутствовал в доме.
«А чего им бояться, если я намертво пристегнут наручниками к кровати. Куда я могу убежать вместе с кроватью? Намертво… пристегнут, – размышлял Колесников. – Пристегнут, кровать, спинка, две стойки с поперечиной, сверху нахлобучена дуга из серебристого металла, ее надели сверху, значит, ее можно снять снизу – никакими болтами она не закреплена. Если потихоньку попробовать, так этот боров вряд ли услышит. Ну-ка…»
Павел уперся плечом в дугу, и она с легким скрипом приподнялась. «Еще чуть-чуть!» Дуга вышла из стойки…
Где-то в глубине комнаты зашевелился второй охранник. Павел настороженно застыл, потом потихоньку воткнул дугу обратно и прилег, свернувшись калачиком. Охранник вновь зашевелился, потом встал, взял со стола фонарь и посветил в сторону Колесникова. Убедившись, что все в порядке, он вновь пропал из поля зрения, вернув фонарь на место.
«Скоро ночь. А темнота друг воров и беглецов. Улучить момент и валить отсюда. Риск оправдан, все остальное хуже. Эх, пистолет забрали! А зачем пистолет – можно реквизировать автомат у одного из этих и прорываться с боем… Хорошая машинка! Плевать, что наручники будут болтаться на руке – стрелять это не помешает».
Павел отоспался за день, теперь сон не шел, и он усиленно думал. А о чем можно думать в его положении, как не о побеге? Уж лучше несбыточные мечты, чем позорная безнадега.
Павел всю ночь гонял подобные мысли в голове, а когда темнота стала редеть и наступили утренние сумерки, неподалеку послышалась интенсивная стрельба.
«Китайцы! – мелькнула мысль. – А кто же еще?»
Один из охранников выскочил во двор, второй прильнул к окну.
«Пора. Если не сейчас, то когда еще…»
Колесников вытолкнул плечом дугу из спинки кровати, снял со стойки наручник и, резко метнувшись в переднюю, врезал этой самой дугой охраннику по голове. Тот отвалился от окна и с грохотом упал ничком на пол, уронив табуретку.
«За стрельбой не услышат».
Но услышали. Едва Павел сдернул с лежащего автомат, как в комнату заскочил второй охранник, но тут же получил очередь поперек живота.
«Извини, парень. Это не я плохой, а жизнь такая подлая».
Колесников подбежал к двери и осторожно выглянул наружу.
«Стреляют где-то в середине деревни, а здесь, вроде бы, никого».
Он пригнулся, выскочил наружу и перебежками бросился в направлении зарослей на краю деревни.
«Метров сто, а может, сто пятьдесят. Никто не преследует. Везет дуракам и пьяницам. А я кто?»
Павел заскочил в кусты и залег. Одному выбираться куда-либо в этой неразберихе было опасно. А китайцы помогут добраться до своих. По крайней мере, нужно выждать, осмотреться и определиться. Именно так решил Колесников и стал в нарастающем свете утра внимательно изучать обстановку.
В паре сотен метров стали видны фигурки людей. По цвету формы Колесников определил, кто есть кто. Американцы явно проигрывали в численности. Отстреливаясь, они пятились к лесу.
Павел прикинул расстояние до отступающих американцев и, недолго думая, начал поливать их короткими очередями.
«Зачтется. Стало быть, американцев из деревни вытеснили. Можно возвращаться. Один я тут не разберусь, а китайцы помогут».
Бой вскоре закончился.
Колесников выждал еще несколько минут и, закинув на плечо автомат, встал во весь рост и вскоре добрался до дома, из которого полчаса назад сбежал. На удивление, на крыльце его встретил тот же самый кореец. Как Павел выяснил позже, у него на задах было вырыто скрытое убежище, где он и прятался вместе с семьей.