Рим шел прямо к гибели, считает Тихомиров, но его спасла единоличная власть. Юлий Цезарь лично обладал чисто монархическим ощущением. Он открыто ставил себя выше республики, окружил себя всевозможными почестями, принял титул Отца отечества, поставил свою статую среди статуй царей. И народ был очарован Цезарем. Но всеобщее умонастроение было таково, что верховную власть Цезарь не принял, а взял лишь власть управительную. Мы часто забываем о том, что не только Цезарь, а все последующие императоры, кесари (по имени Цезаря) формально, фиктивно избирались сенатом и народом всегда. «Таким образом, власть императорская по существу все-таки оставалась не верховною, а лишь делегированною от народа… Как при республике самодержавный народ поручал всю управительную власть аристократии, так он передавал теперь всю власть Кесарю» (с. 119). Фактически императорская власть становилась верховной, но, отмечает Тихомиров, «вместе с тем и решительно ничем не осмысленною» (с. 124). Власть эта стала походить на восточную деспотию. Из-за ослабления нравственного мотива власть стала терять свое притягательное влияние. «Лишь появление Константина Великого спасло Империю, ибо Константин нашел, в условиях своего времени, новый тип верховной власти, имеющей ясный идеократический элемент» (с. 125). Рим был спасен сначала единоличной властью с появлением Цезаря. Однако все последующие императоры законодательно не обладали верховной властью. Их власть по-прежнему была доверенной, делегированной Римским Сенатом и народом. «Отсюда непрочность этой власти со стороны нравственной, и ее фактическое всесилие, способное переходить в деспотизм» (с. 133). Римское общество разлагалось все более, армия, переполненная наемниками, часто инородцами, становилась судьей и арбитром политического режима.
Константин Великий нашел идею верховной власти в христианстве, христианизировал государство и благодаря этому продлил существование Римской империи, в ее Византийском варианте, еще на 1000 лет. Император смотрел на себя, как на Божия служителя, действующего в согласии с Церковью, даже называл себя «епископом дел внешних». Тихомиров считает, что от духа христианства Константин и его преемники получали только идею верховной власти, но никакой политической доктрины не приобрели. Поэтому, беря от христианства идею верховной власти, они оставались при Римской императорской доктрине государственности. С одним отличием: идея нации, республики переносилась на церковь.
По законодательству Юстиниана (527–565) в государстве признавалось существование двух равноправных властей. Отношения двух властей – священства и императорства – напоминают отношения души и тела. Юстиниан провозгласил: «церковные законы имеют такую же силу в государстве, как и государственные…» Лев Философ «отменяет все законы, противоречащие канонам». С другой стороны, Халкидонский собор постановил, что все законы, противоречащие канону, не имеют силы. Именно за это, за теснейший союз церкви и государства, так ненавидят Византию масоны и либералы. Фотий в Номоканоне заявляет, что все законы, противоречащие канонам, недействительны. «Это есть основная точка зрения Византийского законодательства» (с. 153). Тихомиров отмечает, что даже такой хулитель Византии, как Владимир Соловьев, вынужден признать, что с 842 года, с момента окончательного уяснения содержания Православия, уже не было ни единого императора-еретика или ересиарха в Константинополе.
Тихомиров полагает, что между властями церковной и государственной могут бытьтолько 2 совершенно противоположных соотношения: или чисто нравственный союз или полное отделение церкви от государства. Все остальные типы взаимоотношений представляют или ложь, или компромисс. Нравственный союз церкви и государства в Византии избавил Второй Рим от взаимной борьбы церкви и государства. «Объявив себя служителем Божиим, Император тем самым становился верховною властью в отношении христианских подданных своих, которые чтили в нем выразителя своей веры, поставленного Богом на служение Ему в делах мирских» (с. 163–164). Но в Империи оставалось еще много язычников. И при этом «она сама, как учреждение, была созданием РЕСПУБЛИКИ, в которой Император был абсолютною УПРАВИТЕЛЬНОЮ ВЛАСТЬЮ, но не верховною» (с. 166). Роковым обстоятельством в Византийской государственности, по мнению Тихомирова, было отсутствие или чрезмерная слабость строя социального, основанного на семейственности и вытекающей из семьи наследственности влияния и традиций. Византийское государство не опиралось на конкретную нацию, живую и организованную и в этом одна из причин гибели Византии. Не в пример Константинополю, тип национально ориентированной государственности суждено было развить Московской Руси (с. 194).
«В отличие от Византии, – пишет Тихомиров, – Русь с древнейших времен обладала определенной НАЦИОНАЛЬНОСТЬЮ… Родовой строй этих племен не выработал еще сильной клановой аристократии, хотя уже создал различного рода старейшин…» (с. 212). Призвание Рюрика, Синеуса, Трувора в 862 году ученый расценивает как «отказ демократии от государственной власти и передача ее князю. Всенародная воля сохранила свою власть внутри рода, но власть во всей земле, в федерации родов – передана была князю. Историк С.М.Соловьев подчеркивает, что члены Рюрикова дома носят исключительно название князей. Право на власть, на княжение принаждлежит им всем по праву происхождения. При этом управительная власть каждого князя была единолична. Но ВЕРХОВНАЯ ВЛАСТЬ принадлежала всей совокупности рода Рюриковичей. Поэтому родовая княжеская власть всегда являлась ограничительною для власти Великого Князя и боролась против идеи Самодержавия. Самодержавие выглядело как бы узурпацией родового права Рюриковичей, на Руси сложилась крепкая династичность, которой не ведала Византия. Профессор Романович-Словатинский отмечает в сложении Русской государственности три элемента: князь, вече и дружина. «Вечевое демократическое начало», по мнению Тихомирова, «местами чуть не выросло в верховную власть». В Новгороде князь иногда даже присягал на верность Вече. Это было уже началом признания народа за власть верховную. В то же время дружина, не посягая на верховную власть, часто смотрела на власть управительную, как на свое достояние.
Татаро-монгольское иго породило в лучших русских людях сознание греховности, стремление к покаянию и к вразумлению воли Божией в земных делах. Влияние религиозной идеи в сочетании с византийской идеей государственности приводило русских к мысли о предоставлении Царю или великому князю – служителю Бога – всей полноты власти. Если варяги во главе с Рюриком принесли с собою скорее не государственное, а семейное и родовое удельное начало, которое скорее дробило, чем сплачивало народ, то пришедшая из Византии идея самодержавной православной монархии сплачивала и оформляла нацию. Тихомиров отмечает особую роль среди Рюриковичей Мономаховичей. Дед Владимира Мономаха по матери был византийский император. В народном сознании этот род приобрел особое почтение, какое-то особое право на великое княжение. Из 18 великих князей, от Владимира Мономаха до Ивана Калиты, только трое, и то недолго, были не Мономаховичи. «В XIII веке история русской государственности – есть история Мономаховичей». В Византии, напоминает Тихомиров, «власть царя была неразрывна с единством государства. Раздробление государства было абсурдом для византийца» (с. 239). Ярким носителем идеи самодержавия стал Андрей Боголюбский. В некотором сакральном смысле этот великий князь, правивший уже не из Киева, а из Владимира, был первым русским самодержцем. И не случайно он был злодейски убит христоненавистниками, которым раздробленная, слабая Русь была предпочтительнее, чем Русь могучая, самодержавная. Автор «Монархической государственности» считает, что учение Иоанна Грозного о царской власти полностью соответствовало взглядам церковных людей и всего русского народа. «Безусловное повиновение царю, как обязанность, предписанная верой, входит в круг благочестия христианского (с. 243)… Власть должна быть едина и неограниченна. Владение многих подобно «женскому безумию»… Царская власть не может быть ограничиваема даже и святительскою… Еще более вредно ограничение царской власти аристократией» (с. 246). Тихомиров так излагает народный идеал: «Единственное средство поставить правду высшею нормой общественной жизни состоит в том, чтобы искать ее в ЛИЧНОСТИ… ибо закон хорош только по тому, как он ПРИМЕНЯЕТСЯ, а применение зависит от того, находится ли личность под властью высшей правды» (с. 249).
Исследователь приводит целый ряд народных изречений о значении царской власти: «Царь от Бога пристав», «Сердце царево в руке Божией», «Нельзя царству без царя стоять», «Без царя земля вдова», «Где царь, там и правда», «Без царя народ сирота», «На все святая воля царская». Тихомиров итожит: «Царь есть направитель всей исторической жизни нации. Царская власть – это как бы воплощенная душа нации, отдавшая свои судьбы Божьей воле» (с. 257). Историк Беляев считает, что московские государи Иоанн Третий и Иоанн Четвертый были самыми усердными утвердителями исконных крестьянских прав. И служилое сословие, и многочисленные организации демократической власти – вече – «все вместе – управительные силы страны являлись на помощь верховной власти в виде земских соборов» (с. 257). Особенностью Московской Руси было полное единение Царя и народа в управительной области. Царь находился с нацией в непосредственном общении во всей области законодательства и суда. Например, в отдельных землях вторым лицом после воеводы был губной староста, ведавший уголовные дела, и чаще всего выбиравшийся дворянами и боярскими детьми. Затем следует земский головной староста – власть выборная городским и уездным населением. При нем состояли выборные от уездных КРЕСТЬЯН советники, которые составляли земскую избу. «Земский головной староста был представителем «мира» перед правительством, должен был защищать мир от воеводы… По царскому судебнику всякие правители, назначаемые в города и волости, не могли судить дел без общественных представителей» (с. 271). Но и это не все. В Московской Руси существовало всеобщее право челобитья к царю. Существовал специальный Челобитный Приказ как орган царского надзора за всеми чиновниками. Историк С.Ф.Платонов (1860–1933) свидетельствует: «Если власть государя опиралась на сознание народной массы, которая видела в царе и великом князе всея Руси выразителя народного единства и символ национальной независимости, то очевиден ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ склад этой власти и очевидна ее независимость от каких бы то ни было частных авторитетов и сил в стране. Таким образом, МОСКОВСКАЯ ВЛАСТЬ была властью АБСОЛЮТНОЙ и ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ» (С.Ф.Платонов. Полный курс лекций по русской истории. Санкт-Петербург, 1997. С. 216).