Макар быстро написал в своем мобильном слово Денни и показал его Клавдию Мамонтову – мол, спроси ее о любовнике матери! Ну же, давай! Однако полковник Гущин сразу покачал головой – нет. Не сейчас. Иначе мы крупно подставим Веру Павловну. Искра – умная, она сразу поймет, кто информатор у детектива и его нанимателя. И может оборвать связи с Верой Павловной в один момент. Вон как она с горничной расправилась в гневе. А контакты Веры Павловны и Кантемировой – дружеские, доверительные, сейчас необходимы как воздух.
Клавдий Мамонтов вместо вопроса про Денни попросил номер телефона Артема Щеглова, менеджера и компаньона по бизнесу. Искра Кантемирова приказала Тамаре «сбросить номер на телефон детектива». И они вежливо распрощались.
– Облом с дачным романом, – констатировал Макар. – Анна Астахова ни при чем, оказывается. Старикан художник крутил амуры… если крутил… с той самой теткой, от которой Астаховы унаследовали дачу. Они единокровные брат и сестра по отцу, значит, тетка по отцовской линии, хотя тоже не факт. Может, дача кому-то одному из них досталась, а другой просто гостит… Например, брат, а дача – сестры… Но смерть прежней хозяйки дачи подозрительная, а? Падение с лестницы. Снова чистая криминальная классика! Может, ее кто-то столкнул? Не Гулькина ли руку приложила к гибели соперницы?
– Ладно, надо узнать, кто владел дачей до Астаховых и что произошло на самом деле, – заметил полковник Гущин. – Имеет ли тот случай отношение к нашим убийствам… серии убийств. Я вас сейчас попрошу о другом…
– Да, Федор Матвеевич, мы готовы, – за друга бодро ответил Макар.
– Я все же обязан провести совещание с коллегами, что сорвалось у меня вчера, – полковник Гущин подбирал слова. – Затем я займусь с ними отработкой схемы возможных маршрутов, транспортных связей между местами совершения убийств. Дело долгое и кропотливое. А вы пока, чтобы не бить баклуши, позвоните Щеглову, добейтесь встречи с ним как можно скорее. Нам надо проверить то давнее, очень давнее дело, связанное с академиком Кантемировым и убийствами на Домбае. Возможно, Щеглов в курсе, что его бывший патрон и компаньон Керим Касымов выяснил через столько лет, наводя справки, и зачем он вообще занялся «преданьями старины глубокой»? Какую цель преследовал? Самого Касымова в Эмиратах нам уже не достать. Но Щеглов… авось что-то вам и поведает. А затем… Макар – это уже к тебе просьба. Неплохо бы разыскать старого знакомого.
– Леву Кантемирова? – спросил Макар.
– Ага, – полковник Гущин глянул на него искоса. – Встретиться с ним вам обоим бы не мешало. Глянуть на него – кто и что он сейчас.
– После попытки двух самоубийств? Федор Матвеевич, для меня новости о нем – шок. Лева и суицид… И к тому же, оказывается, он с детства – увлеченный ботаник, как дед.
– Ты его, наверное, плохо знал, – ответил полковник Гущин. – Не заморачивался изучением его натуры в ночных клубах Лондона и Канн.
Клавдий Мамонтов набрал номер Артема Щеглова. Тот на встречу с «детективом» и Макаром согласился быстро, не стал отбояриваться. Назвал адрес.
– Я в офисе, в Сколкове, – сообщил он лаконично. – Освобожусь примерно через два часа. Хотите – приезжайте, встретимся, в баре посидим.
Клавдий Мамонтов ответил: отлично! Он показал адрес бизнес-центра в Сколково полковнику Гущину – не тот ли самый, где располагался спортивный клуб, картой и крытыми кортами которого пользовалась Ирина Мухина когда-то. Проверили адрес – оказался не тот.
– В Сколково немало бизнес-центров понастроили, – разочарованно подытожил Макар. И они, расставшись с Гущиным, отправились в Сколково. Два часа – слегка с запасом, чтобы добраться.
Глава 22Эхо гор
С Артемом Щегловым Макар и Клавдий Мамонтов встретились в бизнес-центре «Амальтея». Он спустился к ним из офиса, и они втроем по просторному полупустому торговому залу через лаунж-зоны прошли в бар ресторана. Стеклянный купол «Амальтеи» заливали солнечные лучи, по первому этажу на скейтбордах скользили хипстеры в кроссовках и с рюкзаками. Но их было немного.
– Полумертвый хай-тек, – заметил Макар. – Но все еще стильный. Впечатляет.
– Да, много перемен, – согласился Артем Щеглов. Он единственный в баре заказал себе алкоголь – негрони, друзья ограничились эспрессо. – Наш холдинг съезжает отсюда, сэкономим на аренде, найдем помещение подешевле, не столь пафосное. Так какие у вас, Макар, и у вашего детектива ко мне вопросы? А то у меня весь день до вечера уже расписан.
Щеглов расстегнул синий пиджак. Его наголо бритая макушка блестела. Он отпил негрони из высокого бокала.
– Вы упомянули, что муж Кантемировой интересовался делом почти семидесятилетней давности – убийствами на Домбае во время работы ботанической экспедиции, в которой участвовали ее отец и мать. – Клавдий Мамонтов в роли «частного детектива» перешел сразу к делу. – А что его заставило ворошить прошлое?
– Касымов мне не докладывал, – Щеглов помолчал. – Керим трезвый о подобных скользких вещах вообще помалкивал. Но на него коньяк и виски действовали плохо, он терял контроль, когда выпивал. А он ужирался порой вусмерть… Я думаю, его развод подстегнул собрать истинную информацию о семье Искры Владимировны, когда он вознамерился ее бросить и уехать из страны.
– Но вы тогда сами попросили Тамару рассказать нам, в чем суть истории с убийствами на Кавказе. Семейный эпос Кантемировых. Как мать Искры спасла будущего мужа и академика от тюрьмы и клеветы, а он вырвал ее из лап жестокого маньяка, – заметил Макар.
– До Керима Касымова доходили и другие слухи. – Щеглов опять помолчал. – Он восточный человек, они и верят и одновременно не верят – тещам и некогда любимым женам. Мы однажды сидели с ним в ресторане, в «Самарканде», он был сильно пьян. Его развод набирал обороты, а бизнес трещал по швам. Он рвал связи, обрубал концы здесь. Он уже никого и ничего не жалел. Думал лишь о себе. Пьяный вдрызг, он вывалил кучу разного дерьма.
– Какого дерьма? – уточнил Клавдий Мамонтов.
– Объявил, что его женушка Сатаней… вы в курсе настоящего имени Искры Владимировны?
Клавдий Мамонтов кивнул. Щеглов смерил его взглядом.
– Сатаней – цветок эдельвейса у горцев… А Керим звал ее порой Сатана, а иногда моя прекрасная пери, а когда злился – шайтан. – Щеглов усмехнулся, отхлебнул из стакана негрони. – Мол, она вознамерилась объявить его в суде при разводе двоеженцем, получив информацию о его второй семье в Эмиратах и третьей в Узбекистане, где он тайно сочетался браком по законам шариата и наплодил детей, объявив их истинными своими наследниками. Она ему пригрозила уголовным делом и прокуратурой. Он вознамерился постоять за себя, поэтому нанял людей на Кавказе, и они землю рыли. Там ведь и полвека, и сто лет – не срок, если речь идет о крови, смерти, убийствах, попрании женской чести, ущербе. На Кавказе длинная память. Керим объявил мне, что у его пасынка Левы, возможно, дурные гены.
– То есть? – спросил Клавдий Мамонтов.
– Ну, что в пятьдесят первом году на Домбае все происходило совсем не так, как представлялось в семье Кантемировых. Его люди выяснили: тогда за один месяц зверски были убиты три женщины. Причем все убийства происходили в местах, возле которых работала ботаническая экспедиция Кантемирова. Со всеми жертвами Кантемиров якобы лично общался на глазах свидетелей – рабочих экспедиции. В доме начальника почты – отца третьей жертвы, молодой местной девушки, они даже ночевали. А затем ее, как и двух других, нашли мертвыми.
– Задушенными? – спросил Клавдий Мамонтов быстро.
– Я не знаю, Керим не уточнял, вроде кровь фигурировала, кажется, их резали ножом, – Щеглов поморщился. – У всех погибших женщин имелись родственники, они наплодили своих детей – теперь это уже третье-четвертое поколение, но семейные трагедии не забылись. Дело в том, что Кантемирова в убийствах заподозрили и обвинили сами жители, горцы. Они его схватили. Керим Касымов узнал, что якобы даже нож у него нашли, но он оправдывался: мол, обычный нож для среза растений, для сбора гербариев. Но, по слухам, на его теле… его же избили в кровь тогда горцы… жители видели то ли раны, то ли синяки, то ли пятна. Утверждали, что они нанесены ему жертвами, когда они пытались защититься во время нападения. Кантемиров напрочь отвергал подозрения – мол, не раны то были, а дерматический ожог от сока борщевика, ядовитого растения. Его кавказская экспедиция изучала борщевик… Врачей, чтобы понять точно, раны это или ожоги, в горных аулах тогда, в пятьдесят первом, не водилось. Так что наверняка определить не смогли.
Макар и Клавдий внимательно слушали.
– Удивительно, сколько подробностей спустя целую вечность, – хмыкнул Макар.
– На Кавказе, когда дело касается убийств в семье, в роду и кровной мести, память крепкая, – парировал Артем Щеглов. – Но, на мой взгляд, Керим Касымов мог кое-кому на Домбае и заплатить, чтобы все сведения укладывались в одно русло, он нацеливался на негатив в отношении академика Кантемирова, отца жены. Тогда, в пятьдесят первом, на Домбае, в горном ауле, Кантемирова задержали и посадили в сарай под замок до прибытия начальства из МГБ. Только оно могло решить, как поступить с московским профессором – ботаником, заподозренным горцами в серии убийств. Юная аспирантка Нина, будущая мать Искры, освободила Кантемирова из сарая, они вместе сбежали в горы. И там-то произошло самое интересное.
– Настоящий маньяк напал на мать Искры, – подхватил Клавдий Мамонтов. – Тамара говорила, помните? Кантемиров свою верную Нину спас.
– Маньяк ли… вот в чем вопрос, – Щеглов усмехнулся. – Пьяный Керим мне в «Самарканде» заявил – вилами писано по воде, как вы, русаки, говорите. Его люди выяснили – на Домбае тогда на горном пастбище ночью на Нину напал пятнадцатилетний подросток.
– Мальчишка? – Клавдий Мамонтов напрягся.
– Пастух овечьей отары. Накинулся из кустов, когда она пошла к горному ручью мыться и разделась, повалил ее на землю, вроде хотел изнасиловать. Она закричала, Кантемиров примчался, оторвал от нее парня. Скрутил его. Прибежали пастухи. Ну что… еще одно нападение на женщину – четвертое по счету. Однако ножа у пастушка не нашли. Маньяк оказался школьником? Люди Керима выяснили, что ни пацан, ни его род никогда не признавали остальные убийства. Тем не менее он загремел под суд, получил срок и был отправлен в тюрьму, несмотря на возраст. Сгинул. Домой на Домбай так и не вернулся. Дело не пересматривалось даже в «оттепель», когда много чего решали иначе в отношении сталинских заключенных.