– Что вы хотите этим сказать, Федор Матвеевич? – осторожно поинтересовался он, потому что не мог постичь странную логику в словах Гущина. Была ли она вообще?
– Так, ничего. Просто сходство определенное. Или мимолетное? – полковник Гущин созерцал беспечных мотыльков, танцующих вокруг фонаря во тьме кромешной, готовых окончить свой краткий век с восходом солнца. – Потолкуем завтра со Светланой Кантемировой. Может, еще узнаем что-то интересное. О них. Обо всех.
– А кто она сама, вам известно? – спросил Макар.
– Она бывший товаровед и торговка антиквариатом. У нее квартира в Гранатном переулке, вроде в доме, где когда-то жила Галина Брежнева, – ответил полковник Гущин. – Сейчас она уже старуха. Однако проходит по нашей базе данных. Для меня это оказалось полной неожиданностью.
– Она ранее судима? – изумился Клавдий Мамонтов. – Старшая дочь академика?
– Нет, она много лет являлась содержанкой Пети Комсомольца-Амурского, вора в законе. Проходит по банку данных как фигурант из приблатненного круга общения. Он всегда возвращался к ней после отсидок, хранил ей верность, снабжал деньгами. Квартира – его подарок в лихие девяностые за позднюю беременность. Но опять же согласно информации из базы данных их единственный общий ребенок родился с отклонениями, больным и быстро умер. А сам Петя Комсомолец тоже откинул коньки – не в тюрьме, на воле. В дорогой частной больнице от цирроза печени.
Тревожить престарелую даму спозаранку было бессмысленно. Поэтому они решили выспаться в глэмпинге, а то вымотались так, что голова уже плохо соображала. Заказали утром на рецепции плотный завтрак и отправились после него в Москву.
Полковник Гущин слегка ошибся – бывший дом ЦК КПСС в Гранатном переулке, который он имел в виду, все же даже в лихие девяностые оказался не по зубам вору в законе Комсомольцу-Амурскому. Светлана Владимировна Кантемирова проживала в соседнем доме – возможно, не менее пафосном, чем некогда сломанный ради бизнес-центра элитный дом на улице Грановского, где ее отец свил гнездо с новой семьей.
Они позвонили в домофон. Им ответил резкий, однако далеко не старческий голос:
– Кто? Полиция? А по какому делу? Участковый? Являлся, приходил он… Но по какому вы делу ко мне?
Полковник Гущин лаконично пояснил:
– Есть вопросы насчет вашей младшей сестры и ее окружения.
– Заинтересовались, наконец, ими! Давно пора. Открываю. Поднимайтесь, – возвестила в домофон Светлана Кантемирова.
Клавдию Мамонтову почудилось в ее словах скрытое злорадство. Он вспомнил, что им говорила про старшую сестру Искры мудрая Вера Павловна.
Квартира на пятом этаже, куда они попали, являлась некогда образцом забытого ныне «цековского шика» – четыре комнаты с холлом и два туалета. Время здесь словно остановилось – некогда дорогая дубовая мебель успела обветшать, виниловые обои отставали от стен, на полу сохранился цветастый бельгийский «ковролин». В гостиной, куда их пригласила Светлана Владимировна Кантемирова, придирчиво изучив удостоверение Гущина их встретила смесь неухоженной старости, пыли, непроветренной затхлости и потуг на роскошь: антиквариат – каминные часы на консоли с ангелочками, аляповатые пейзажи в золоченых рамах, вазоны и чаши, обилие икон и… карты Таро на алой бархатной скатерти круглого обеденного стола.
Клавдий Мамонтов отметил, что Светлана Кантемирова принарядилась в ожидании полиции – нахлобучила на голову, как шапку, блондинистый парик, нацепила на него кокетливый черный обруч с искусственными цветами, облачилась в платье с ярким принтом. Платье, некогда очень дорогое, оказалось ей чудовищно мало. Как и ее младшая сестра, Светлана была низенькой, тонкокостной женщиной, однако к старости непомерно раздалась вширь, обрюзгла, обзавелась вторым подбородком. Клавдия начало подташнивать от исходившего от нее зловонного старческого запаха, смешанного с крепкими мускусными духами. А еще в гостиной воняло розовым маслом, используемым в качестве ароматизатора.
Светлана Кантемирова смахнула в сторону на скатерти расклад Таро, повелительно указала им на кресла, а сама плюхнулась на диван. Несмотря на то что она давно перешагнула семидесятилетний рубеж, двигалась она проворно и ловко.
– Ну, с богом, сразу к делу! – скомандовала она. – Вы, полиция… менты… через столько лет опять ко мне пришли. Раньше все насчет Пети, мужа моего гражданского, меня мурыжили. А сейчас по душу Сатаней… Сатаны нашей явились. Не потому ли, что Наташку в Сарафанове, как мне наши общие знакомые поведали, задушили?
– Ваши сведения верны, Светлана Владимировна, – ответил ей полковник Гущин, оглядывая иконы на стене и карты Таро. – Гадаете – кто убийца? Вдруг Таро подскажет? А много у вас осведомленных общих знакомых?
– Все, какие есть, – мои. Вам я их не заложу, не на ту напали. А раз насчет Сатаней пришли, значит, подозреваете именно ее, – констатировала Светлана Кантемирова. – Сестричку мою младшую – Сатану. Она ж с Наташкой якшалась. И на похоронах ее Юрки была, такой букет привезла, говорят, прямо царский – на гроб.
Клавдий Мамонтов подумал: «бывший товаровед и антиквар руководствуется своей особой логикой. Она считает Искру виновной… Она вслух нарекает именно ее убийцей!»
– Ваша единокровная сестра могла задушить подругу детства? – полковник Гущин вроде как удивился.
– Она-то? Сатаней на все способна. – Светлана Кантемирова воздела вверх крючковатый палец. – Ну, от такой мамаши родилась! Та у нас с мамой папу отняла, из семьи увела. Меня детства лишила.
– Щщщастливого пионерского? – ввернул Макар.
– Не шутите, мальчик-полицейский, – Светлана Кантемирова живо к нему повернулась и сверкнула темными очами (Макар отметил – глаза у них с Искрой похожи: черные, с густыми бархатными ресницами, несмотря на возраст). – Что вы знаете о том времени? О моих детских слезах, когда любимый папочка, мой идеал, ради молодой амбициозной шлюхи оставлял меня на долгие месяцы. Они вместе уезжали в экспедиции, спали, миловались, в Москве снимали у знакомых квартиры, и он мне даже писем не писал, словно нет меня. А затем вообще бросил нас с мамулей в чертовой коммуналке на Таганке – не делил, благородный, вроде нашу общую жилплощадь. А сам, как стал членкором академии, получил от государства новые хоромы на Грановского. И Нинка-шлюха, его новая жена, не пускала меня туда даже на порог. Я у них была всего несколько раз, когда папа, уже старый, тяжело болел, я навещала его, исполняла свой дочерний христианский долг. Так они… мелкие сволочи… Сатаней с Наташкой, девочки-фифы с улицы Грановского, каждый раз изводили меня своим ядом и презрением: ты простая, обычная, нищая… Ты как все. У меня не было шмоток из спецмагазина, где их семейки отоваривались – он напротив их дома располагался, в арку они шмыгали, как крысы, за заграничным дефицитным барахлом.
– В пятьдесят первом году на Домбае во время ботанической экспедиции вашего отца происходили убийства женщин, – полковник Гущин энергично начал поворачивать беседу в нужное им русло, уводя Светлану Кантемирову от ущербных воспоминаний детства. – Профессора Кантемирова в них даже обвинили. И как мы узнали, живучи слухи о тех событиях…
– Ложь! Поклеп! – Светлана Кантемирова подалась вперед. – Кто вам брякнул? Сатаней? И как Господь Бог только не разразит ее за наветы на отца!
– Искра Владимировна сообщила лишь, что именно ее отец задержал истинного маньяка и спас ее мать, – ответил полковник Гущин. – Я обращаюсь к вам за помощью: если вы в курсе давней истории с убийствами, проясните нам ситуацию.
– Было бы кого спасать! – отрезала Светлана Кантемирова. – Вы глухой, полковник Гущин? Вы слышали, что я вам сразу сказала – «родилась от такой матери»? Существовал ли вообще кто-то третий в кавказском деле?
– То есть как? – опять вроде бы удивился полковник Гущин.
– Мое мнение – мамаша Сатаны тех черкесок, или кто они там, зарезала в горах, – выпалила Светлана Кантемирова. – Она… Нинка – шлюха. Она уже тогда решила папу на себе женить. Она его всегда бешено ревновала. Убирала, убивала всех женщин, с кем он в горах… Ну, понимаете, – экспедиция… Мужчина на свободе, ведом своими желаниями и инстинктами. Он мог просто захотеть женской близости, интима. А Нинка… она жаждала заполучить его только для себя. Она его караулила. И устраняла соперниц.
– То есть вы считаете виновной в убийствах женщин мать Искры? – снова вмешался Макар.
– У меня своя голова на плечах, мальчик. Не пяльтесь на меня как на полоумную. И включите свой котелок, пусть варит. Сатаней наша родилась от Сатаны. Кто бы ей такое имя выбрал – Сатаней? Неужели мой папа – он был тогда партийный и строил научную карьеру – решился? Да его в партком бы затаскали! Нет, Нинка, чертова кукла, кровавая злодейка ее так назвала. Приплела кавказские сказки для вида. Может, имя дочери – благодарность тому, кому кровью на Кавказе, женскими жизнями она заплатила за помощь в привороте моего бедного отца. Она дочь могла отдать, понимаете? Посвятить ее, заплатить ею. Нинка бы и мою мать на тот свет отправила, да страшилась, что именно ее первую сразу и заподозрят! Только поэтому моя мама избежала смерти.
– Карты Таро порой лгут. Насчет сговора с дьяволом тоже, – ответил Макар. – Вы бы в довесок пасьянс мадам Ленорман раскладывали – для перекрестной проверки мистических версий.
– Уже после смерти вашего отца Нина Кантемирова в преклонном возрасте имела сожителя – некоего Денни, – полковник Гущин упрямо пробирался сквозь шизофренический морок, начинавший их окутывать в зловещей квартирке. Он гнул свое. – О нем вы что-нибудь знаете?
– Докопались и до «содержана-бонвивана»? Молодцы. Орден вам светит. – Светлана Кантемирова усмехнулась, окидывая полковника Гущина оценивающим взглядом. – Подвизался не один год у нее молодой …! – Она изрыгнула матерное ругательство. – Подмял ее под себя. Она за него чуть замуж не вышла, старая …! Как только его Сатаней не прикончила? Я думала, она через своего косого Керимчика киллеров наймет для юного обольстителя. Вывезут в лесок, грохнут и закопают. Наверное, он угрозу печенкой почувствовал – слинял. А то ведь жадным оказался паренек до вдовьего добра. До московского жилья.