Светлана Кантемирова откровенно издевалась над ним. Мстила. На садовой дорожке появилась и Тамара, она обогнула старуху, приблизилась к Гущину и подала ему… чашку чая на блюдце.
– Попейте, успокойтесь, чай с мятой, – объявила Тамара. – Я тоже все видела. И я свидетель, как он вас избил.
Гущин там, в саду, умыл вспотевшее окровавленное лицо холодным мятным чаем, вместо того чтобы выпить его.
– Мы с Клавой проводим Левку до больницы, – объявил Макар. – Мы его не вправе сейчас одного оставлять. Он к нам за помощью обратился. Он нам с Клавой верит.
– Вы его от смерти спасли, – ответил полковник Гущин. – Не слишком ли ты печешься, Макар, о дружке, ставшем серийным убийцей?
– Есть такая вещь – высшее милосердие, – отрезал Макар. – Но это долгий разговор, Федор Матвеевич. И про серийного убийцу тоже. Он у нас впереди.
– Валите с ним в больницу, оттуда домой, вам в сухое надо переодеться, себя в нормальный вид привести, – полковник Гущин оглядел их с ног до головы. – За спасение утопающего – хвалю. Все разборки, дискуссии откладываем до утра.
Макар отдал ему аптечку, с разрешения Гущина он сел в полицейскую машину рядом с Кантемировым в наручниках. Клавдий Мамонтов – грязный, весь в глине, мокрый, устроился за рулем их внедорожника – снова вести тачку одной рукой.
В городской больнице после осмотра дежурного врача Кантемирова поместили в реанимацию до утра. Полицейский конвой встал у ее дверей. Из больницы Макар переслал на почту Гущина видео допроса Ильи Суркова со своего мобильного – не все прошло, слишком объемная запись, он прислал отдельные фрагменты, главное.
Из больницы Макар и Клавдий направились домой, в Бронницы. Полковник Гущин и полиция покинули академическую дачу – в доме осталась лишь Тамара Цармона. Она при Гущине позвонила Артему Щеглову. Тот, поднятый с постели, потрясенный новостями, обещал приехать в Воеводино рано утром. Светлана Кантемирова потребовала от полицейских вызвать ей такси до Москвы и оплатить проезд. Полковник Гущин сам заказал старухе такси и заплатил вперед водителю – везите в Гранатный переулок. Не растрясите дорогой.
Уже на рассвете он вернулся в Чеховское управление полиции, где в ИВС находился задержанный Илья Сурков. Его уже допросил дежурный следователь. Полковник Гущин внимательно просмотрел присланное Макаром видео и запись видеорегистратора с допроса Суркова. Тот подтвердил свои показания об убийстве матери и украденных почтовых деньгах. Гущин спустился в изолятор временного содержания. Суркова разбудили, вывели из камеры. Полковник Гущин не стал с ним говорить, однако лично осмотрел его поцарапанную щеку. Он помнил о двух сломанных ногтях на руке Искры Кантемировой.
Несмотря на снизошедшее на него ночью озарение и глубокую убежденность, что именно он, один из всех, близок к разгадке событий, он ощущал, как окружающий хаос вновь властно завладевает им. Сломанные ногти и травмированная родинка на щеке Суркова, признавшегося в убийстве матери, но отрицавшего все остальное, являлись элементами хаоса.
Еще одним элементом стало неожиданное для Гущина заявление Макара.
И так до сих пор и не обнаруженная машина Искры Кантемировой.
Макар и Клавдий Мамонтов добрались до Бронниц на рассвете. Покинув больницу, они в машине скинули мокрую одежду, не желая простудиться. Остались в одних трусах-боксерах. По дороге домой оба сначала хранили молчание. Клавдий Мамонтов вспоминал: Лева Кантемиров в приемном покое, пока ждали врача, тоже был нем как рыба. Сидел на банкетке, бессильно привалившись боком к Макару. Хотя полковник Гущин и позволил им сопровождать Кантемирова в больницу, полицейские бдительно следили, чтобы они не переговаривались с задержанным. Леву колотила дрожь, выглядел он – краше в гроб кладут. Когда в приемном покое его уложили на каталку и повезли в реанимацию (врач решил подстраховаться), Макар все же улучил момент, наклонился над каталкой и что-то шепнул Кантемирову.
– О чем сказал ему в больнице? – спросил Клавдий Мамонтов, прерывая затянувшееся молчание, когда они уже въезжали в Бронницы и направлялись к Бельскому озеру.
– Что мы с тобой его вытащим, – Макар прибавил скорости.
– Сначала надо Командора послушать. Его доводы, – ответил Мамонтов. – Пока мы занимались Сурковым, он нечто на Левку получил – очень серьезное.
– Он нам завтра, то есть уже сегодня, расскажет. А ты, Клава…
– Что? – Мамонтов повернулся к сидевшему за рулем Макару.
– Будь с ним потише, – Макар подбирал слова. – Командор все никак не может смириться, что ты больше не его подчиненный. Вольный как ветер. Ты постоянно ставишь его на место, он психует, расстраивается. Я же помню одно – вы оба спасли моих детей, рисковали жизнью. Вы оба мне дороги. И я как буфер сейчас между вами порой.
Дверь в доме на озере им открыла заспанная горничная Маша. Воззрилась – в каком они неглиже.
– Вечеринка у бассейна с купанием, – объявил ей нервно Макар. – Костюмчик Клавдия отправьте в чистку. Остальной наш прикид в стирку.
Они оба сразу направились мыться. Переоделись. Макар на кухне приготовил в кофемашине крепкий кофе. Достал бутылку коньяка. Клавдий наблюдал за ним – собрался развязать, братан? Сейчас?
Со второго этажа к ним спускалась разбуженная Вера Павловна в длинном халате.
– Надо сказать ей про Искру, – тихо произнес Клавдий Мамонтов. – И о Левином задержании за убийство матери.
Макар сразу убрал бутылку в винную стойку. О Кантемировой он объявил Вере Павловне сам. Она глухо вскрикнула. Макар крепко обнял ее – шептал, как Гущин: «Тихо, тихо, мы с вами…» Ноги старой гувернантки подкосились, она повторяла: «Искра… Наташа… Лева». Макар подхватил старуху под руки, довел до гостиной, усадил на диван, сел рядом, продолжая обнимать, утешать…
Сердце Клавдия Мамонтова снова болело, рвалось на части. Но он упрямо занялся проверкой домашних охранных систем. Дети Макара спали.
В гостиной перепуганная горничная Маша поила вместе с Макаром Веру Павловну успокоительным. Клавдий Мамонтов в который уж раз осмотрел датчики в коридоре, зашел в комнату, оборудованную под «центр управления» домашней охраной, проверил ноутбук и мониторы – в порядке ли камеры. А затем он открыл дверь игровой детской. Едва не споткнувшись о разбросанные по полу машинки Сашхена, минуя пластиковые контейнеры с игрушками, приблизился к низенькому столику, за которым Августа обычно рисовала. Рисунков на бумаге он не увидел, на столике лежал только планшет Августы. Клавдий его включил. Он испытывал двоякое чувство – негоже тайком просматривать рисунки старшей дочки Макара. Но с другой стороны – после событий, которые они все вместе пережили в прошлом, он ощущал сильное любопытство к творчеству Августы.
Он не забыл, как она недавно изобразила «флору», «ботанику», траву – переплетение, изгибы зеленых стеблей… Однако белых цветов-зонтиков она не нарисовала…
Клавдий Мамонтов глянул в планшет – программа для живописи и дизайна. Он сам ее раньше скачал для Августы. Рисунок возник. Мамонтов в первый миг не понял, что девочка набросала резкими штрихами – куб? Коробка или сундук? Он оглянулся на контейнеры с игрушками.
Возник новый рисунок и…
Клавдий Мамонтов замер.
Девочка изобразила гору с вершиной, обведенной синим. Гора со снегами и льдом. Домбай-Ульген?
Клавдий Мамонтов провел ладонью по лицу. Не стоит гоняться за фантомами.
Им все равно никогда уже не узнать наверняка о случившейся в пятьдесят первом во время работы ботанической экспедиции на Кавказе трагедии. Они слышали немало противоречащих друг другу версий. Правда давно похоронена. А факты перепутаны и забыты. Не стоит обольщаться, что «истина где-то рядом», – нет, она очень далеко. До них доносятся отголоски, эхо событий многолетней давности. Но горное эхо – зыбкий фундамент для пирамиды версий. Слишком призрачно, эфемерно оно…
Если только дурные гены… наследственность…
Но вдруг истинная причина всех нынешних событий, убийств, драм в чем-то другом, гораздо более материальном и осязаемом, чем изменчивая трагическая семейная легенда? Он выключил планшет. И решил не говорить Макару о новых рисунках его старшей дочки. Их ждала гораздо более важная беседа – с полковником Гущиным.
Они вернулись в Чехов с Макаром в одиннадцать утра. Макар опять вез с собой два термоса черного кофе и сумку-холодильник с едой, чтобы накормить Гущина завтраком после бессонной ночи.
Полковника они застали в одиночестве в пустом кабинете. Он сам недавно вернулся из морга, где присутствовал на вскрытии Искры Кантемировой, проводившемся Сиваковым. Он кратко сообщил Мамонтову и Макару результаты: причина смерти, как Сиваков и определил на месте, – механическая асфиксия. По способу нападения на нее удушение схоже с убийством Сурковой, совершенным ее собственным сыном. Белые цветы, как определили эксперты-криминалисты, принадлежат все тому же борщевику Сосновского, и засушены они были предварительно, за несколько дней. Слизь на теле в районе нарисованного пятна тоже является соком борщевика Сосновского.
– Разбавленный? – уточнил Клавдий Мамонтов.
– Чистый, – ответил полковник Гущин. – Без посторонних примесей. Я уже звонил в больницу – Кантемиров пока еще в реанимации. В больнице дерматолога штатного нет. Я дал задание найти дерматолога из частной клиники. Мне необходим точный медицинский диагноз его ожогов на руке для окончательного решения по его аресту.
– Борщевик растет на участке его съемной дачи, – заметил Клавдий Мамонтов. – Кажется, именно борщевик Сосновского, но мы с Макаром не ботаники. Пусть специалисты проверят.
Полковник Гущин кивнул:
– Да, ты прав. Это очень важный факт.
– Федор Матвеевич, Лева мать не убивал. И других тоже, – тихо упрямо заявил Макар. – Мне это ясно, как и то, что первое убийство совершил Илья Сурков. По сути, из корыстных мотивов. Боясь разоблачения в краже денег, он задушил собственную мать. И нам всем пора обсудить, в какой ситуации мы сейчас оказались.