– А в сложившейся ситуации, – продолжал Мамонтов, – Щеглов может вообще ничего Левке не заплатить. Искра мертва. Вы, Федор Матвеевич, арестовали Кантемирова. Если его осудят за убийство трех человек, как вы того жаждете, он схлопочет срок в двадцать лет. Выплаты затянутся. – Мамонтов глянул на мрачного полковника Гущина. – К тому же… я боюсь, Лева Кантемиров в тюрьме вообще не жилец. Он не состарится на нарах, а продолжит то, что делал в метро, в больнице, на Оке на наших глазах. Спустя какое-то время вы, Федор Матвеевич, получите от ФСИН сообщение о его суициде.
Полковник Гущин с шумом поднялся из-за стола.
– Кантемирова привезли в ИВС, – объявил он. – Я с ним сам поговорю сейчас. А вы оба продолжайте кипеж, если хотите.
– А никакого кипежа и нет, никто не пузырится, – спокойно ответил Клавдий Мамонтов, убирая смартфон.
– Дебаты, дебаты, – вздохнул Макар.
– Ты на карьере опять себя показал во всей красе. Как трусы скинул, серпуховских аж в жар бросило – шок и трепет, – усмехнулся разбитыми губами полковник Гущин. – Ты, Макар, этакий Лорд Байрон – он все Геллеспонт голышом переплывал, греков пугал античной наготой, отсутствием комплексов. А мои серпуховские коллеги – парни деревенские, незатейливые, в простоте воспитаны.
– Ну, пусть ваши менты считают меня нудистом. Чем они недовольны-то? – Макар улыбался – Я вчера до нитки промок, в мокрых трусах до Бронниц пилил вместе с Клавой. И сегодня запасного белья с собой не прихватил, не рассчитывал на новое купание. Кстати, телефончик Искры Кантемировой вместе с тачкой с кручи не сбросили в воду. Я нырял, искал его в машине и на дне рядом. Думал – может, хоть плату восстановят ваши спецы, если отыщу. Она ведь с кем-то переписывалась перед отъездом. Тамара об этом упоминала. Звонки вы пробьете и получите ноль. Потому что она в мессенджере общалась – как Клава со своими френдами-бодигардами. Сдается мне, ее кто-то выманил из дома. И подстерег там, где никто не помешал расправиться с ней. Как подстерегли Гулькину на безлюдной тропе в лесу…
Оставив друзей в кабинете, полковник Гущин в одиночестве спустился в изолятор временного содержания. В соседней с Кантемировым камере блажил, орал на весь ИВС Илья Сурков – у него началась жестокая ломка. Он выл, кричал, молотил кулаком в дверь, умолял, матерился и снова выл и стонал. Полковник Гущин слушал его вопли, и глухие сомнения его постепенно сходили на нет – не стоит искать подвох там, где он не существует. Наркоман Сурков ездил в Серпухов именно за «закладкой», а не для убийства Искры Кантемировой. Лишенный наркотика, он бился в корчах на полу, брызгая слюной и пугая сокамерников. Полковник Гущин подумал – если Илье Суркову сейчас пообещать дозу, он возьмет на себя все.
Дежурный по ИВС открыл камеру Кантемирова и повел его в комнату для допросов. Гущин подумал: ну, мажор, мы опять встречаемся лицом к лицу. Кантемиров смотрел на его разбитые губы, а полковник Гущин на его фирменные крутые кроссовки, замызганные, грязные и без шнурков, изъятых полицией.
– Во сколько вы уехали с дачи к риелтору? – спросил полковник Гущин.
– После четырех примерно, – тихо ответил Кантемиров.
– Ваша мать приезжала к вам на дачу между одиннадцатью и часом, – заявил полковник Гущин. – Я в этом даже не сомневаюсь. Потому что накануне вечером и утром вы сами ее об этом просили, общаясь в мессенджере.
– Нет, я с ней разговаривал по телефону, но не вчера. Раньше. И она ко мне днем не приезжала.
– Что произошло между вами и матерью несколько лет назад? – Полковник Гущин не желал слушать его вранье. Разбитые губы саднили, болели. Он внушал себе – я не вымещаю сейчас на нем зло и досаду за удар, которым он меня опозорил на глазах у всех. Нет, я выше мести, я просто добиваюсь от него правды.
– Не понял вопроса, – ответил Лева Кантемиров. – О чем вы?
– Ваша мать вас совратила. Вы вступили с ней в интимную связь, – бросил ему Гущин как перчатку – вызов на новый поединок. Реванш.
– Вы спятили?! – Кантемиров глянул на него и… залился краской.
«Видели бы сейчас Макар и Клавдий его рожу», – пронеслось в голове полковника Гущина.
– Я здоров. А ты спятил, ботаник. Помешался на Эдиповом комплексе вперемешку с борщевиком Сосновского. На его белых цветах съехал с катушек, которыми ты осыпал трупы, потому что твоя мать украшала себя жемчужными бусами, соблазняя тебя, когда плясала голая в жемчугах на твоих глазах! Ты свихнулся на этом и на вашей семейной сказке про Домбай. Возомнил себя черт знаем кем – преемником деда, если именно твой дед-ботаник резал на Кавказе баб, как бешеный волк овец в горной отаре!
– Мой дед никого не убивал! Он был ученый! Непонятый гений! – заорал Лева Кантемиров. – Кто вам наплел весь этот бред?!
– Твои дражайшие родственнички и ваши служанки. Ты подглядывал за матерью в спальне, она тебя засекла, но не прогнала, не отхлестала по щекам, наоборот, попыталась тебя соблазнить. Ваша челядь в Баковке все видела, слила твоей тетке. И секретарь матери Тамара нам тоже подтвердила.
– Тетка Света нас ненавидит. Они в прошлом с мужем-бандитом маму и Керима едва киллерам не заказали. Авторитет на наш семейный бизнес наезжал! А Тамарка… она… ну…! – Лева Кантемиров горько покачал головой. – Она меня презирает. Она мне говорила, мол, родился ты с золотой ложкой во рту. Повезло тебе. Последним лузером меня считает. Не уважает меня! А сама себе на уме. Не верьте им. Мама… она, конечно, с Керимом никогда по-настоящему счастливой не была. Но она не искала кого-то на стороне. – Лева Кантемиров, красный как рак, весь дрожал.
– Правильно, она совратила тебя, а у тебя крыша поехала. И ты начал убивать женщин Из ненависти, из чувства вины, потому что тебя жрал изнутри Эдипов комлпекс. А потом ты прикончил и свою мать – источник всех твоих терзаний.
– Нет, нет, да нет же… Я не убивал маму и тетю Нату! А про тот случай, что вам слили…
– Давай колись! – жестко приказал полковник Гущин и закусил разбитую губу.
– Мне было всего девятнадцать. Я был глуп. Пьян. Не соображал, что делаю. Мать с Керимом резвились в спальне. Она его соблазняла, не меня. Своего мужа. А он ею пренебрег и… ну, а я просто смотрел. Я не мог вмешаться, защитить ее – это же не семейный скандал, а интим… Я совершил ошибку. Но между нами никогда ничего потом не было. Да Керим если бы узнал… Он бы собственноручно меня задушил!
– На твоей руке два пятна от сока борщевика Сосновского давностью несколько дней. – Гущин пропустил мимо ушей его возражения и задал новый вопрос. – При каких обстоятельствах ты их получил?
– Понятия не имею. Heracleum растет в саду дома, который я… то есть мама мне снимает. Наверное, я случайно сломал стебель, испачкался соком, я даже не помню. Увидел, когда в душе мылся. Поэтому надел худи с рукавами, чтобы солнце ожог не усилило.
Полковник Гущин осмотрел его худи – грязное. Его высушили в больнице. Но не стирали. Изымать одежду на предмет обнаружения ДНК Искры Кантемировой после прыжка в воду – бессмысленно, поэтому Гущин этого делать не стал.
– Я не убивал мать! – жалобно выкрикнул Лева Кантемиров. – Я не делал того, в чем вы меня обвиняете. И не было ничего у нас с мамой, и быть не могло. Я ее просто любил, но… Я запутался вконец… Сам с собой запутался…
– Кирилл – сын Натальи Гулькиной знает вашу семейную историю про убийства на Кавказе? – спросил полковник Гущин после долгой паузы.
– Конечно. Это же семейная страшилка. Кирка в детстве все меня ею донимал: кто у вас монстр – дедушка, бабушка или же… Он рьяно интересовался, а я нет. Потому что мне было до лампочки.
– Тебе все до лампочки, – буркнул полковник Гущин. – Ты и сам себе до лампочки.
Он хотел заявить ему, как раньше внушал Клавдию с Макаром – «покушаясь дважды на суицид, ты пытался остановить себя»… Однако не стал этого делать. Вспомнил искаженное мукой и отчаянием лицо Кантемирова, когда его, спасенного в третий раз, подняли на берег оперативники…
Высшее милосердие… Макар так на него упирал…
– Что за конфликт произошел у твоей матери с Тамарой Цармона? Когда она уехала от вас? – спросил он.
– Я особо не вникал. Мама сначала мне сказала – «Тамарка, дура, стала огрызаться». Мама порой ее шпыняла, а Тамара все глотала. Наверное, лопнуло ее терпение. А потом мама расстроилась из-за их ссоры. Я не знаю подробности. Воеводино все же не Баковка. А Тамара к Баковке привыкла, как и мы все. Мама, кажется, ей даже урезала зарплату. Хотя она ее особо никогда не баловала, считала – и так живет на всем готовом и даже в роли компаньонки по миру путешествует. Но это все в нашей прошлой жизни. – Лева Кантемиров глянул на полковника Гущина. – Тамара сама не выдержала разлуки, все-таки привыкла к матери. Она отсутствовала всего три недели.
– Тамара могла действовать в интересах отчима против матери?
– Давно… много лет назад Керим пьяный к ней пытался подъехать, – заявил Лева Кантемиров. – Она нажаловалась маме. Мать приняла ее сторону. Керим протрезвел. Одумался. Извинился даже. Это все, что я знаю.
– Какие у тебя отношения с Артемом Щегловым?
– Нормальные. Он был компаньоном матери, – Лева пожал плечами. – Его усилиями у нее сохранялись средства на жизнь. Опять же много лет назад я замечал за ним…
– Что ты замечал?
– Мама ему тайно нравилась.
Полковник Гущин весь обратился в слух.
– Они – любовники? – спросил он, насторожившись.
– Нет, опять вы все извращаете. Каждое мое слово! – вознегодовал Кантемиров. – Просто он на нее смотрел… так… особо… Ну, пялился как мужик! Я замечал несколько раз. И еще – одна моя бывшая подружка знала его бывшую жену… Вроде та его бросила, приревновав к моей матери. Или это просто сплетня? В любом случае в реальности между мамой и Темой не было ничего личного, только бизнес.
– Ирина Мухина. Ты ее знаешь, – заявил полковник Гущин.
– Нет. А кто это? – спросил Лева Кантемиров.
Гущин смотрел ему в глаза – если мажор сейчас лжет, то… он просто гений лицедейства… А если не обманывает? Если он и правда не знает Ирину Мухину? И какой тогда напрашивается вывод?