Юрка ночью мне сказал после горячих трахов – Иришка, Тамаре я обязан помочь. Ей опять на большие сборы ехать. Нельзя рушить ее спортивные достижения. Те наши денюшшшки… что на Анапу я хотел с тобой… я ей их отдам.
Я сказала – нет! Только посмей! Он мне – да! Я ушла курить, он за мной, я его отхлестала по щекам.
Она все видела. Ну, тварь…
Льют дожди, торчим в избе. Юрка рисует какую-то … Кому это нужно? Его картины никто не покупает. Он не Гоген. Я поставила вопрос ребром: если не повезет меня в августе в Анапу, я его брошу. Он струсил. И денег Тамарке не дал.
Тварь устроила скандал! Клянчит у папика, как попрошайка!
Правильно он ее бросил. И знать не хотел. Истеричка! Психованная!
К Юрке актеры приходили. Принесли самогон и соленых груздей. В Щелыкове у деревенских купили. Такой загул…
Голова моя голова… ужрались…
В баню! Баню топить!
А Тварь ничего не получила. Фига ей с маслом, а не нашу с Юркой анапскую заначку. Как же она на него орала, пьяная… Разве спортсмены могут так ужираться влом?
У меня руки до сих пор трясутся…
Волосы пропахли дымом, гарью…
Волосы… Вспыхнули в бане…
ОНА ХОТЕЛА НАС СЖЕЧЬ!!!
Клавдий Мамонтов, читавший записи, прервался.
С фотографий на них смотрели трое – отец, дочь, любовница – ровесница дочери. Ирина Мухина, Тамара Цармона в свои двадцать лет. И художник-неудачник…
Следующая запись – шариковая ручка аж прорвала бумагу, так сильно на нее нажимали от волнения.
Она пыталась нас убить!! Сжечь отца и меня. Облила баню керосином из лампы, дверь чурбаком подперла! Мы почувствовали дым. Юрка сразу выбил плечом дверь, чурбак отлетел. Мы выскочили. Баня занялась огнем. Деревенских набежала туча тушить пожар. С Юркой они чуть ли не в драку. Алкаши! – орали нам. – Понаехали!
Юрка им сказал, что сам виноват в пожаре, уронил лампу керосиновую… Несчастный случай.
Деревенские ему – какой несчастный случай?! Поджог! Снаружи ведь поджигали, не внутри… А он все свое твердит им – я сам виноват… Он тварь свою выгораживает…
Не глядит мне в глаза… Отмазывает от уголовки папик дочурку свою – гадину, убийцу…
Она, мол, тоже выпила, как и мы, самогона… По пьянке она… Не знала, что творила…
Решила нас сжечь живьем! А он ее жалеет! Сволочь! Предатель! Он меня никогда не любил…
Баня сгорела дотла. Ментов не вызывали.
Юрка с ней сам разговаривал… Тварь рыдала, просила у него прощения…
Он ее простил. Но не я.
Ей теперь от меня никуда никогда не деться. Она мне заплатит!
Все, все мне отдаст, тварь. Я уже от нее не отстану. Будет психопатка весь свой век рассчитываться со мной за то, что хотела меня сжечь за компанию со своим долбаным папиком…
На вокзале, когда Юрка пошел покупать ей обратный билет в Москву, я ей прямо сказала – запомни хорошенько, ты – мой вечный должник. Если не будешь сговорчивой, я всем, всем, всем расскажу, что ты хотела сделать с отцом и со мной в Щелыкове. Пусть менты не вмешались… Но молва… Я на всех углах стану кричать о поджоге и о тебе – убийце. И в какую сборную по легкой атлетике, на какую Олимпиаду тебя, тварь, возьмут с такой репутацией? Она поняла – я не шучу. И не отступлюсь от нее.
Теперь все хорошо.
Теперь это уже между нами до самого конца.
Глава 43Узел
– Мухина ее шантажировала. Возможно, много лет, – объявил Клавдий Мамонтов.
– Тамара Цармона – дочь Юрия Авессоломова, – полковник Гущин смотрел на фотографию и находил все больше сходства между ними. – Но никто из тех, с кем мы разговаривали, даже не намекал на подобное! Все годы хранилась эта тайна. О ней знали только сам Авессоломов, мать Тамары Ляля Федоровна и… Мухина, любовница художника, едва не сгоревшая с ним в щелыковской бане. После женитьбы Авессоломова на Наталье Гулькиной, он ей ничего не сказал. Проговорись он – выплыла бы история с поджогом и виной дочери. А АвессоломовТамару, видно, жалел.
– Та кража из дачи в Сарафанове, – Клавдий Мамонтов захлопнул альбом и глянул на друзей, – когда проникли в дом через разбитое окно… якобы бомжи, позарившиеся на макароны и гречку…
– Гречка для отвода глаз, – ответил Гущин. – Забрали старую одежду Авессоломова – его ношенную много лет обувь, кажется, пиджак, свитер. Для экспертизы ДНК. Тамара тайно проникла на дачу отца, когда он уже был при смерти или сразу после похорон, инсценировав бытовую кражу. Но искала она, что пригодно для забора ДНК и исследований на предмет официальной установки родства, отцовства. Одно дело слова, но после смерти Авессоломова одних утверждений оказалось бы недостаточно. Я думаю, она обращалась куда-то за предварительным подтверждением – сейчас много частных фирм, лабораторий занимаются исследованием родственных ДНК.
– Но зачем ей… – начал Макар.
– Подожди. Еще одна важная вещь, – полковник Гущин поднял руку, призывая их к вниманию. – Теперь понятно, для чего затопили машину Искры Кантемировой в глубоком карьере.
Макар и Клавдий Мамонтов ждали продолжения.
– Потому что Кантемирову задушили в ее машине, в салоне – отчеканил Гущин. – Она никуда не уезжала. Точнее, не успела покинуть участок. Села за руль. В доме находилось двое – она и Тамара. Прислугу Кантемирова уволила накануне. И я думаю, что та история с украденным и чудесным образом найденным браслетом подстроена Тамарой Цармона именно для того, чтобы убрать из дома свидетелей. Тамара под каким-то предлогом просто подошла к машине, к заднему сиденью, и неожиданно набросилась на ничего не подозревавшую Кантемирову. Захлестнула ей горло веревкой. Искра за рулем оказалась беспомощной, не могла сопротивляться. Все напоминает классические убийства таксистов, когда на них набрасывают удавку сзади, душат и грабят. В салоне остались следы борьбы. Сломанные ногти Кантемировой… И самое главное – следы ее мочи, как почти всегда бывает при удушении… Они на водительском сиденье. На полу. И ДНК их обеих – тоже там. Поэтому Тамара затопила авто в месте, откуда его невозможно достать. За годы она неплохо изучила окрестности Воеводина, про карьеры в семье Кантемировых знали, академик ведь даже на одном карьере проводил изыскания по палеоботанике.
– Но машину Кантемировой видели около автозаправки, она направлялась со стороны дачи к шоссе и свернула, – сказал Макар.
– Только кто ею управлял? – спросил полковник Гущин. – Искра была уже мертва, труп ее валялся на полу в багажнике. Машину вела Тамара. К автозаправке она не приближалась, но даже если бы ее заметили издали за рулем – не критично, они обе темноволосые, немолодые. Помните черную накидку? Водолаз достал ее из карьера? Возможно, Тамара даже накинула вещь Кантемировой на себя в тот момент. Она довезла труп до обрыва, сбросила его, спустилась, перетащила к линии прибоя, чтобы тело заметили с воды, провела манипуляции с трупом, как и с остальными. Оставила нам знаки – цветы, контур пятна алым маркером, сок борщевика… Все финты. Затем снова прошла по воде и мосткам, не оставляя своих следов, и перегнала «Лендкрузер» бывшей хозяйки к карьеру.
Клавдий и Макар молчали, обдумывая сказанное Командором.
– Способ удушения, – продолжил полковник Гущин. – Сперва я… мы ведь решили: способ убийства Кантемировой идентичен расправе с почтальоном Сурковой. Нападение с веревкой сзади. Но тот случай обособлен. Дважды Тамара использовала совсем иной прием – сначала оглушала Мухину и Гулькину и затем беспомощных, лежавших на земле, душила, затягивая конец веревки и наступая ногой. Она просто сомневалась, что справится, когда жертва на ногах и может сопротивляться. А вот с сидевшей за рулем Кантемировой, скованной в движениях, она уже этого не боялась.
– Да, да, все связывается в узел, – Макар кивнул. – Но я не понимаю самого главного… Зачем?! Для чего Тамаре Цармона потребовалось убить Наталью Гулькину? Какую выгоду она получала от смерти жены покойного отца? Квартиру Авессоломова, как мы узнали, супруги давным-давно продали и жили на деньги от сделки. Лечились, наверное, много уже истратили. Картины Авессоломова никогда ничего не стоили, их из жалости забрал столичный фонд, когда художник разорвал контракт на аренду мастерской. Если бы существовало среди картин нечто ценное, давно бы уже разобрались. Квартирой Гулькиной Тамара не могла завладеть никак. Она в любом случае перешла бы родному сыну Натальи – Кириллу. Дача Авессоломова в Сарафанове? Но мы ее видели – старый деревянный домик шесть на девять с небольшим участком, каких полно в садовых товариществах. Неужели из-за дачи она… Нет, не верится мне. Ее многолетняя ненависть к Гулькиной – мотив? Тоже сомнительно. Или что же… Мы вернулись к исходному?
– К чему? – спросил полковник Гущин.
– У нас все же маньяк? – спросил Макар. – Перед нами никакая не инсценировка, а классическая серия убийств психопата-душителя. Только в его роли женщина – Тамара Цармона?
– Нет, – возразил Клавдий Мамонтов. – Маньяки не откладывают расправу над своими врагами-шантажистами на много лет. В отношении Гулькиной у Тамары тоже имеется мотив – мощный, возможно, главный из всех. Однако он от нас все еще скрыт.
– И она нам, естественно, не скажет о нем, – Макар кивнул. – Кто может помочь, внести ясность? Щеглов? Вряд ли. Кирилл Гулькин? Не знаю… Он с отчимом и матерью конфликтовал годами, не общался. Он для Тамары – прямой конкурент. Федор Матвеевич, а Леву надо выпускать из изолятора.
– Да, приедем, я его отпущу, – полковник Гущин кивнул.
– А мы с Клавой с Левкой поговорим. Может, ему что-то известно? Он сын Искры. Он Кантемиров. А Тамара служила в их семье.
Когда они вернулись в Чеховское управление полиции, полковник Гущин сразу же спустился в ИВС. Клавдий Мамонтов и Макар ждали возле дежурной части.
Лева Кантемиров вышел на свободу. Вид у него был растерянный, как отметил Клавдий Мамонтов. Шнурки от фирменных кроссовок ему отдали, и он держал их в руках. Они подошли к нему.