Каждому, кто посетил Корею, эта страна представляется по-своему.
"Какая зеленая страна!" - восклицала моя сестра, пробывшая в Сеуле десять дней, за которые мы обошли три парка вокруг королевских дворцов, побывали в зоопарке и у друзей в курортном городке Чонпхен. "Из-за выхлопных газов не могу дышать в этом городе. Душегубка какая-то!" - жаловался московский профессор преклонных лет, живший в самом центре Сеула. "Бедные, как они здесь живут? Это каменный мешок!" - вторили ему русские дамы-челночницы, приезжавшие в Сеул уже, возможно, в двадцатый раз, но никогда не бывавшие нигде, кроме рынка Тондэмун, протянувшего свои павильоны на несколько километров в самом центре столицы.
"Молодцы корейцы! Умеют погулять и хороший стол накрыть!" - восхищался состоятельный владивостокский бизнесмен, регулярно приезжавший к своему постоянному корейскому поставщику и встречавший самый радушный прием. - "Не умеют они жить. Заказал в пивной бутылочку рисовой (водки). А мне подают какую-то мензурку на 300 граммов и наперсток. Якобы - рюмка",- качал головой мелкий оптовик из Рязани.
"Не рискнул бы сразу сесть в Сеуле за руль. Лихие они - корейцы. Надо было бы поосмотреться недельки две", - говорил бывший московский таксист с двадцатилетним стажем. - "Водить в Сеуле машину - никаких проблем. Здесь соблюдают правила. А вот в Москве я бы ни за что не рискнула", - таково мнение бывшей москвички, постоянно живущей в Сеуле и много времени проводящей за рулем.
"Вы бы знали, сколько там книг! Какое поле для работы! Мне даже пришлось продлить стажировку, чтобы все, что нужно, хоть кратко посмотреть",- делился знакомый ученый, безвылазно проведший в архивах Академии корееведения под Сеулом четыре месяца. - "В окрестностях университета Ёнсе имеется несколько тысяч предприятий общепита и мест увеселения, а книжных магазинов - не более пяти, да и они не пользуются популярностью" (из газет).
"Видите этот памятник? Я спрашивала у многих знакомых, живущих тут рядом, в окрестностях, в честь кого он поставлен. Но никто не знает и даже не интересуется этим" - удивлялась преподавательница из Петербурга. - "Ах, эти сеульские музеи - такие чистые, современные, просторные! России надо учиться и учиться у корейцев музейному делу. Там в музеях даже билеты исключительные - как произведения искусства!" - в восхищении закатывала глаза искусствовед из Магнитогорска.
"Корейцы очень законопослушны". - "Посмотрите, если написано "Машину не парковать", там обязательно припаркуются, и не одна, а несколько машин".
"Эти люди никогда не извиняются. Они упрямы". - "До тех пор, как я приехала в Корею, я и не знала, что можно так относиться к своим родителям, что бывает такое уважение к старшим, такая воспитанность".
Продолжать перечисление подобных взаимоисключающих высказываний можно было бы долго. У каждого свое мнение, как в той знаменитой индийской сказке, где слепые ощупывали слона, и одному он казался веревкой, другому - веером, третьему - стволом дерева, четвертому - стеной.
Так было и со мной. За три с лишним года, которые я прожила в Корее, эта страна поочередно представлялась и мне то веером, то стволом, то веревкой, но в действительности она не была ни тем, ни другим, ни третьим. Она была самой собой. Менялись мои представления об этой стране. Рушились стереотипы, разваливались упрощенные схемы и наивные представления, возникало понимание того, что в разных культурах одно и то же понятие может иметь совершенно разный смысл.
Со студенческих лег я, например, считала, что у корейцев очень скрытный характер и они очень сдержанны. Убеждение это возникло у меня еще на втором курсе, когда Леонид Борисович Никольский, автор самого большого в мире корейско-русского словаря, преподававший у нас корейский язык, рассказал о необычном случае, происшедшем с ним в начале 50-х годов в Пхеньяне, где он работал военным переводчиком. Как-то раз он обратил внимание на необычное поведение северокорейского коллеги, в прострации ходившего по офису со странной улыбкой. Леонид Борисович был обеспокоен и обратился за разъяснениями к окружающим. "Что тут удивляться,- объяснили ему. - У него ночью умер ребенок". Несчастный отец делал все возможное, чтобы скрыть страдание и не причинить тем самым беспокойство другим.
Этот короткий рассказ меня глубоко поразил, и с тех пор я представляла себе Корею не иначе как страной, где люди не плачут, если им больно, и не смеются, если они счастливы. Годовое пребывание в Северной Корее, где я жила фактически в изоляции, это представление не разрушило.
Вскоре после моего приезда в Сеул я устроилась на работу в крошечную фирму, торговавшую с российскими "челноками", и быстро подружилась с одной из сотрудниц - молодой девушкой по имени Кенхи. Однажды она подошла ко мне в слезах и сказала: "Это я могу сказать только тебе одной. Ты иностранка и не будешь всем рассказывать. Помнишь Чхольсу? Ну того парня, который несколько раз ждал меня после работы? Мыс ним расстались. Он нашел другую. Мне так тяжело",- она заплакала. Я, как могла, успокаивала ее, говорила, что ей наоборот повезло, поскольку она узнала о непрочности чувств Чхольсу так быстро, и прочее. Когда Кенхи ушла, ко мне подошел менеджер Чонсок. "Ты слыхала?- спросил он. - Чхольсу бросил нашу Кенхи". До вечера ко мне подходили сотрудники и члены семьи хозяина фирмы и сообщали ту же печальную новость.
Вскоре мне представилась еще одна возможность убедиться в том, что понятия о "скрытном характере" у русских и корейцев не совпадают. Я очень любила слушать радио - особенно утреннюю программу в прямом эфире, которую вели дикторы Ким Хонсик и Ким Суми. Слушатели звонили им прямо в студию, делились горестями и радостями и нередко получали за свой рассказ подарок. Как-то позвонила женщина и рассказала о том, как ее муж по ночам делает ей массаж. Добрые пять минут она живописала, в каких частях ее тела он обычно его делает, где ей особенно приятно, что она при этом испытывает и прочее. Периодически ее прерывала ведущая, заинтересованно уточнявшая: "А под мышками он вас натирает? Говорите, не натирает, а слегка надавливает? Ну, и как ваши ощущения?" Заключение ведущих было единодушным: муж позвонившей был человеком незаурядным и достойным особого подарка. Ему были высланы набор полотенец и одеколон.
Также удостоилась подарка дама, рассказавшая с подробностями всей стране, как ее муж принимал у нее дома роды. Еще одна почтенная, явно в больших годах, женщина позвонила на радио, чтобы рассказать о тех глубоких мыслях, которые приходят ей в голову, когда она находится в туалете. Она особенно настаивала на том, что именно вышеуказанное место имеет такое большое значение для ее мыслительной деятельности. Когда я рассказала об этой передаче своей подруге Суджин, на мнение которой я во всем привыкла полагаться, она не нашла в моем описании ничего из ряда вон выходящего. Ей было странно, что звонки тех женщин я находила нескромными и неприличными. "Те женщины - члены общества, и обществу есть до них дело, как отцу всегда есть дело до своих детей", - так думала Суджин.
Корея представала передо мной то цветущим садом, то гоночным полигоном, то обжорным рядом, то раем для исследований, то ярмаркой тщеславия, то заповедником старины, то форпостом передовой технической мысли, то незнакомой чужой планетой, то милой родиной. Впечатления менялись, но одно ощущение возникло сразу и осталось до конца незыблемым: в этой стране я всегда была среди людей и никогда не оставалась одинокой. Даже когда ехала одна на деревенском автобусе по проселочной дороге в далекой провинции, пожилой шофер с натруженными руками спрашивал заинтересованно: "Вы куда едете? Я скажу, где выходить". Посторонние люди говорили мне "Добро пожаловать!", когда я входила в их трактир пообедать или в магазин что-то посмотреть, и говорили "Приходите еще!", когда я выходила. Они спрашивали в метро, не надо ли меня куда-нибудь довести, и не считали за труд пройти добрый километр, чтобы показать мне искомое место. Они отрывались от своих дел, чтобы дать мне исчерпывающие объяснения, когда я, обвешанная словарями, появлялась на рынке, чтобы записать названия рыб или растений, употребляемых в Корее в пищу, или в антикварных лавках для изучения предметов старинного быта.
Знакомые - а с некоторыми из них я познакомилась еще в Москве - часто звонили, приглашали в рестораны, в гости, на свадьбы и в путешествия, давали советы и интересовались моим здоровьем. Они несли деньги, когда у меня было горе, и готовили мне особую еду, когда я болела. Мне кажется, я побывала в гостях у добрых пол-Сеула, когда мой 15-летний сын вдруг неожиданно начал расти с космической скоростью, последствием чего стала ненасытная прожорливость. Он даже по ночам вставал, чтобы поджарить себе котлету или сварить лапшу. Мои скромные сбережения быстро таяли, но нам не дали пропасть.
"Сообщай всем о своих трудностях и болезнях (в смысле, чтобы соседи узнали и помогли)", - говорит корейская пословица. Сначала о моих трудностях узнал приятель моего русского знакомого и пригласил меня с сыном - совершенно незнакомых людей - в гости. Когда мы пришли, мы были поражены изобилием мясных блюд, которые корейцы сами едят редко, в основном по праздникам. Потом нас стали приглашать знакомые того человека, мои коллеги по учебе, мой профессор Чо Донголь и даже знакомая продавщица с рынка. Период роста у моего Ильи через три месяца закончился, и он, вырастя с 44-го по 52-й размер, снова стал есть как нормальный человек. Но те, кто когда-то его кормил в тот трудный период, уже приняли его как своего и продолжали приглашать в гости "на мясо" вплоть до его отъезда из Кореи спустя год.
Никогда не забуду тот черный для меня день, когда сломался компьютер и пропала наполовину написанная диссертация. Я была в шоке. Не зная, что делать, я позвонила своему студенту-вечернику Син Сону, работавшему экспертом в банке. Он приехал, встревоженный, немедленно хотя был будний рабочий день, и сделал все возможное, чтобы мне помочь. Диссертацию потом пришлось переписывать заново, но дружеское участие Син Сона, его доброта и поддержка помогли мне пережить тот удар.