Со времени, когда я писала письма о Сталине и второй мировой войне в "Korea Times" прошло четыре года. Справилась ли я с культурным шоком, который возник у меня, когда я познакомилась с "теорией о российской угрозе Корее" и узнала о существующем в этой стране извращенном представлении о России? Вероятно, да. Я лично познакомилась с Ким Бёнгуком. Оказался милейший человек, щедрый и бескорыстный. Он подарил католическому монастырю свое родовое поместье в провинции Южная Чолла. Я гостила там, когда ездила на экскурсию в город Канджин. К России Ким Бенгук никаких личных претензий не имеет, а в газете писал то, чему его научили в молодости - в годы его учебы в США. Так он мне сам сказал.
Примирилась я и со своими коллегами - историками. Столько вместе прослушано лекций, сделано докладов! Столько споров и нелицеприятного обмена мнениями позади! Они оказали мне неоценимую помощь во время написания диссертации, и я не могу думать о них иначе, как с благодарностью. Я поняла, чем было вызвано их отрицательное суждение о моей стране, когда почитала литературу, на которой они воспитаны. На смену возмущению пришло понимание, а значит, с шоком покончено, хотя каждая из сторон в целом остается при своем мнении. Для меня пережитое стало стимулом к серьезному изучению истории российско-корейских отношений. В СНУ я защитила магистерскую диссертацию на тему "Критика мифа о российской угрозе Корее", в которой, как мне кажется, смогла доказать, что с XVII века (корейцы считают, что Россия начала угрожать корейской безопасности со времени албазинских войн 1654 и 1658 гг.) до 1895г. такой угрозы не существовало.
Тот факт, что моя диссертация, основные положения которой резко расходятся с общепринятой в Корее точкой зрения, была принята к защите в самом престижном и консервативном учебном заведении страны, говорит сам за себя. Я искренне стремилась узнать историческую правду, и мои корейские наставники оценили мою искренность и усердие. В чем-то они согласились со мной. В чем-то согласилась с ними я. Что-то нам еще предстоит вместе изучать. В процессе работы я поняла, насколько это разрушительно - отрицательно думать об окружающих только потому, что они не думают так, как я. Терпимость - важный урок, который я вынесла из своего культурного шока.
Я была намного счастливее других. Любовь к своему делу помогла мне преодолеть культурный шок, но она не панацея. На некоторых европейцев и американцев, особенно тех, кто живет среди корейцев или вынужден постоянно общаться с ними по роду деятельности (бизнесмены, миссионеры, журналисты, дипломаты), этот шок давит долгие годы, порождая стресс, нервные расстройства, чувство потерянности, одиночества и изоляции.
Как-то я прочла, что когда в Корее находился американский Корпус мира, многие его сотрудники, особенно женщины, не выдерживали условий контракта и возвращались домой раньше оговоренного срока. Социологи заинтересовались этим явлением и выяснили, что американцам невыносимым было отсутствие возможности остаться в одиночестве, даже в собственном доме. Их постоянно преследовали любопытные, ни на минуту не оставляя назойливым вниманием.
Подобное происходит не только в Корее. Знакомый миссионер рассказывал, что более половины сотрудников, которых британские фирмы нанимают для работы в Африке, Китае или Индии, возвращаются домой до завершения срока контракта, чем наносят работодателям значительный финансовый ущерб. Они объясняют свой поступок тем, что "не могут обрести равновесие в культуре, которая слишком чужда". Выдерживают командировки в основном те, кто, пребывая за рубежом, имеет возможность постоянного общения с себе подобными в клубе или церкви. Знакомая американка, которая так и не смогла справиться с культурным шоком, прожив в Корее шесть лет, как-то поделилась со мной своими ощущениями: "Когда-то в молодости я читала фантастический роман, в котором говорилось о некоем человеке, жившем на Луне в полном одиночестве. От нечего делать он постоянно смотрел на Землю в сильный телескоп, наблюдал за людьми и делал у себя на Луне то же, что и они, буквально копируя их действия и достижения. Однажды к нему прилетели земляне, и он с гордостью повел их по своим владениям, поясняя, что все, что они видят, он скопировал у них. Но они ничего не смогли узнать. Тот человек лишь копировал форму, ничего не зная о содержании. Корейцы напоминают мне того человека. Они окружают себя всеми возможными продуктами иностранной цивилизации, не вникая в их подлинный смысл, и в то же время продолжают осуждать иностранное влияние и самих иностранцев",- сказала она. Мне иногда казалось, что я понимаю, что она имела в виду.
Как-то раз с соседкой по общежитию Эйко Накаяма мы пошли в театр на спектакль, который был широко разрекламирован в прессе как постановка, посвященная русской "перестройке". Интриговал и тот факт, что местом действия был избран не маленький подвальчик на улице Тэханно - театральной Мекке Кореи, а престижный зал в представительном художественном комплексе в южной части столицы. Спектакль назывался "Украли Ленина" и принадлежал перу некоего Бена Толмазова. Как объяснялось в программке, это был "русский борец за справедливость", ныне проживающий в "мире свободы", то есть в США.
Началось представление документальными кадрами кинохроники: крестьяне в лаптях с изможденными лицами; трупы повешенных, раскачивающиеся на ветру; баррикады, расстрел женщин и стариков. Во всем зале только мне было ясно, что перед нами - отрывок хроники времен первой мировой войны. Когда-то в школе мы смотрели этот фильм как учебный. Какое отношение показанные кадры имели к "перестройке" так объяснено и не было, но режиссер добился необходимого ему эффекта. Люди восприняли показанное как современность и смотрели на сцену с предубеждением и неприязнью.
Когда поднялся занавес, мы увидели саркофаг, в котором лежал артист, изображавший набальзамированный труп В. И. Ленина, а вокруг него - главных героев: врачей, занимавшихся поддержанием тела в нетленном состоянии. Но они сами были как разложившиеся трупы. Беспрестанно куря и туша окурки о саркофаг, скаредно пересчитывая деньги, они обсуждали, как пойдут вечером на заработки: разносить мелкий товар - вроде жвачек и презервативов - туристам по гостиницам. Рядом сидели их секретарши, которые безостановочно хлестали водку, не закусывая, и, не стыдясь окружающих, снимали блузки и примеряли какую-то одежду, которую приносили им странного вида мешочники. Облокачиваясь на тело "вождя мирового пролетариата", герои рассуждали о том, как трудно в Москве купить бюстгальтер, что российские дачи - это просто сараи, где нет ни водопровода, ни туалета, и что только дураки могут "горбатиться" на таких смехотворно маленьких - в шесть соток - участках земли, и т. д., и т. п. Автор захлебывался от ненависти. Зал захлебывался от хохота. Я захлебывалась от возмущения. Эйко поняла мое состояние и взяла за руку, стараясь успокоить.
Рядом сидел и заразительно смеялся интеллигентного вида молодой человек. Яспросила его после спектакля, что смешного в том, что у моей мамы - скромной пенсионерки - есть участок в шесть соток и двухэтажный домик, где она проводит лето. Он очень удивился моему вопросу, подумал и ответил, что ничего смешного тут нет, а во время спектакля он смеялся, потому что все смеялись. Стремление "быть, как все" в корейце развито чрезвычайно. Отмечу также, что наличие у горожанина, живущего на зарплату, 600 квадратных метров собственной земли, да еще полученных бесплатно, для Кореи факт просто невероятный. Дачи там имеют единицы, и это очень богатые люди. В последние годы некоторые горожане стали брать в аренду у крестьян небольшие участки земли - метров 20-30 - недалеко от своего дома и сажать там перец, помидоры, огурцы - не столько для прокормления, сколько для души. Корейская пресса умиленно писала об этом движении как отражении неистребимого стремления человека к земле.
Когда мы выходили из зала, мы увидели несколько огромных венков из живых цветов, какие обычно дарят на премьеры, свадьбы, вернисажи и прочие значительные события. На одном из них была лента с надписью крупными буквами: "Большое спасибо от российского посольства".
После посещения спектакля "Украли Ленина" я написала письмо в редакцию газеты "Хан кёре синмун", о которой мне говорили, как об одной из самых прогрессивных. В письме я поделилась своими впечатлениями о спектакле и мыслями о недопустимости оскорблений в адрес другой страны. Потом я позвонила в редакцию сама, чтобы узнать, могут ли там опубликовать мое мнение. Мне вежливо объяснили, что "Корея - страна свободная и демократическая, и поэтому артисты здесь могут выбирать любое произведение к постановке и говорить все, что они хотят". Я знала, как щепетильно корейцы относятся ко всему, что касается их собственных деятелей, культуры и обычаев. Что они никогда не потерпели бы, если бы какой-нибудь российский театр поставил спектакль, например, о президенте Пак Чжонхи. выставив его на посмешище. Знала и о том, что в стране существует цензорский совет, проводящий жесткий отбор допущенных к публикации произведений. В 1990 г. в Корее считались запрещенными 376 книг. Поэтому объяснение меня никак не удовлетворило. Зато я узнала, что такое "свобода" в представлении журналистов из "прогрессивной" печати.
Оказалось, что не все корейцы разделяют их мнение: профессора Сеульского университета, с которыми я поделилась своими переживаниями, как и я, были возмущены спектаклем и реакцией на мое обращение влиятельной газеты. Их поддержка стала для меня противоядием против культурного шока.
Обычно каждый приезжающий в страну на длительный срок иностранец вызывает к себе повышенный интерес. Кто бы он ни был - студент или повар, преподаватель или жена северокорейского беженца - о нем пишут в газетах, его приглашают на радио, а иногда - и на телевидение. Яне составила исключение. Ко мне проявила внимание одна из самых крупных и влиятельных газет страны "Чунан ильбо", заинтересовавшаяся тем, что я училась полгода в Пхеньяне. Меня попросили дать интервью об учебе в университете имени Ким Ир Сена, и я с радостью согласилась. Я подумала, что "Чунан ильбо" могут читать и на севере Кореи, и восприняла то приглашение как возможность хоть как-то отблагодарить своих северокорейских учителей за все, что они сделали для меня. В Пхеньяне я заговорила по-корейски, начала понимать язык на слух и пережила связанные с этим счастливейшие минуты. Об этом я и рассказала в своем интервью.