Решение созрело сразу. Продолжая поворачивать бинокль то влево, то вправо, Ким Гун Ок отдал короткий приказ:
— Приготовиться к атаке!
На всех четырех катерах, казалось, только и ждали этих знакомых точных слов. Замерли у своих аппаратов торпедисты, застыли у пушек комендоры, затихли в машинном отделении мотористы.
Четыре крохотных суденышка и три мощных стальных корабля неуклонно шли на сближение. На американских крейсерах тоже заметили катеры и открыли заградительный огонь.
Море стало совсем белым — так яростно взбивали воду американские снаряды. А маленькие катеры мчались всё вперед и вперед, наперерез врагу, выпуская торпеды и потом ложась на обратный курс.
И вот головной крейсер дрогнул и накренился. Первая торпеда попала в цель. Разъяренные американцы со всех трех крейсеров открыли убийственный огонь. Но на место убитых моряков вставали другие.
Вот еще одна торпеда попала в крейсер. В ту же минуту на одном из катеров, еще несущем в себе грозные торпеды, загорелся бензиновый бак. Столб огня встал над морем, но моряки стремительно бросили в атаку свое суденышко, превратившееся в пылающий факел. Они выпустили две свои торпеды и только после этого направились к берегу.
Загорелся и второй катер, и упал насмерть сраженный осколком снаряда его смелый командир Цой Ден Су — тот, кто первый подбил вражеский корабль. На катере оставалось всего четыре моряка, которые медленно повели его к берегу, дав прощальный залп из пулеметов.
Ким Гун Ок трезво оценивал обстановку: три катера уже выпустили свои торпеды и два из них окончательно вышли из строя, а подбитый крейсер все еще продолжал держаться на воде. Надо было во что бы то ни стало нанести врагу смертельный, сокрушительный удар, иначе этот морской бой окажется ненужной и жалкой затеей.
Ким Гун Ок наклонился к самому уху командира катера Ли Ван Гына и прокричал что есть силы:
— В атаку!..
Кругом стоял такой оглушительный грохот, что Ли Ван Гын ничего не услышал, а понял слова начальника по движению его губ. Он наклонился к рупору, ведущему в машинное отделение, и через секунду катер, поднимая вверх белые пенные брызги, выпустил две торпеды — последние торпеды маленького морского отряда. Это был такой богатырский удар, что все огромное, неуклюжее тело мощного американского корабля содрогнулось. Раздался взрыв, и крейсер стал погружаться в воду.
А катер уже мчался к берегу, прыгая с волны на волну, как ловкий спортсмен с трамплина.
Ким Гун Ок сдвинул на затылок фуражку и медленно отер пот со лба. Там, где только что уверенно держался на воде огромный вражеский корабль, была странная пустота. И в бинокль можно было видеть маслянистые темные пятна, выступившие на поверхности моря. Это все, что осталось от крейсера, пошедшего ко дну.
Через неделю на улицах Пхеньяна — древнего красивого корейского города — появились портреты двух моряков. Мужественные, открытые лица смотрели с плакатов на стенах домов.
Маленький Иль Ен, шедший с матерью на базар, вдруг судорожно схватил ее за руку:
— Это наш папа! Папа! Почему везде висят его портреты? И откуда у него появилась такая красивая звездочка на груди? А рядом с ним дядя Ван Гын. Помнишь, он приходил к нам в гости и ты пекла такой вкусный тог?
И мать, смущаясь под взглядами остановившихся прохожих, отвечала тихо и взволнованно:
— Я еще не успела прочитать, что здесь написано. Но, кажется, он стал героем, наш папа…
К матери и сыну подошел старый человек. Он взял за руку Иль Ена и подвел его к портрету отца.
— Американский крейсер пошел ко дну, потому что есть настоящие герои у нашего корейского народа! — сказал он внушительно. — Запомни это, внучек, и будь таким, как твой отец…
И толпа, собравшаяся вокруг них, горячими рукоплесканиями приветствовала жену и сына героя.
ВСТРЕЧА НА ДОРОГЕ
Ким Кван Су не собирался воевать. Он был мирным земледельцем. Он лучше всех в деревне Зеленая Гора пахал мягкую красноватую землю, выращивая яркую зеленую рисовую рассаду на поле своего старого отца. Он считался отличным охотником и прошлой зимой подарил черноглазой соседке Цу Дза десять отборных беличьих шкурок. Дробинки попали белкам точно в глаз, и голубоватые шкурки нигде не были попорчены.
Ким Кван Су строил неподалеку от отцовского дома собственное жилье. Еще весной он взял долгосрочную ссуду в Государственном банке и возвел стены уютного домика, где они собирались жить вдвоем с Цу Дза. А его молодая невеста ткала яркий ковер, чтобы повесить его в самой большой комнате, и плела из рисовой соломы мягкие желтые цыновки для будущего жилья.
Молодые люди решили пожениться в октябре, после праздника урожая. Цу Дза уже примеряла перед зеркалом свой свадебный убор — длинные старинные серьги, которые блестели от камешков, похожих на дрожащие росники. Ким Кван Су смотрел на букетик цветов, сделанных из пестрого шелка, который каждая невеста в Корее прикрепляет к волосам в день свадьбы, а потом представлял себе длинный стол, покрытый красной скатертью и уставленный множеством разной вкусной еды. Невеста, по обычаю, обязана была просидеть несколько часов подряд перед этим столом, символизирующим богатую, счастливую, сытую жизнь в доме будущего мужа. Лицо ее должно быть строгим. Она не смеет улыбаться в эти торжественные минуты — так учит древний обычай. А Цу Дза так звонко смеялась, примеряя убор невесты, что Ким Кван Су не мог, как ни старался, представить себе ее грустной и сосредоточенной за красным столом.
— Это старый, плохой обычай — грустить! — весело говорила Цу Дза своему жениху. — А мы будем смеяться на на шей свадьбе.
…Вспоминая этот ласковый вечер, последний мирный вечер, Ким Кван Су глухо застонал и теснее прижался лицом к мягкой, прохладной земле. Сюда, в самую чащу леса, он забился, как раненый зверь, выслушав страшный рассказ своего односельчанина, партизана, пришедшего в расположение их части. Бородатый седой человек говорил обступившим его солдатам, что американцы несколько дней тому назад ворвались в деревню Зеленая Гора, что они искали партизан и подвергли крестьян жестоким пыткам, желая выведать, где находится партизанский штаб. Но в деревушке не нашлось ни одного предателя. Тогда американские звери согнали крестьян в школу, облили здание со всех сторон бензином и подожгли. Когда школа запылала и оттуда донеслись крики заживо горящих людей, американцы захохотали. Потом они подожгли деревню и ушли.
Старый партизан обвел глазами солдат и, увидев бледное лицо Ким Кван Су, прочитал мучительный вопрос в его глазах.
— Там были твои отец и мать, Ким, — сказал старик негромко.
— А Цу Дза, дочка Киль Ги Чена? — почти крикнул Ким Кван Су и шагнул вперед.
— Пять самых красивых девушек американцы увели с собой, — глухо ответил старик. — Среди них были Цу Дза и ее подруга, моя внучка Ли Ден Сук, та, что пела, как соловей… Вчера мы нашли их истерзанные тела в лесу.
Ким Кван Су, шатаясь, поднялся с земли. Он умылся в ручье и пригладил волосы. Он был солдат, он защищал мир и свою страну, он не имел права сейчас думать только о себе, о своих близких. И поэтому, когда он вернулся в часть, друзья не могли ничего прочитать на его бесстрастном лице. Оно только слегка осунулось, и глаза горели каким-то сухим блеском. Вечером командир вызвал его к себе. Ким Кван Су получил задание пойти в соседний батальон и принести оттуда несколько противотанковых гранат.
Благополучно добравшись до места, он подвесил к поясу гранаты и тронулся в обратный путь. Когда он собирался пересечь шоссейную дорогу, внезапно послышался грохот танков. Притаившись за кустом, Ким Кван Су ждал.
На дороге появилось три тяжелых американских танка. Первый раз в жизни молодой крестьянин видел перед собой стальные чудовища. Но не страх владел им в эти мгновения, не желание укрыться и глубже спрятать голову в спасительные кусты. Нет! В эти минуты он вспомнил все: черное пепелище на месте родной деревни, окровавленное тело невесты… В его ушах звучали крики заживо горящих людей. И он, забыв приказ командира, забыв все на свете, рванулся вперед и метнул одну гранату в первый танк, затем, отбежав немного, — в последний. Обе машины вспыхнули, задымились, а второй танк, очутившийся в середине между пылающими машинами, заметался, пытаясь уйти в сторону. Но горящие заживо американские бандиты, предполагая, что имеют дело с крупным отрядом корейских войск, обезумели и тоже стали метаться по шоссе. Все это произошло буквально в несколько секунд, и вот уже два горящих танка сжали между собой третий, и тот тоже запылал.
Тогда Ким Кван Су кинулся вперед через кусты, чтобы выйти к своим и принести им последнюю оставшуюся гранату. Но на повороте навстречу ему выскочил американский «виллис». И Ким Кван Су, ни секунды не задумываясь, метнул в него последнюю гранату.
Когда рассеялся дым, он кинулся к опрокинувшейся машине и вынул из карманов двух убитых офицеров документы. Шофер был слегка оглушен, но жив. Он протянул вверх руки и глазами указал на сиденье, бормоча что-то непонятное. Держа автомат наизготовку, Ким Кван Су посмотрел туда, куда указывал шофер. Там, аккуратно завернутые, лежали американские военные знамена. Когда Ким Кван Су брал эти знамена, шофер вдруг выпрямился, метнул нож и попал Киму прямо в грудь. Ким пошатнулся, но успел дать короткую очередь, и шофер скатился под откос.
Почти час Ким Кван Су, окровавленный, задыхающийся, лежал без сознания на дороге. Наконец он пришел в себя и пополз…
Прошло много часов, прежде чем он добрался до своей части. Шатаясь, держась руками за стены, он вошел в командирскую палатку и отдал честь своему начальнику.
— Я не выполнил задания, — сказал он через силу. — Я не донес гранаты до места. Я использовал их по пути…
В части уже знали о том, что случилось на дороге. Разведчики, услышавшие взрывы и прибежавшие к месту поединка Ким Кван Су с танками, успели даже поймать двух уцелевших американских танкистов.