– Вот уж действительно сии места намолены нашими апостолами! – перекрестился Ушаков. – А потому освобождать их от разврата якобинского есть служение особое!
От греческих рыбаков, остановленных накануне, Ушаков уже знал, что французский гарнизон Цериго – две-три сотни солдат. Большая часть из них, завидев эскадру, наверняка уже заперлась в старой венецианской крепости Сан-Николо, что на вершине горы у городка Хора. Была и еще совсем небольшая крепостица на берегу залива Святого Николая, но ту за малостью можно было во внимание не принимать.
Итак, Цериго надлежало во что бы то ни стало очистить от французов. От этого зависел успех всей последующий кампании.
При этом остров был все же слишком мал, чтобы на него набрасываться всей объединенной эскадрой. Поэтому вице-адмирал решил определить для захвата острова особый отряд.
– Передайте Шостаку, чтобы подошел ко мне на голосовую связь! – распорядился он.
В выборе Ушакова был свой резон. У Шостака был опыт не только боев на море, но и штурма Измаила, причем штурмовал крепость Шостак тогда со стороны Дуная, высаживая десант под самые стены. Измаильский опыт капитан-лейтенанта и решил дело в его выборе.
Со «Святого Павла» ударила сигнальная пушка, на фалах взвились позывные фрегата «Григорий Великия Армении» и приказ подойти к флагману.
Так как фрегат шел в охранном ордере, ему пришлось вначале пропустить плывущие мимо суда и лишь потом нагонять «Святой Павел», держа курс между походными колоннами линейных кораблей, что уже само по себе требовало хорошего глазомера и уверенности в управлении судном. С палуб, проходящих мимо линкоров, с интересом наблюдали за маневром Шостака. А куда еще прикажите смотреть, когда вокруг море?
По этой причине командир «Григория Великая Армении» перенервничал, но к «Павлу» подошел четко, причем по старой традиции еще и лихо обрезал корму. Тем временем эскадра легла в дрейф.
Шлюпкой Шостак прибыл к Ушакову. Тот принял капитан-лейтенанта прямо на палубу.
– Это Цериго! – ткнул подзорной трубой в покрытый зеленью остров. – Там французы. Их надо победить. Это сделаешь ты. С греками местными будь ласков и действуй увещеванием.
Потом, подумав, прибавил:
– Было бы хорошо, ежели бы греки сами принудили французов сдаться пленными!
Помимо этого, капитан-лейтенанту было дадено обращение к местным жителям, подписанное капитаном I ранга Сарандинаки. В обращении было обещано самоуправление и всяческая помощь. Затем Шостак получил и еще одно письмо, уже к коменданту гарнизона с предложением сдать крепость без кровопролития.
Пронзительно-серые глаза Ушакова испытывающе смотрели на капитан-лейтенанта:
– Запомни, Иван, и еще кое-что. Тебе неизбежно придется рис-ковать и судном, и людьми. Прошу при этом не путать упрямство и глупость с расчетом и дерзостью. Если поступишь как должно, будь уверен, что я вытащу тебя из любой передряги!
– Я вас не подведу, Федор Федорович! – ответил Шостак вопреки всем уставам.
Вице-адмирал улыбнулся уголками губ:
– Ну, тогда ступай с богом!
Сидя на кормовой банке своей гички и глядя на быстро удалявшийся «Павел», Шостак с удовлетворением думал о только что происшедшей беседе. Что ж, Ушаков обещал ему свою поддержку, при этом ничем не угрожал и не стращал, как нередко случалось при подобных беседах с иными начальниками. Повернув голову вперед, туда, где в дрейфе покачивался на пологой волне его фрегат, Шостак вспомнил и бытующее среди черноморских капитанов определение Ушакова, как одного из тех редких начальников, кто в силу характера и натуры предпочитает вести за собой, а не подгонять сзади.
Кроме собственного судна, под начало Шостаку были дадены 32-пушечный фрегат «Счастливый» и посыльное судно «Панагия Апотуменгана» с десантом.
Сам же Ушаков повернул эскадру к Хиосу, чтобы там пополнить запасы воды.
– На норд-вест в дистанции 10 миль вижу матерый берег! – доложил штурман «Святого Павла», визируя в пель-компас горные вершины.
– Это уже Пелопонесс, мыс Малея! – бросив взгляд на далекий берег, вздохнул Сарандинаки. – Владения султана турецкого!
К Хиосу подходили в тумане. Он открылся внезапно – огромный камень, брошенный когда-то греческими богами в море. Вскоре ветер развеял туман, и теперь он держался лишь на вершинах горного хребта Проватос, что возвышался на южной стороне Хиоса. Берега были тоже каменисты. Среди камней повсюду виднелись заросли кустарников, и лишь иногда рощи алеппской сосны, смоляной аромат которых доносился до кораблей.
– Хиос – родина певца нашего несравненного Гомера! – гордо объявил всем стовшим на шканцах Сарандинаки.
– То мне известно! – кивнул вице-адмирал. – Хиос еще и место нашего славного Чесменского сражения.
– То мне тоже известно! – в тон командующему произнес командир «Павла».
Оба улыбнулись.
На Хиосе произошел весьма неприятный инцидент, впрочем, весьма закономерный. Когда эскадры бросили якоря, командам судов, как нашим, так и турецким, было разрешено партиями сойти на берег, чтобы немного поразмяться и развеяться. Едва местные греки в местечке Ститунида увидели вываливших на берег шумной толпой турок, так сразу заперли все лавки. Если турки такой встрече нисколько не удивились, то наши матросы бродили по безлюдным улицам с большим недоумением.
– Вот думали винца попить, а вместо винца кукиш с маслом! – вернувшись, с досадой говорили они тем, кто еще только собирался на берег.
Последние, услышав новость, от увольнения отказывались:
– На кой ляд нам надо по камням лазить! Ни выпить, ни посидеть как люди! Лучше уж на кораблике останемся, тут и то веселее!
Поведение греков объяснялось очень просто: они слишком хорошо знали необузданных и наглых турецких галиончжи, которые, едва дорывались до берега, начинали безудержу безобразничать. Вот и на этот раз турки все равно пытались перелезть через высокие заборы в дома греков, чтобы пограбить. Хозяева встали на защиту своих жилищ. Начались драки и весьма жестокие. Несколько человек были убиты. Наши матросы вначале в происходящее не встревали, но потом заступились за единоверцев. Расправа с союзниками была короткой, но эффективной – кулаком между глаз, а кто и этого не понял – с размаху в зубы. Галионджи пытались сопротивляться, но куда им против русской стенки! Отлупленные турки, выплевывая выбитые зубы, кричали:
– Мы сейчас вернемся на свои суда и соберем всех друзей! Тогда всех тут перережем!
Бывшие на берегу наши офицеры немедленно доложили обо всем Ушакову. Тот встревожился не на шутку:
– Если так пойдет и турки будут грабить всех подряд, то грош цена нашей экспедиции!
Вице-адмирал немедленно продиктовал резкое письмо Кадыр-бею, написав, что если тот не может удержать своих матросов от мародерства и убийств, то он, Ушаков, предлагает союзным эскадрам «плыть порознь, условившись лишь о местах встречи».
Получивши письмо, Кадыр-бей взгрустнул. Плыть одному ему не улыбалось, а вдруг напорешься на французскую эскадру.
– С Ушак-пашой я не боюсь и самого черта, но в одиночку драться с франками мне бы не хотелось! – высказал он свои невеселые мысли младшему флагману Фатих-бею.
Тот был такого же мнения:
– Надо отрубить несколько голов заводилам и заверить Ушак-пашу, что отныне наши матросы будут вести себя как агнцы!
– Если так угодно Аллаху, пусть будет так! – согласился Кадыр-бей, меланхолично перебирая любимые кипарисовые четки.
После этого Кадыр-бей велел объявить на своих кораблях, что в случае жалоб населения, будет провинившихся подвергать смертной казни. Это подействовало: грабежи прекратились.
Впрочем, после убытия турок, обыватели все же открыли лавки и уже следующая партия прибывших на берег наших матросов и галионджи могли куда более приятно провести время, чем их предшественники. Очевидец пишет: «…русские, турки и греки смешались, припятствуя друг другу».
Следующим утром на палубах турецких судов были выставлены головы зачинщиков беспорядков и грабежей, а на «Святой Павел» шлюпкой доставили покаянное письмо.
Наши матросы, глядя на выставленные головы, крестились:
– Слава тебе, Господи, что не сделал Ты нас турками!
Заполнив питьевые бочки водой хиосских горных ручьев, союзная эскадра снова повернула на Цериго.
Между тем фрегаты капитан-лейтенанта и кавалера Шостака уже подошли к острову.
– Лот достает до дна по левому борту! – прокричали с левого борта.
– Лот достает до дна по правому борту! – прокричали с правого.
– Какое дно?
– Песок!
– Отдать правый якорь! – распорядился Шостак.
Все, ближе к берегу фрегат уже не подойдет, впрочем, дистанция и так не слишком большая и для открытия огня вполне подходящая.
Но для начала надо попытаться решить дело миром. Поэтому на берег отправили две шлюпки. На одной несколько опытных унтер-офицеров во главе с отставным лейтенантом греком Антоном Глезисом, чтобы незаметно подойти к берегу и раз-узнать, что и как. На второй мичман Матвей Васильев с письмом к французам. Подплывая к берегу, мичман держал шпагу острием кверху, а на конце шпаги белый платок. Шостак хорошо видел в трубу, как к шлюпке подошел французский офицер, такой же мальчишка, как и наш. Наш вручил французу пакет, оба приложили руки к треуголкам, и шлюпка отвалила от берега. На раздумье Шостак давал французскому коменданту три часа: пока пакет доставят в главную крепость, ту, что на горе, пока комендант прочтет, пока подумает, посовещается и напишет ответ, на это трех часов по его расчетам вполне должно было хватить. К тому же за это время должна была вернуться и шлюпка с лазутчиками.
Как дальше повернется дело, капитан-лейтенант не знал, а потому распорядился кормить команду обедом, благо старший офицер доложил, что каша уже готова. Погода была теплая, волна пологая, а потому матросы, рассевшись артелями на палубе на расстеленные брезенты, с удовольствием черпали ложками из бачков сарацинскую кашу, поглядывая на берег, как там французы, не озоруют ли. Но французы не озоровали. На острове все было тихо и пустынно, словно вымерло.