Отобедав в кают-компании с офицерами, поднялся на шканцы и Шостак.
К этому времени вернулась и шлюпка Антона Глезиса. Горбоносый грек выглядел веселым:
– Все пока складывается неплохо! – сообщил он Шостаку. – Гарнизон французский не велик и заперся в двух крепостях. Первая малая стоит на берегу и в ней одиннадцать пушек, а вторая, большая, – на горе и там пушек за два десятка, но многие весьма старые.
Вынув из кармана кожаный мешочек, командир фрегата развязал его, достал оттуда луковицу часов. Часы у капитан-лейтенанта не из дорогих, с одной часовой стрелкой, и в медном корпусе. Впрочем, такие носили тогда почти все офицеры, не имевшие иных доходов, кроме должностного оклада.
Итак, время давно вышло, а французы молчали.
– Что ж, все политесы нами соблюдены! – бережно спрятал часы в мешочек Шостак. – А потому бить тревогу артиллерийскую!
Спустя четверть часа над «Григорием Великия Армении» взвился красный флаг – сигнал артиллерийского боя.
– К пальбе готовы! – доложил командиру «Григория» поднявшийся на шканцы Ратманов.
– Начинайте с богом! – кивнул тот.
Порты наших судов заволокло дымом, и первая порция раскаленных чугунных шаров понеслась к французской крепостице. Оттуда ответили, но как-то неубедительно. Не долетев, неприятельские ядра упали на полпути. Между тем с нашего отряда последовало еще несколько точных залпов. Даже без зрительных труб было видно, как ядра крушат зубцы на стенах и башнях, разносят в клочья станки крепостных пушек. Залп… Еще залп…
Внезапно из небольшой бухты, заслоненной от взора прибрежными скалами, выскочило небольшое судно под французским флагом и на всех парусах устремилось в открытое море, следом за ним еще две канонерские лодки.
– «Счастливого» в погоню! – мгновенно отреагировал Шостак.
Но пока на фрегате ставили паруса и приводились к ветру, беглецы оторвались слишком далеко, чтобы их можно было догнать. Перехватить удалось только последнюю лодку с семью французскими солдатами. Пленников сразу же привели к Шостаку. Из опроса выяснили, что на судах поспешила удрать большая часть гарнизона, и сейчас на Цериго осталось не более ста солдат при нескольких офицерах. Больше ничего нового французы сообщить не могли.
– Накормить и не обижать! – велел капитан-лейтенант. – Мы с пленными не воюем!
Тем временем с берега прекратился ответный огонь.
– Кажется, и эти отвоевались! – подал голос Шостак, внимательно высматривавший все в трубу.
Дым от выстрелов мешал все увидеть, но главное он все же усмотрел. С крепостного флагштока неожиданно рывками пополз вниз французский флаг. С минуту флагшток был вообще без флага, а затем на нем подняли белое полотнище капитуляции.
– Ну что ж, начало положено! – довольно хмыкнул капитан-лейтенант. – Поднять сигнал: шлюпки на воду, десант в шлюпки!
Пока спускали шлюпки, пока садился десант, пока шлюпки выгребали на хорошем накате к берегу, прошло немало времени, и французский гарнизон успел бежать в главную крепость. От турок высадился отряд под началом Фетих-бея. Захватить удалось лишь полтора десятка солдат, которые то ли клепали пушки, то ли просто мародерничали в брошенной крепости.
Затем начали свозить на берег пушки и припасы к ним. Одновременно морские солдаты двинулись к крепости, чтобы осмотреть подходы. Съехал на берег и сам Шостак, чтобы осмотреть, что и как. Обрадовало, что французы не помышляли о встречном бое, а, как мыши, затаились в цитадели. Огорчило, что старые венецианские мастера сработали на совесть, и крепость была достаточно крепка.
Оказавшись на берегу, Шостак первым делом встретился с местными старшинами, передал им послание патриарха и письмо Ушакова. Те были растроганы и обещали всяческую помощь.
Со стен Сан-Николо лениво постреливали. Наши же в поту и с матюгами тащили на гору пушки, но дело продвигалось плохо. Людей было слишком мало, орудийные стволы слишком тяжелы, а подъем слишком крут. Выручили местные греки, которые поначалу держались в стороне. Вскоре они уже дружно помогали нашим солдатам и матросам. Дело сразу пошло веселее. Приматы-старшины Левун и Мурмури вынесли хлеб, густое и сладкое вино-алеатико, мед и копченых перепелов, которыми остров славился на все Средиземноморье.
– Вот что значит свой православный брат! – умилялись солдаты с матросами, перепелиные крылышки обсасывая. – Даже этакой вкусноты не пожалели!
Между тем Шостак осмотрел французскую цитадель со всех сторон. Начертал на бумаге и план крепости.
– Возни тут будет немало! – высказал он свои думы старшему среди солдат долговязому армейскому поручику.
Тот согласно кинул головой:
– Штурмом тут только людей погубить. Надо делать правильную осаду, ставить батареи и бить бреши!
– На все это надо время, а его у нас и нет! – совсем помрачнел Шостак.
Вдалеке раздался пушечный выстрел. Капитан-лейтенант оглянулся. Вдалеке белела парусами возвращавшаяся от Хиоса эскадра.
– Вот и Федор Федорович пожаловали, а мы еще на месте топчемся! Как я теперь в глаза смотреть ему буду!
Прибыв на «Святой Павел» смущенный Шостак доложился о положении дел Ушакову. Вопреки его ожиданиям, вице-адмирал не то что не отругал капитан-лейтенанта за медлительность, а, наоборот, похвалил за распорядительность и расторопность.
– Твоих сил для взятия Сан-Николо явно недостаточно! – сказал он затем. – Утром высадим еще несколько сотен солдат. Только будь осмотрителен, и людей береги.
Следующим утром в помощь Шостаку высадились на берег пять сотен морских солдат капитана Никонова, тоже старого измаильца. Не утерпевши, с десантом съехал на остров и сам Ушаков. Теперь пушки тащили в гору уже под его началом. В канаты впрягались по сотне человек, и дело начало спорится. Греки таскали на плечах ядра и порох.
30 сентября все пушки, наконец-то, были затянуты на гору. Немедленно со стороны, где стена была наиболее слабой, были поставлены на возвышенности две батареи, откуда ядра можно было закидывать прямо во внутренний двор. К этому времени были устроены и укрытия для осаждающего отряда. Доставили с кораблей и штурмовые лестницы. Все это Ушаков велел делать не таясь, на глазах противника. Затем от Ушакова последовало еще одно предложение о сдаче. Французы ответили отказом.
Вечером вице-адмирал убыл на корабль. Шостаку он сказал:
– Ваня, я не хочу тебя стеснять своим присутствием! Верю, что завтра на моем столе будут лежать ключи от сей твердыни!
– То я вам, ваше превосходительство, обещаю клятвенно! – отвечал ему благодарный за такое высокое доверие Шостак.
На рассвете 1 октября обе осадные батареи открыли огонь. Французы ответили. Завязалась артиллерийская перестрелка, которая длилась до полудня. Противник стрелял неважно, зато черноморцы, наоборот, отменно. С каждым часом в крепости росло число убитых и раненых. Затем ответный огонь со стен начал стихать.
Во главе штурмового отряда с обнаженными шпагами встали капитан-лейтенант Шостак и капитан Никонов. У солдат и матросов в руках лестницы. Под прикрытием своих пушек штурмующие двинулись к стенам. Наступал самый напряженный момент – момент штурма.
Именно в эту минуту над донжоном внезапно взвился белый флаг. Сан-Николо сдавалась на милость победителей.
Из воспоминаний Егора Метаксы: «…После утренней зари с обеих батарей и помянутых судов (фрегат “Счастливый” и авизо “Панагия”. – В.Ш.) открыт был сильный огонь по крепости, с которой ответствовало с равною живостью. Скоро сделаны были важные повреждения во многих местах и осажденные, видя поспешные действия готовящихся к приступу и считая силы свои весьма неравными противу наших, того же дня в полдень подняли на стенах белые флаги, требуя переговоров».
Несколько часов спустя на «Святой Павел» прибыл капитан-лейтенант Шостак. Со всей возможной торжественностью он выложил перед командующим почетные трофеи – крепостные флаги и ключи от ее ворот. Взяв зрительную трубу, Ушаков оглядел крепость. Над Сан-Николо теперь реяли союзные флаги – российский и турецкий.
– Что делать со сдавшимися в плен? – спросил командующего Шостак.
– Держать нам их негде. Тем более что вскоре количество пленных у нас наверняка еще увеличится, да и не безопасно, турки только и глядят, чтобы головы им отрезать! – призадумался вице-адмирал. – Впрочем, возьмем у них честное слово, что в сей войне более не станут против нас воевать, и пусть себе следуют в родные пенаты!
Узнав о таком решении, французы кричали «виват» и радовались как дети. Впереди у них был путь морем в Марель и Анкону.
Между тем приехавшие с визитом к Ушакову местные старшины жаловались на притеснения французов, на упадок торговли по всей Ионии, на непомерные налоги и принудительные займы, которые следовали нескончаемой чередой, на притеснения и попрание христианской веры языческими плясками вокруг украшенных лентами деревьев. Когда же старшины узнали, что сидящий напротив них за столом командир этого огромного корабля – их соотечественник-грек, удивлению и восхищению старшин не было предела. Некоторые даже, вставая, подходили к Сарандинаки, чтобы его пощупать.
– Неужели в России и простой грек может стать таким большим господином? – спрашивали прибывшие командира «Святого Павла».
– Конечно же может, русский царь никогда не забывает тех, кто верой и правдой служит ему и вере Христовой! – отвечал им Сарандинаки.
Старшины снова поражались и восхищались.
Но греков к себе вице-адмирал пригласил не для восхищения Сарандинаки. Покидая остров, ему надо было учредить новое правление. Когда командир «Павла» сказал гостям о цели, с которой их пригласили на борт русского корабля, лица тех сразу посерьезнели.
Затем слово взял Ушаков:
– Я объявляю, что на вашем острове отныне вводится самоуправление, что отныне вся власть на Цериго будет осуществляться лицами из выборных обществом дворян и из лучших обывателей общими голосами признанных!
Старшины таковым решением были очень довольны и, прощаясь, все порывались поцеловать адмиральскую длань.