По привозе пленных на наши корабли Ушаков распорядился:
– Офицеров столовать в кают-компании, солдатам – матросскую порцию и не употреблять на работы!
Турки, в отличие от наших, своих пленных сразу посадили в трюм и заковали в кандалы, а освобождали только, когда выгоняли на тяжелые работы.
Уже перед уходом с Занте греческие рыбаки сообщили, что русские корабли высадили десант и заняли остров Кефалонию.
– Ай да молодец Поскочин, ай да молодец! – образовался Ушаков. – Эскадре курс на Кефалонию!
На самом Занте был оставлен небольшой гарнизон во главе с майором Куринского полка Минута, человеком рассудительным и справедливым, да храбрым мичманом с фрегата «Григорий» Михаилом Васильевым. Пройдут годы, и Васильев возглавит кругосветную экспедицию в Берингов пролив, а закончит службу вице-адмиралом.
Утром 14 октября, когда на Занте французский гарнизон вышел из ворот крепости, отряд капитана II ранга Ивана Поскочина в составе линейного корабля «Святая Троица», фрегатов «Счастливый» и «Сошествие святого Духа», транспорта «Красноселье» и турецкого фрегата взял курс на север к Кефалонии. Иван Поскочин моряк опытный и осторожный, а потому на судах отряда все готово к немедленному открытию огня. Сам капитан II ранга немного нервничал. Такое количество судов и людей под его началом впервые, и груз ответственности давит на плечи. Может, поэтому, а может, просто от бессонницы он все время на шканцах, куда ему приносят его любимый крепчайший чай-«адвокат». Там же на шканцах и два посланных Ушаковым грека – майор Спиро Ричардопулос и лейтенант Антон Глезис. Оба уроженцы Кефалонии, оба успешно плавали каперами в последнюю войну с турками. Дома они не были уже много лет, и предстоящая встреча для них тоже волнительна.
– Насколько я знаю, сейчас на Кефалонии проживает до трех десятков российских отставных офицеров! – рассказывал Поскочину Антон Глезис. – На каждого из них вполне можно будет рассчитывать!
– Хорошо бы! – кивал в ответ Поскочин, думая о том, что его ждет там, за горизонтом.
У острова отряд был уже через сутки. На подходе к Кефалонии Ричардопулос перебрался на «Счастливый» к Белли, а Глезис на «Красноселье» к лейтенанту Васе Рябинину, веселому и бесшабашному парню. Именно этим двум судам предстояло первыми подойти к берегу. У «Счастливого» была хорошая артиллерия и небольшая осадка, а «Красноселье» имел на борту батальон морских солдат.
Кефалония – самый обширный из островов южной Ионии, да и населен тоже густо. Кефалония – жемчужина в ожерелье Ионических островов. Остров величественен и словно облит зеленью. В вышине его теряется в облаках гора Энос. Берега Кефалонии ощетинились рифами, и плавать в водах острова надо весьма осторожно. Склоны гор острова были покрыты садами, еще выше цветочные поля, сладкий дурман которых слышался даже за несколько миль от берега. Кефалония не знает ни минуты тишины от гомона населяющих его птиц.
Жители острова издавна считали себя потомками Одиссея. Соседи были в том с ними согласны, уж больно кефалонцы славились своей практичностью и житейской хитростью.
Главный городок Аргостоли раскинулся на берегу залива Кутавос. Окружающие холмы покрыты густой зеленью. Остров издревле являлся местом паломничества христиан. В старом еще византийском монастыре Святого апостола Андрея Первозванного хранится правая ступня этого апостола. На Кефалонии имелись и две старые венецианские крепости. Одна из них, Ассо, стояла на противоположной стороне острова, а другая, Цефаллония, поближе, в десяти милях от города Аргостоли.
Несмотря на то что наши суда подошли к берегу открыто среди бела дня, никакого присутствия французов замечено не было.
– Что-то хитрят якобинцы! – заметил вахтенный лейтенант «Святой Троицы».
– Не думаю, просто силов у них маловато, вот и решили, по своему обычаю, в крепостице затвориться, авось русские уйдут, ан не выйдет на сей раз! – сложил в тубус подзорную трубу Поскочин. – Поднять сигнал начать высадку!
В десант был послан на шлюпках капитан-лейтенант Николай Литвинов, участник Фидониси, да поручик Паджио. Высадка на Кефалонию прошла также без всякого противодействия со стороны противника. Зато первую же шлюпку встречала огромная толпа вооруженных греков во главе с братом Ричардопулоса Андреем и Анастасием Дивором. Оба предводителя, отставные российские флотские офицеры, были при мундирах, шпагах и шляпах. Сойдя на берег, Спиро Ричардопулос и Антон Глезис припали к родной земле и поцеловали родные камни. Трогательной была и встреча братьев.
Одновременно на всех стоявших в бухте торговых и рыбачьих судах были подняты российские флаги.
– Будто мы из Севастополя и не уходили! – переговаривались промеж себя матросы. – Все вокруг свое, родное!
Майор Андрей Ричардопулос, как и положено офицеру, обстоятельно доложился Поскочину:
– Так что, господин капитан II ранга, вся прислуга батарей неприятельских с приближением судов российских бросила свои пушки и бежала к крепости Ассо, что по другую сторону острова. Вслед за пушкарями туда же бежал и гарнизон крепости Цефаллония, над коей мною уже поднят флаг Андреевский. Затем повстанцы привели пойманного ими французского коменданта. Полковник Ройе затравленно озирался по сторонам, ожидая неминуемой расправы.
– Успокойтесь, колонель! – подошел к нему прибывший на берег Поскочин. – Отныне вы под защитой русского флага!
Внезапно вдалеке в горах началась пальба.
– А что там за выстрелы? – прислушавшись, спросил Поскочин.
– Да это наши ополченцы с солдатами морскими, видать, беглецов догнали! Наверное, пока никак договориться не могут! – отвечал, усмехаясь в длинные усы, Андрей Ричардопулос.
Затем выстрелы резко смолкли, а вскоре по дороге показалась колонна из двух сотен пленных французов, которых вели под конвоем местные греки. Поодаль шли, покуривая трубки, несколько наших солдат во главе с седоусым капралом – главным виновником только что сотворенной победы.
– Кажется, уже договорились! – усмехнулся майор Ричардопулос.
– Как звать тебя? – подозвал к себе капрала Поскочин.
– Так что я, вашблагородь, Пахом Брагин полка Скипора!
– Поздравляю тебя с сержантом, Пахом! – обнял его капитан II ранга. – А всем остальным по целковому на водку!
Чтобы греки не начали избивать пленных, Поскочин распорядился их немедленно отправить к себе на «Святую Троицу».
Когда посланный к Ассо отряд солдат добрался до крепости, ворота были раскрыты настежь, а сама крепость пуста. Гарнизон, не испытывая судьбу, заранее бежал на лодках.
– А, ну и хорошо и нам, и им забот меньше! – радовались солдаты, переводя дух от нелегкой горной дороги.
Тем временем на острове начались беспорядки. Если чернь желала пограбить под шумок бесхозное добро, то обиженные аристократы хотели свести счеты с теми, кто сотрудничал с французами. Вот-вот могла начаться резня.
Из воспоминаний современника: «Народ наполнял воздух радостными восклицаниями и клялся истребить всех французов и приверженцев их… Чернь, устремясь на один дом, начала оный грабить, называя хозяина “якобинцем”, но русский мичман “бросился в толпу, захватил зачинщиков и растолковал им, что дело это не касается до них, что должно оное оставить на рассмотрение самого адмирала… Все благонамеренные граждане изъявили страх свой и подтвердили, что оба города (Ликсури и Артостоли. – В.Ш.) окружены множеством вооруженных деревенских жителей, которые намереваются ворваться в оные и их ограбить под предлогом злобы своей противу якобинцев”».
Пришлось Поскочину срочно выставлять на улицах городов усиленные караулы. Помимо этого, фрегат «Сошествие Святого Духа» подошел поближе к городку Ликсури, а «Красноселье» – к Аргостоли. На судах открыли порты и выставили пушки, показывая серьезность своих намерений. Поскочин велел передать возбужденной толпе свои последние слова:
– А ежели кто не понял моего ласкового увещевания, то тогда я буду палить сперва холостыми зарядами, а затем и картечью!
Вид готовых к пальбе пушек и грозные слова русского начальника охладили пыл самых горячих. Толпа немедленно разошлась. Тем самым спокойствие было на какое-то время обеспечено.
Утром 23 октября в залив вошла и русско-турецкая эскадра. Кефалонцы встретили сошедшего на берег Ушакова с искренним ликованием. На набережной вице-адмирала ждала толпа с крестами и хоругвями. Как и на Занте вовсю звонили колокола, и толпа, не переставая, кричала:
– Зито Россия!
– Зито Ушаков!
После молебна в храме Федор Федорович принял и местных аристократов, взывавших о кровавом мщении отступникам.
Кефалония славилась по всему средиземноморью ликерами и мускатными винами, которые теперь с удовольствием дегустировали наши офицеры. Матросы предпочитали более дешевое ливато, похожее на наш портвейн, закусывали же знаменитыми местными дынями да жареными голубями.
Академик Е. Тарле пишет: «На Кефалонии и на Итаке французская оккупация оставила больше следов, чем на островах Цериго и Занте. Дворянство здесь было полно жажды мести против тех горожан, которых подозревали или даже очень доказательно уличали в сочувствии “якобинцам”. Разъяренные враги этих оказавшихся в совсем отчаянном положении местных “якобинцев” жаждали немедленной расправы, жаждали крови. “Именитое” купечество острова, раздраженное прекращением морской торговли во время французской оккупации, этих несчастных “якобинцев” не только не защищало, напротив, старалось расправиться с ними. Кто были эти “якобинцы”? Трудно сказать в точности, по-видимому, представители довольно немногочисленной кефалонийской интеллигенции, может быть, также представители мелкой буржуазии, как это было в соседней Морее. Так или иначе, Ушакову на другой же день после его появления на Кефалонии были представлены все нужные документы для ареста и осуждения ряда лиц, заседавших в устроенном французами “муниципалитете” (вроде того “муниципалитета”, который французы устроили в 1812 г. в Москве) или подписавших прокламации во французском духе и т. д. Доносители имели все основания ждать, что Ушаков поступит так, как в подобных случаях поступали все без исключения австрийские и английские военачальники, то есть предаст обвиняемых “якобинцев” аресту, следствию, суду, казни. Но русский адмирал поступил иначе: “Адмирал Ушаков, входя в положение сих несчастных граждан, покорствовавших силе и действовавших, вероятно, более от страха, нежели из вредных намерений, не обратил никакого внимания на донос сей, а избавил мудрым сим поведением обвиненных не токмо от неминуемых гонений, но и от бесполезных нареканий”».