На последних гребках катер посла обогнал катер короля, что само по себе было вопиющим нарушением всех мыслимых дипломатических понятий. Однако сейчас Гамильтонам было не до церемоний. Они начинали большую игру, в которой была важна каждая мелочь. А потому первой по спущенному в воду парадному трапу на борт флагманского линкора взобралась Эмма, а не как бы это было положено король. Это было вопиющим нарушением не только придворного этикета, но и всех мало-мальских приличий, но значимость событий свел на нет эту бестактность.
Едва очутившись на палубе, леди Гамильтон без лишних слов сразу же бросилась в объятия несколько ошарашенного таким напором Нельсона, а затем прямо на его руках рухнула без чувств. Проделано все это было столь эффектно, что в искренности чувств красавицы по отношению к герою можно было уже не сомневаться.
Эмма Гамильтон была весьма необычная женщина. Пройдя суровую жизненную школу, она стала настоящим гением по части очарования мужчин и их полному подчинению себе. Природный ум и внешние данные, артистизм и лесть, умение угождать, окружать свою жертву заботой и вниманием – в ход у леди Гамильтон для достижения поставленной цели шло буквально все. Устоять против арсенала ее средств было практически невозможно. А потому герой Нила был уже заранее обречен на поражение и он, разумеется, пал…
Исходя из военной необходимости, еще перед приходом в Неаполь, Нельсон поставил своим капитанам задачу произвести ускоренный ремонт.
– Мы нанесем удар по Мальте, а затем займемся Корфу, чтобы выбить французов оттуда!
– Но у нас нет десанта? – неуверенно подали голос капитаны.
– Это не важно! – самодовольно усмехнулся Нельсон. – Солдат мы возьмем у неаполитанского короля! К тому же нам надлежит любой ценой найти и отбить обратно захваченных французами «Леандр» – это дело чести! Поэтому я приказываю в самое ближайшее время привести свои корабли в надлежащий порядок, пополнить припасы и быть готовыми к возобновлению активных боевых действий!
К этому времени в Средиземноморские пределы уже вступила объединенная русско-турецкая эскадра под командованием адмирала Федора Федоровича Ушакова. Именно ему, а не Нельсону, суждено будет вскоре стать победителем Корфу.
Явно не желая никого обременять, контр-адмирал решил на время ремонта эскадры остановиться в местной гостинице. Это желание Гамильтоны восприняли как личное оскорбление. Чуть ли не силой они увезли Нельсона в свой роскошный Палаццо Сесса. По дороге проезжающего в карете Гамильтонов Нельсона восторженно приветствовал народ. Посол с супругой и здесь придумали для героя Нила сюрприз, загодя купив сотни голубей. По взмаху платка леди Гамильтон, специально нанятые люди разом выпустили из клеток всех птиц, и они огромной стаей стремглав взлетали вверх, радуясь простору и свободе. Зрелище это было настолько восхитительно, что Нельсон прослезился. В своем дворце Гамильтоны сразу же окружили Нельсона столь изысканной заботой, что он мгновенно позабыл обо всем на свете.
Вот как описывает эту трогательную заботу один из биографов Нельсона Г. Эджингтон: «Нельсон жил в отведенных во дворце комнатах, и леди Гамильтон с большим энтузиазмом за ним ухаживала. Ранение в голову, видимо, вызвало небольшое сотрясение мозга, Эмма лечила шрам, промывая его молоком ослицы, и одновременно смотрела на Нельсона с нескрываемым восторгом. Молоко не помогало совершенно, зато ее явное восхищение делало чудеса: к адмиралу возвращались бодрость духа и вера в себя. Когда Эмма была в комнате, он не спускал с нее глаз: она была воплощением цветущей женской прелести. Она не носила ни длинных панталон, ни нижних юбок, и легкие муслиновые платья едва прикрывали ее соблазнительное тело. Вскоре больной, слепой на один глаз и однорукий адмирал почувствовал, что с каждым днем все больше влюбляется в свою преданную “сиделку”.
В честь Нельсона был устроен грандиозный бал, где присутствовало почти две тысячи гостей. Все торжества проходили под девизом: “Славное первое августа Горацио Нельсона”. Всюду, даже на лентах и пуговицах приглашенных, значилось имя английского адмирала. Уже на входе каждому вручали ленту с медалью, на которой было выбито: “Нельсон”, которую следовало носить на шее в течение всего празднества. В главном зале соорудили ростральную колонну с выгравированной знаменитой фразой Цезаря: “Veni, vidi, vici” – и именами английских капитанов, сражавшихся при Абукире.
Подаваемые на столы блюда были выполнены в виде кораблей нельсоновской эскадры, бутылки с вином стояли на миниатюрных корабельных лафетах, а на каждой из многих сотен тарелок была надпись: “Г.Н. Великий день 1 августа”. Даже национальный британский гимн в тот день исполнялся с добавлением нового куплета:
С нами великий Нельсон,
Первый в списке героев,
Славу ему воспоем,
Хвалу ему вознесем.
Англию он возвеличил,
Разбив Бонапарта на Ниле,
И слышим мы эхо битвы:
“Боже, храни короля”».
Празднества в Неаполе шумели в обычной для тамошних жителей манере чересчур шумно и очень театрально. Однако, принимая во внимание не столь давний отказ короля Фердинанда оказать хотя бы минимальную помощь измотанным английским кораблям, начинаешь глубоко сомневаться в искренности внезапно проснувшейся любви к Нельсону. Впрочем, Абукирская победа хотя бы на некоторое время, но снимала угрозу французского вторжения, а значит, была желанна.
Если раньше неаполитанские власти выжидали, чья возьмет, то теперь они наконец-то определили свою позицию и решили примкнуть к победителю. Лучше всего эту позицию характеризует весьма откровенное письмо королевы Марии-Каролины к неаполитанскому послу в Лондоне: «Мужественный адмирал Нельсон держал над флотом цареубийц полную победу… Я бы хотела снабдить крыльями вестника, который понесет к Вам сообщение об этом. Италии теперь нечего бояться со стороны моря, и своим спасением не обязана англичанам… нельзя описать, какой энтузиазм вызвало в Неаполе такое известие, вдвойне счастливое, если учитывать критическое время, когда произошло это событие. Вы были бы глубоко тронуты, если бы видели, как мои дети бросились ко мне в объятья, плача от радости. Страх, жадность и происки республиканцев вызвали почти полное исчезновение звонкой монеты, и не нашлось никого, кто рискнул бы предложить необходимые меры, чтобы восстановить денежное обращение. Многие, рассчитывая на приближение кризиса, уже начали приподнимать маску, но известие о том, что флот Бонапарта уничтожен, вынудило их вновь к осторожности. Теперь, если бы император австрийский обнаружил несколько больше активности, мы могли бы надеяться на освобождение Италии от французов. Что касается нас, то мы готовы дать доказательства того, что мы достойны дружбы и союза с бесстрашными защитниками морей».
К этому времени Средиземноморской флот Англии организационно состоял из двух эскадр. Первая (основная) под командой лорда Кейта была сосредоточена в Лиссабоне и Гибралтаре. Она прикрывала Гибралтарский пролив и осуществляла блокаду главных сил французского флота в Тулоне. При этой эскадре находился большую часть времени и главнокомандующий флотом адмирал Джервис.
Вторая (вспомогательная) эскадра под командой Нельсона должна была защищать от французов центральное и восточное Средиземноморье, а также Адриатику. Базироваться эта эскадра должна была на итальянские порты, а в случае отбития Мальты на Ла-Валетту.
Но Нельсон по-прежнему ничего не предпринимал, упиваясь своей любовью. О том, что творилось тогда в его душе, лучше всего говорит его письмо к графу Сент-Винсенту. Он писал: «Не удивляйтесь неясности этого письма. Я пишу, сидя лицом к лицу с леди Гамильтон, и если бы вы, милорд, были на моем месте, то я сомневаюсь, чтобы вы также смогли хорошо писать. Тут есть от чего дрогнуть сердцу и руке».
Читая такие послания, главнокомандующий только чесал затылок:
– Кажется, наш Нельсон снова увлекся. Любопытно, как долго это продлится у него на сей раз? Кажется, пора ему и хорошенько проветриться!
Пребывание Нельсона в Неаполе явно затягивалось, поэтому граф Сент-Винсент, а вслед за ним и Адмиралтейство вынуждены были деликатно намекнуть победителю, что празднование даже столь громкой победы все же должно когда-то закончиться, тем более что, несмотря на Абукирскую победу, война с Францией все еще продолжается. Впрочем, лорды предложили Нельсону выбор: если он себя все еще плохо чувствует, сдать дела командующего другому адмиралу, а самому отправиться в Англию для хорошего лечения. Получив такое предложение (равносильное почетной отставке), Нельсон сразу же опомнился и стал срочно готовиться к выходу в море. Теперь он уже сам требовал подробных инструкций.
В присланном вскоре письме от Сент-Винсента ему предписывалось перехватывать все французские транспортные суда на линии Тулон – Александрия, чтобы полностью изолировать египетскую армию Бонапарта.
Одновременно на Нельсона возлагалась и самая тесная блокада захваченных французами стратегически важных островов: Мальты, как контролирующей пути из восточного Средиземноморья в западное, и Корфу, как ключевого пункта всей Адриатики. При благоприятных условиях Нельсон должен был овладеть обоими этими островами.
Мальта к тому времени была взята в блокаду союзнической португальской эскадрой контр-адмирала Ницце и отрядом кораблей капитана Балля.
Кроме этого на эскадру Нельсона возлагалась еще и защита берегов Сицилии, Неаполя и Адриатики. В случае же возобновления войны в Италии он должен был самым активным образом взаимодействовать с австрийскими и неаполитанскими войсками.
Одного перечня поставленных Нельсону задач достаточно, чтобы понять: время праздников миновало, и для контр-адмирала красного флага Нельсона начиналась весьма жаркая пора. Засиживаться более в Неаполе, несмотря на все чары леди Гамильтон, он больше просто не имел права. А потому, когда Уильям Гамильтон в очередной раз стал завлекать его к себе, намекая, что склонен оставить Нельсона наедине со своей женой на весьма продолжительное время, контр-адмиралу ничего не оставалось, как ответить на это приглашение следующими словами: