Именно в это время Федор Федорович Ушаков получает письмо контр-адмирала Нельсона. Из письма Нельсона Ушакову: «Только что пришел из Александрии английский фрегат, и я с истинным сожалением узнал, что… прибыли всего лишь один или два фрегата и десять канонерок (отряд капитана II ранга Сорокина. – В.Ш.), тогда как, конечно, должно было послать не меньше, чем три линейных корабля и четыре фрегата с канонерками и мортирными судами. Египет – первая цель, Корфу – второстепенная».
Чтобы понять всю вопиющую бестактность этого назидательного письма, напомним, что Нельсон являлся всего лишь контр-адмиралом красного флага, а Ушаков к этому времени был вице-адмиралом того же красного флага. В силу этого их разница в служебной иерархии разделялась тремя ступенями! При этом следует вспомнить и что Ушаков, как никто иной, был очень щепетилен в вопросах субординации. Разумеется, что после столь явно проявленного неуважения младшего по чину к старшему, уже ни о каком взаимопонимании, а тем более о дружбе, речи быть не могло.
В ноябре в самом начале блокады Корфу нашей эскадрой Нельсон снова возвращается к теме Ионических островов. Он опять пишет в Константинополь послу Спенсеру Смиту: «Я надеюсь в скором времени иметь возможность показаться перед Корфой, Занте и проч. Посылаю вам прокламацию, написанную мною к жителям тех островов. Порта должна знать, какую большую опасность готовит себе в будущем, позволивши русским занести ногу на Корфу, и я надеюсь, что она будет стараться удерживать их на востоке».
И снова Ушаков опередил Нельсона на целый ход. Прокламации англичан ни на Занте, ни на Корфу уже никому не были нужны, так как повсюду там реяли Андреевские флаги. При всем этом никакой помощи нашим в столь нужных припасах оказано не было. Ревность союзников не была секретом ни для Ушакова, ни для наших офицеров. Мы не знаем, что в точности говорили о них в наших кают-компаниях, но думается, в эпитетах не стеснялись.
Сам же Ушаков писал по этому поводу Томаре: «Требование английских начальников морскими силами в напрасные развлечения нашей эскадры я почитаю – не что иное, как они малую дружбу к нам показывают, желают нас от всех настоящих дел отщепить и, просто сказать, заставить ловить мух, а, чтобы они вместо того вступили на те места, от которых нас отделить стараются. Корфу всегда им была приятна; себя они к ней прочили, а нас под разными и напрасными видами без нужд хотели отделить или разделением нас привесть в несостояние».
Воистину, избавь, Господи, нас от таких союзников, а с врагами мы и сами как-нибудь справимся…
А в самом конце 1798 года после нелегкого осеннего плавания к Корфу подошли два линейных корабля контр-адмирала Пустошкина. И приходу двух линейных кораблей и прибытию именно Пустошкина Ушаков был несказанно рад. С Павлом Васильевичем они вместе некогда сидели за одной партой в Морском корпусе, потом много служили и воевали вместе. Контр-адмирал Пустошкин был выходцем из дворян-однодворцев, из тех, кого и за дворян то не считают. По нищете родительской и отдан был на «казенный кошт» в Морской корпус. В первую войну с турками был направлен на Черное море, где командовал фрегатом «Почтальон», затем служил флаг-капитаном у первого черноморского флагмана Клокачева, командовал верфью и портом в Таганроге. В последнюю войну с турками построил два фрегата, которые и привел в Севастополь, командовал легкой эскадрой. В сражении при Калиакрии капитан бригадирского ранга командовал арьергардом. «Первый, спустясь на ближнюю дистанцию к неприятелю и подавая пример прочим, беспрестанно поражал и теснил оного с такою жестокостию, что на бывших против него неприятельских кораблях тотчас замечены были повреждения, и неприятель принужден был бежать и от него укрываться». За что и стал кавалером Георгия III класса. Затем храбрец командовал гребным флотом, Николаевским портом, был градоначальником Одессы. Снова идти в море контр-адмирал согласился лишь после писем Ушакова, который непременно желал видеть рядом с собой своего старого и испытанного друга, на которого мог всегда во всем положиться. И вот теперь друзья встретились у далекого Корфу.
Еще в октябре Пустошкин принял команду над двумя новыми линейными кораблями, которые отправлялись вдогон эскадре.
74-пушечным линейным кораблем «Святой Михаил» командовал капитан II ранга Салтанов, а однотипным с ним «Симеоном и Анной» его однокашник по Морскому корпусу капитан II ранга Константин Леонтович. Внезапное назначение двух балтийских офицеров на высокие черноморские должности было ответом императора Павла на попытки адмирала Мордвинова отстоять независимость своего флота от адмиралтейств-коллегии и на скандал между ним и Ушаковым.
На Черноморском флоте Салтанов с Леонтовичем появились буквально перед самым плаванием, заняв престижные должности в обход многих заслуженных черноморцев. Приязни к балтийцам, разумеется, на Черном море никто не испытывал, для всех они были чужаками. При этом у обоих новоприбывших за плечами имелось хорошее боевое прошлое. Иван Салтанов показал себя в шведскую войну отважным командиром при второй битве за Роченсальм, сумев вывести из-под огня и спасти от шторма свою шебеку «Медведь», затем был командирован на английский флот и плавал в Вест-Индию. Что касается Константина Леонтовича, то он отважно дрался со шведами в кровопролитной битве при Гогланде на несчастливом «Владиславе» и, будучи тяжелораненым, попал в плен.
Плавание отряда Пустошкина выдалось нелегким. Вначале возникли раздоры с турками, которые, как всегда, не исполнили свих обещаний по обеспечению продовольствием и необходимыми материалами. Выйдя же в Средиземное море, корабли попали в полосу штормов и противного ветра, пробиваться через который пришлось долгими утомительными лавировками. Но все это уже было позади, и теперь эскадра Ушакова пополнилась двумя новейшими линейными кораблями и еще одним опытным флагманом.
Теперь с приходом отрядов Сорокина, а потом и Пустошкина соединенная эскадра насчитывала уже 12 линейных кораблей и 11 фрегатов. Сила немалая!
В охране южного пролива Ушаков по-прежнему оставил отряд Селивачева. Пустошкина с его кораблями отправил крейсировать в Венецианском заливе, чтобы не пропустить французские суда северных румбов.
А в самом конце 1798 года Ушаков неожиданно получил письмо от жителей Цериго о неких одиннадцати гражданах, которые захватили власть на острове, «не слушают никого», «самовольствуют» и «пригласили себе сообщников».
На остров немедленно было отправлено посыльное судно. Посланным на нем офицерам было велено отрешить «самовольствующих граждан» от всех должностей, а если там окажутся люди, ведущие политику в пользу французов, то «таковых предписываем прислать к нам на эскадру или, по крайней мере, из острова Цериго выгнать».
– Решать, однако, должны все местные судьи! – наставлял офицеров Ушаков. – Вы же в судебные да общественные дела мешаться не должны!
Так зарождалось самоуправление Ионических островов.
Получив подкрепление, Ушаков начал подготовку к штурму. Для начала вице-адмирал встретился с турецким адмиралом на его флагманском «Патрон-бее». После обмена приветствиями и общего разговора о бытие, что так любят турки, Ушаков взял быка за рога.
– Ваше превосходительство! – сказал вице-адмирал, отставляя в сторону нетронутую чашку обжигающего кофе. – Я был обнадежен присылкой румелийских пашей войск для осады Корфу. Но никто ничего не прислал.
Кадыр-бей заерзал на свих подушках, тема разговора была ему не приятна, тем более что Метакса переводил слова Ушакова со всей их резкостью. Между тем Ушаков продолжал:
– Насколько я знаю, вы имеете повеление султана на право требовать от пашей исполнения фирмана. Почему же вы медлите? Ежели еще несколько времени будет пропущено, то и Корфу взять будет невозможно!
Вместо ответа турецкий адмирал только закатывал кверху глаза да хлопал себя руками по ляжкам:
– На все воля Аллаха! Паши не слушают меня и даже не отвечают на мои письма! Что могу я сделать, когда я всего лишь раб своего падишаха. Смею ли я приказывать таким же рабам!
На этом беседа и завершилась. Впрочем, польза от нее все же была. Теперь Ушаков твердо знал, что рассчитывать на Кадыр-пашу и султанские фирманы не стоит и надо браться за дело самому.
И тогда вице-адмирал решил обратиться к Али-паше.
Академик Е. Тарле так писал об этом смелом и рискованном шаге Ушакова: «Трудность заключалась вовсе не в том, что янинский владыка мог отказать. Ушаков прекрасно понимал, что паша с величайшей готовностью выполнит просьбу. Деликатность предприятия состояла в том, чтобы, получив эту помощь от Али-паши, не отяготить себя никакими обязательствами перед ним, а самое главное – не дать ему ни одного вершка территории Ионических островов».
Посланцем в Превезу был снова отправлен Егор Метакса.
– Ты уж там был, так что второй раз, глядишь, и полегче будет! Будь настойчив и гибок. Запомни, нам нужны воины Али-паши, как воздух нужны! – сказал ему командующий перед убытием.
Целую ночь Ушаков составлял инструкции для отъезжающего лейтенанта и большое письмо для янинского паши. Приготовил и подарок – осыпанную бриллиантами и изумрудами табакерку ценой в две тысячи золотых червонцев. Табакерка была выдана вице-адмиралу перед отплытием из Севастополя для крайнего случая, когда надо будет задобрить и приобрести расположение какого-нибудь полезного союзника. И вот такой крайний случай настал.
Посыльным бригом Метакса прибыл в Превезу. Там было так же, как и в прошлый раз. Только невольников стало меньше (видимо, раскупили), поубавились и пирамиды отрубленных голов у дворца паши (видимо, повыкидывали).
Во дворе под свист камышовой флейты крутились в диком круговом танце дервиши ордена бекташей. В отличие от других мусульман суфийцы-бекташи хлестали вино, редко молились и отличались воинственностью. Орден был традиционно почитаем янычарами, а потому хитрый Али-паша тоже решил привлечь бекташей на свою сторону. Теперь «крутящиеся дервиши» чувствовали себя полными хозяевами при дворе янинского властителя.