Взбешенный Бонапарт приказал отрубить упрямцу голову и провезти ее по улицам Каира с надписью: «Так будут наказаны все изменники и клятвопреступники». Денег, спрятанных казненным шейхом, однако, так и не нашли. Казнь шейха некоторую пользу французам все же принесла. После казни Эль-Кораима местные богатеи стали куда охотнее расставаться со своими сокровищами. Там было реквизировано четыре миллиона франков, которые поступили в армейское казначейство армии.
Если внутри Египта жизнь для французов понемногу налаживалась, то в остальном все было не так хорошо. Известие о Абукирской трагедии было не последним. Вскоре пришло новое – султан Селим возмущен вымыслом Бонапарта, будто тот не воюет с Оттоманской Портой, а только наказывает мамлюков за обиды, чинимые французским купцам, и за угнетение арабов. Поэтому Селим послал в Сирию большую армию.
Пополнив казну, Бонапарт задумался о новом походе. Теперь его целью была Сирия. Предприятие обещало быть трудным и опасным, но в случае успеха открывало дорогу не только на Константинополь, но и в Индию.
– Я повторю подвиг Александра Македонского, покорю Восток, потом навербую там огромную армию и вторгнусь через Константинополь в Европу! – мечтал честолюбец в ближайшем окружении.
Супруга Бонапарта Жозефина, как известно, плыть с ним в Африку отказалась. Вскоре до генерала дошли известия о ее развеселой жизни в Париже. Бонапарт в долгу не остался. Любовницей его стала жена некоего лейтенанта Фуре, очаровательная белокурая Полина Беллилот по прозвищу Милашка. Чтобы лейтенант не путался под ногами, его отправили с письмом во Францию на прорвавшем блокаду фрегате. Но судно перехватили англичане. Разведка у них работала превосходно, и вице-адмирал Кейт не отказал себе в удовольствии отпустить лейтенанта обратно в Египет. Перед этим он надорвал секретный пакет, и оттуда вывалилась… пачка прошлогодних газет.
Жену Фуре нашел во дворце Бонапарта, где та мылась в ванной, и избил плетью.
Оскорбленная Милашка потребовала от генерала:
– Арестуй его и брось в тюрьму!
Но Бонапарт был, прежде всего, военным, а потом уже любовником. Он ответил:
– Этого я сделать не могу. Но ты завтра же подавай на развод.
После оформленного развода Бонапарт уже открыто жил со своей наложницей.
Над Фуре смеялась вся армия, а начальник штаба Бертье острил:
– Этот бедняга Фуре не понял, какая удача ему выпала. С такой женой этот стрелок никогда бы не промахнулся!
Фуре пытался было вызвать своего командующего на дуэль, но его быстро поставили на место. Жене он был тоже не нужен, Милашка к моменту его возвращения была уже первой дамой Египта, которую солдаты насмешливо именовали Клиупатрой. Бонапарт мечтал о сыне, но Беллиот, как и Жозефина, так и не смогла забеременеть, а потому была вскоре позабыта. Клиупатра в долгу не осталась и в неспособности обвинила самого Бонапарта. Впрочем, история закончилась вполне благополучно. Рогоносец Фуре дослужился до полковника, а веселая Беллиот стала впоследствии… весьма известной писательницей.
Между тем в армии зрело недовольство, а в штабе даже составился новый заговор. Предполагалось схватить Наполеона, доставить его в Александрию и заставить вести переговоры с англичанами о свободном пропуске во Францию. Заговор был раскрыт, но репрессий не было, Бонапарт не хотел усугублять свое и так не простое положение.
А затем началось восстание в Каире. Недовольство зрело давно, но теперь дервиши начали кричать на базарах, что султан объявил войну неверным франкам. Ранним утром собравшиеся в мечети Цветов старейшины объявили о начале священной войны-газавата. Повсюду кричали:
– Пусть все, кто верит в единого Бога, направляются к мечети Аль-Азхар. Настал день расправы с кяфирами, пришла пора отомстить за наши обиды, смыть позор, который нас покрывает!
Известие о восстании застало Бонапарта на острове под Каиром. Он обсуждал с генералами подготовку к походу в Сирию. На обратном пути в свою штаб-квартиру на площади Эзбекия он был едва не растерзан многотысячной толпой. Некоторое время Бонапарт сомневался, топить ли восстание в крови или, наоборот, проявить милосердие. Когда же ему донесли, что в квартале Насрие осаждены его ученые и убит комендант Каира генерал Дюпюи, пытавшийся уговорить повстанцев разойтись по домам, Бонапарт принял решение. Он вызвал генерала Доммартена:
– Я буду жесток. На Востоке милосердие принимают как слабость и признают только силу! Возьми два батальона пехоты и артиллерию, займи возвышенность на северо-востоке от Каира и будь готов обстрелять мечеть Аль-Азхар с прилежащими улицами. Для открытия огня я пришлю адъютанта!
Пока же он послал адъютанта Сулковского с небольшим конвоем посмотреть дорогу в Бельбес. Выяснив, что дорога свободна, Сулковский повернул обратно. Он уже собирался въехать в город через ворота Баб-эль-Наср, когда взбунтовавшиеся жители предместья преградили ему дорогу. Адъютант устремился в атаку во главе своего конвоя, пластая саблей во все стороны. Он уже почти пробился, но конь поскользнулся на трупах и скинул с себя всадника. Толпа растерзала его в несколько минут.
А затем началась расправа над восставшими. Их в течение трех дней расстреливали картечью и пулями, рубили саблями. Затем начались массовые казни. Каждый день убивали десятки и десятки людей.
Каирское восстание нашло отголосок и в соседних селениях. Узнав о мятеже одного из племен, Бонапарт приказал своему адъютанту Круазье отправиться туда, окружить все племя, перебить всех мужчин, а женщин и детей привести в Каир. Так и было сделано. Многие дети и женщины умерли по дороге, а спустя несколько часов после этой карательной экспедиции на главной площади Каира появились ослы, навьюченные мешками, над которыми вились тучи мух. Затем мешки вытряхнули и по камням покатились сотни голов казненных. Эти зверские меры, по свидетельству очевидцев, на некоторое время усмирили население.
Теперь Бонапарт мог снова заняться подготовкой вторжения в Сирию.
Наконец армия двинулась в новый поход. Вскоре авангард достиг Хан-Юнус – первой деревни на дороге к первому сирийскому городу Гизе. В войсках только и говорили о Святой земле и библейских преданиях. Сопровождавшие армию сирийские католики показывали достопримечательности.
Уже на выходе из Хан-Юнуса произошла и перестрелка с конниками турецкого трехбунчужного паши Абдаллаха. Под его началом собрались мамлюки Ибрагим-бея, арнауты Джеззар-паши, дели из Дамаска и множество арабов. Всего двадцать тысяч воинов. На подходе было еще войско иерусалимского аги.
Абдаллах встречал французов на холмах Хеврона за деревней Хан-Юнус. Бонапарт спешно строил армию – Клебер на левом фланге, в центре генерал Бона, справа конница Мюрата. поддержанная тремя пехотными каре генерала Ланна. Первая же атака французов имела успех.
Собранные наскоро ополченцы тут же подались назад, не в силах противостоять регулярной армии. Отчаянно дрались, как всегда, лишь мамлюки Ибрагим-бея. Они даже опрокинули эскадроны Мюрата, но в запале ускакали слишком далеко, после чего были сами атакованы во флаг и отошли на рысях.
Всадники шейха Чорбаджии, хотя и дрались лучше арабов, не смогли выдержать ударов французских драгун. Французы преследовали турок, но те, не имея обоза, отходили столь стремительно, что вскоре оторвались от Бонапарта. Отступление прикрывали мамлюки.
Поход продолжился. Вскоре позади остались пальмовые леса Сахилии, и теперь вокруг расстилалась бесконечная пустыня. Впрочем, стоял январь, и пустыня была суха, солнце тоже палило щадящее. Как будет здесь летом, никто старался не думать. И пустыню, и Суэцкий перешеек армия Бонапарта преодолела всего за двенадцать дней. Наконец, впереди показался оазис Аль-Ариш и стены одноименной турецкой крепости.
На подходе в крепости авангард Ренье снова столкнулся лоб в лоб с войском Абдаллаха. Ночью, разделив дивизию на колонны, Ренье повел ее в дерзкую атаку. Освещая себе путь потайными фонарями, солдаты вплотную подкрались к неприятельскому лагерю, а потом ударили в штыки. Первым кинулся в бега сам Абдаллах, а за ним и остальные.
Затем началась осада Аль-Ариша. Генерал Каффарелли так умело расставил пушки, что вскоре вся крепостная стена зияла брешами. Настало время штурма. Но перед этим Бонапарт предложил осажденным сдаться, обещая жизнь. Ультиматум был подкреплен яростной бомбардировкой, после которой янычары сдались и были отпущены восвояси. В Аль-Арише был оставлен гарнизон, а армия двинулась дальше.
На окраине Гизы местные старшины, надеясь на снисхождение, вручили Бонапарту ключи своего города. Сирийские монахи читали местным феллахам французские прокламации. Феллахи мало что понимали, но уяснили главное – резни не будет.
Бонапарт был доволен. Когда-то Гизу осаждал сам Александр Македонский, и не взял. Теперь же Гиза покорилась ему.
– Кажется, я удачливее великого Александра и поход обещает быть удачным! – весело говорил он своим генералам.
Армия встала лагерем в садах вокруг города. Непрерывно лил дождь, и в низинах все тонуло в грязи.
– Теперь на очереди Иерусалим! – объявил Бонапарт.
Солдаты уже мечтали ворваться в священный город, чтобы увидеть Голгофу и Гроб Господень.
– Там мы обязательно найдем много христиан, которыми пополним армию, – мечтали они. – Нам будет, что рассказать нашим внукам!
Ветераны, служившие еще при Людовике, распевали духовные гимны и «Плач Иеремии».
Но Иерусалим был хорошо укреплен, и Бонапарт решил пока на него не отвлекаться. Время было дорого, и армия двинулась мимо него к стратегически важной приморской крепости Яффе. Надо было торопиться, так как турки спешно укрепляли оборону.
Овладеть Яфой было необходимо, чтобы туда могли подходить суда с рисом, сухарями и осадными пушками.
Армия двинулась вперед. Опять непрерывно шли дожди, отчего пало много верблюдов.
Наконец, французы стали лагерем под Яффой. Дивизия Ланна составила левый фланг осадной позиции, генерала Бона – правый; Клебер был выделен для наблюдения за турками на пути к следующей турецкой крепости Акре.