Едва Нельсон узнал о пленении Карачиолло, он передал кардиналу Руффо, чтобы тот немедленно доставил князя к нему на борт. Тот не посмел ослушаться, хотя никакого отношения к деятельности неаполитанского командора британский адмирал не имел. Вскоре Карачиолло, а с ним еще несколько бывших офицеров королевской армии в кандалах были доставлены на «Фоудройант». Там пленников посадили под замок в каюту, а у дверей выставили сразу нескольких часовых, с лейтенантом во главе.
Решение о публичной казни принимали Нельсон с Эммой Гамильтон. Все делалось в лихорадочной спешке. Для проформы собрали несколько неаполитанских офицеров, которые под присмотром Нельсона и проголосовали за казнь.
Выписка из вахтенного журнала линейного корабля «Фоудройант»: «Суббота 29-го: несколько важных офицеров восставших были подвергнуты заключению на различных судах. В 9 часов утра на борту собрался военно-морской суд для рассмотрения дела по обвинению в восстании кавалера Франческо Карачиолло».
– Вы обвиняетесь в восстании против короля и боевых действиях в качестве командующего республиканским флотом! – объявили князю.
– Ни в каком восстании я не участвовал и ни в каких боях за республику не участвовал! – отвечал Карачиолло. – Вы же все прекрасно об этом знаете! К чему весь этот театр?
Пожав плечами, судьи удалились, спустя несколько минут огласили приговор: за казнь – четверо, за тюрьму – двое.
О приговоре сообщили Нельсону.
– Повесить как можно скорее! – распорядился он.
– По закону полагается дать приговоренному хотя бы двое суток, чтобы он мог закончить все свои дела и приготовиться к смерти! – возразил было председатель суда.
– Какие еще, к черту, сутки! – возмутился Нельсон. – Повесить немедленно!
В пять часов утра следующего дня Карачиолло был перевезен на неаполитанский фрегат «Минерва», которым он не столь давно командовал. Грохнула пушка, пробили «дробь» барабаны, и коммодор был вздернут на рее.
Выписка из вахтенного журнала линейного корабля «Фоудройант»: «Воскресенье 30-го: Вынесенный вчера военно-морским судом приговор кавалеру Франческо Карачиолло приведен в исполнение на борту неаполитанского фрегата; приговоренный собственно повешен».
Прибывший вскоре после этого в Неаполь король Фердинанд утвердил их решение. Существует информация, что вечером в воскресенье прямо под повешенным был устроен танцевальный вечер, на котором блистала прекрасная леди Гамильтон. Впрочем, скорее всего, это выдумка, сочиненная недругами Эммы Гамильтон.
Что касается короля Фердинанда, то он высказал пожелание, чтобы труп коммодора повисел как можно дольше.
– Это ободряюще действует на моих поданных! – смеялся Фердинанд. – Что же до запаха, то труп врага всегда хорошо пахнет!
Наконец, когда от разлагающегося на жаре тела находиться на палубе «Минервы» стало просто невыносимо, Карачиолло вынули из петли, привязали к ногам ядро и выбросили за борт.
– Пошел рыб кормить! – опять веселился смешливый король.
А спустя десять дней Фердинанду было уже не до смеха. К борту «Фоудройанта» неожиданно подошла рыбацкая фелюга, и перепуганный рыбак прокричал:
– Князь Карачиолло поднялся с морского дня и плывет в Неаполь, чтобы снова командовать флотом!
– Ты пьян? – вопросил его со шканцев линейного корабля, выскочивший на новость король.
– Как можно, Ваше Величество! С утра ни глотка не было! – закрестился рыбак.
– Так что же Карачиолло? – нервно спросил король.
– Своими глазами видел, вот как прямо вас сейчас! Плывет их сиятельство прямо к городу и только на волнах себе покачивается!
– Неужели это Божья кара? – заскулил сразу Фердинанд. – Неужели Господь оживил повешенного? Неужели я плохо молюсь?
– Плыть – это еще не значит ожить! – философски заметил поднявшийся на квартердек Нельсон и вытащил подзорную трубу.
Спустя некоторое время он увидел плывшее по волнам тело Карачиолло. Ветер был прижимной, а потому тело быстро несло прямо на флагман Нельсона.
Бывший тут же сэр Гамильтон со свойственной ему ироничностью принялся успокаивать короля:
– Душа и тело Карачиолло не могут успокоиться за содеянное им зло, а потому он плывет к вам, чтобы получить прощение у Вашего Величества!
– Не надо! Не надо! Я его уже прощаю! – замахал руками еще более перепуганный Фердинанд. – Пусть только возвращается к себе в море!
Нельсон тем временем уже отдал распоряжение шлюпкой перехватить плывущее тело и отвезти его куда-нибудь подальше от города, во избежание нежелательных разговоров и слухов. Шлюпка быстро догнала мертвеца, тело подцепили отпорником и отбуксировали к ближайшей рыбачьей деревушке, где Карачиолло, наконец-то, предали земле после заупокойной службы.
Вечером Нельсон успокаивал все еще не находящего себе мес-та неаполитанского монарха.
– Скорее всего, ядро отвязалось от ног, а вчерашнее волнение подняло труп со дна моря! Здесь нет, Ваше Величество, никакого Божьего помысла и никакого мистицизма!
Успокоившись, Фердинанд велел нести ему списки приговоренных к смерти и с особым удовольствием принялся их подписывать, брызгая во все стороны чернилами.
Историки давно отметили патологическую любовь неаполитанского короля не только к свежеванию коровьих туш, но и к мертвечине вообще. При этом трусость короля Фердинанда была столь велика, что за время своего месячного пребывания в Неаполе он так ни разу и не рискнул показаться на берегу, боясь, как бы его собственные подданные не учинили над ним самосуд. Все это время Фердинанд безвылазно отсиживался у Нельсона на «Фоуд-ройанте». Именно там он подписывал все бесчисленные смертные приговоры. Ежедневные массовые казни на рыночной площади Неаполя продолжались ровно год!
Сам Нельсон хвастался в письме герцогу Кларенскому: «Все мои предложения принимаются с усердием, и немедленно отдаются приказания, чтобы с ними соображались… Недавно Его Величество приказал отдать под суд двух генералов, обвиненных в измене и трусости. Он предписал их расстрелять или повесить, как только признают, что они виновны. Если эти приказания выполнят, то я буду надеяться, что принес здесь некоторую пользу».
Сегодня даже самые большие почитатели Нельсона вынуждены признать, что карательные акции в сдавшемся на его милость Неаполе – это самая черная страница в биографии выдающегося адмирала. Британский биограф Нельсона Уолдер так и пишет: «Неаполь выявил самую худшую сторону Нельсона… Нельсон был высшей властью, созвавшей военно-морской суд, утвердившей его решение и отдавшей приказ о казни. Критика в его адрес основывается на неподобающей спешке… Не было никакой нужды в том, чтобы за захватом Карачиолло так быстро последовали трибунал, осуждение и казнь… Восстание закончилось, и не требовалось преподать урок, который бы остановил развитие насилия и неповиновения. И судьям военно-морского суда, и Нельсону, имевшему власть пересмотреть или утвердить приговор, необходимо было время для размышлений. В конечном итоге Нельсон забыл, что он не является агентом-мстителем у Бурбнов, а был флаг-офицером, причем прославленным офицером королевского военно-морского флота короля Георга Третьего».
Но почему всегда бывший столь благородным Нельсон внезапно превратился в страждущего людской крови карателя? Биограф флотоводца Карола Оман считала, что этой казнью Нельсон показал всем, что «полон решимости на ярком примере продемонстрировать быстрое наказание, что он в принципе считал основой деятельности хорошего правительства». Говорили английские биографы и о сложном психическом состоянии Нельсона в данный момент, о некоем помутнении его рассудка. Однако думается, что и отказ от выполнения приказов вышестоящих начальников, как и внезапно проснувшаяся страсть к казням, – все это две стороны одной медали, имя которой – Эмма. Именно эта, ставшая роковой для Нельсона женщина пробудила далеко не лучшие черты нашего героя. Именно она, умело манипулируя его слабостями, сумела сделать из него настоящую марионетку в своих руках. Все это прекрасно понимали современники, а потому дружно ненавидели леди Гамильтон. Пока Эмма купается в лучах славы, успеха и своей незаменимости в неаполитанских делах. Она упивается властью и возможностью миловать и карать тысячи людей. Но слава ее иллюзорна, незаменимость временна, а совершенное зло наказуемо. Придет время и за все это с ней рассчитаются сполна…
Всему приходит свой конец. Вскоре все мятежники и сочувствующие им были убиты, труп Карачиолло нашел успокоение на рыбацком кладбище, а леди Гамильтон подустала с танцами на палубе «Фоудройанта». Поутихли и восторги по поводу «блестящего освобождения» Неаполя.
Пришло время раздумий о содеянном, и, возможно, Нельсон понял, что явно преступил допустимый порог вседозволенности. Нет, его нисколько не мучила совесть за содеянное в «освобожденном» им городе, его волновала личная судьба. Что касается действий в Неаполе, то по этому поводу у Адмиралтейства никаких нареканий не было. Наоборот, лорд Спенсер неаполитанскими делами командующего Средиземноморской эскадры остался доволен: «Намерения и мотивы, из которых исходили все ваши меры, были чистыми и добрыми, а их успех был полным».
Впрочем, слухи о творимых в Неаполе казнях вскоре облетели всю Европу и достигли Англии. Лидер оппозиции лорд Фокс, выступая в палате общин, гневно вещал:
– Я первый указываю парламенту на это вопиющее злоупотребление властью! Подобное нельзя оставлять безнаказанным! Я требую расследования, и пусть виновные совершенных злодеяний будут строго наказаны!
Но оппозиция на то и оппозиция, чтобы искать недостатки у правящей партии, а власть на то и есть власть, чтобы происки оппозиции не замечать. Возмущение Фокса так и осталось не услышанным.
Впрочем, память об английской карательной акции в Неаполе оказалась столь живуча, что деяния Нельсона и его друзей там помнили и через сто лет. Английский историк Карола Оман пишет: «…И через столетие англичане-туристы, посещавшие неаполитанские общественные и частные художественные галереи, со страхом смотрели на портреты представителей знати, придерживавшихся либеральных настроений, и женщин с детскими личиками. О каждом из них рассказывали страшные истории, как они были казнены, когда восемнадцать английских кораблей под командованием Нельсона стояли на якоре в Неаполитанском заливе…»