– Так возможен ли завтрашний бой? Пусть каждый выскажет свое мнение! – хмуро обвел собравшихся французский командующий.
– Невозможен! – первым встал генерал Виктор. – К тому же Моро так и не объявился в тылу Суворова, и вряд ли уже объявится!
– Невозможен! – поднялись вслед за ним Ватрен и Монришар.
– Невозможен! – заявили остальные.
– Курьер из Пармы! – доложил адъютант.
– Что там еще? – встревожился Макдональд, уже не ждущий хороших вестей.
И он не ошибся.
– Противник захватил города Модену, Реджио, Парму! – доложил взмыленный курьер.
В палатке командующего воцарилось гробовое молчание. Все названные города находились в тылу армии. Это значило, что Суворов окончательно перехитрил их, направив в обход кавалерию генерала Края.
Итак, все решилось. Армия Макдональда, не теряя времени, двинулась вспять тремя колоннами, так же, как и наступала. На берегу Треббии остались лишь кавалеристы, чтобы до утра поддерживать огонь в кострах и дать пехоте хотя бы немного оторваться.
Но обмануть Суворова не удалось. Едва забрезжил рассвет, вездесущие казаки сразу унюхали, что противника нет. Атаман Денисов стремглав помчался к Суворову. Тот уже оделся и собирался ехать к построенным для атаки войскам.
– Так что утекли французы, ваше сиятельство! – прокричал он фельдмаршалу еще издали.
– Верно ли сие? – хитро сощурил глаз Суворов.
– Вернее верного! – даже обиделся атаман. – Сам видел, на бивуаке пусто, только кавалерия по берегу ездит.
– Ну, вот и дождались радостного часа! – широко перекрестился фельдмаршал и велел слать трубачей с объявлением о победе в полки.
Вдогон французам были посланы Мелас и Розенберг, под начало которых были дадены только что прибывшие свежие батальоны и эскадроны.
– Бить, гнать и истреблять, а покоряющимся давать пардон! – велел генералам Суворов.
В занятой Пиаченце нашли около восьми тысяч брошенных раненых, в том числе четырех генералов и среди них два командира дивизий.
Наша колонна, в голове которой скакал Суворов, настигла арьергард генерала Виктора и атаковала его со всех сторон. Отступать французам было уже некуда. Сам Виктор едва ускакал на лошади. Часть солдат была перебита, часть разбежалась по виноградникам, а знаменитая во всей французской армии 17-я полубригада в полном составе сдалась на милость победителя.
Преследуя противника, казаки Денисова захватили письмо от Макдональда к Моро и всю переписку генерала Виктора. Прочитав письма, старый фельдмаршал остался доволен.
– Макдональд нами разбит и более нисколько не опасен! – объявил он с радостью в голосе. – Сколько захвачено знамен?
– Семь полковых штандартов! – доложили ему.
– Чем славно это место? – спросил затем фельдмаршал у ехавшего рядом великого князя.
Тот лишь пожал плечами.
– А тем, ваше высочество, что именно здесь, на Треббии, знаменитый Аннибал разбил наголову самоуверенных римлян! Теперь же мы повторили его подвиг, разбив при тех же берегах самоуверенных французов! – назидательно просветил Константина фельдмаршал.
– Ну, а почему Аннибал не пошел после сей победы сразу на Рим? – спросил он уже у ехавшего рядом Багратиона.
– А потому, ваше сиятельство, что в Карфагене, вероятно, сидел свой гофкригсрат! – бойко ответил тот к большому удовольствию Суворова.
Захватывая пленных, наши преследовали противника еще целый день и следующую ночь, пока сами не умаялись. Потери союзников были около пяти с половиной тысяч убитыми и ранеными. Французы потеряли за пятнадцать тысяч.
Что же касается Моро, то он, пытаясь хоть чем-то помочь другу Макдональду, послал к нему на помощь лигурийский легион генерала Лапойна. Но тот, боясь встречи со знаменитым полководцем, так и не решился ударить в тыл союзной армии, а потом и вовсе был разбит нашим заградительным отрядом и бежал.
Награды за Треббию были самые щедрые. Павел Первый был в восторге от такого триумфа и утвердил всех отличившихся, за кого просил фельдмаршал. Почти никто из участников сражения не был обойден. Все полки получили право на почетный гренадерский марш, солдатам, как всегда, дали по целковому, офицерам – чины и ордена, которых выслано было более тысячи. Свой орден получил даже посол в Вене граф Разумовский, так сказать, за содействие… Самому Суворову Павел передал свой портрет, оправленный в бриллианты, сопроводив его запиской: «Портрет мой на груди вашей да изъявит всем и каждому признательность Государя к великим делам своего подданного, им же прославляется царствование наше». В самом Петербурге победу при Треббии отметили салютом и торжественным молебном.
Состоявший в переписке с фельдмаршалом граф Ростопчин писал Суворову: «Воин непобедимый, спешу уведомить вас, сколь Государь обрадован победами вашими и как мы все, честные люди, в углу церкви молим Господа о сохранении героя российского на славу отечества и жизнь бесконечную».
В Вене известие о победе на Треббии была принята с особым восторгом. Как раз перед этим туда пришло известие о разбитии австрийского генерала Гогенцолерна и все с замиранием сердца ждали известия от Суворова, и тот ожиданий не обманул. Впрочем, при австрийском дворе к известию о победе отнеслись куда сдержаннее, чем в Петербурге.
– Конечно, победа – это прекрасно, но Суворов забрал слишком много власти, и чем дальше, тем больше он не считается с мнением гофкригсрата! – нашептывал императору Францу интриган Тугут.
– Да, мы должны быть с этим стариком настороже! – соглашался со своим министром Франц.
Что касается Франции, то там известие о разгроме при Треббии совпало с очередным правительственным кризисом. Буквально за несколько дней до сражения в Париже произошел очередной правительственный переворот, и вместо одной партии совет директории возглавила другая.
Новость о сокрушительном поражении вызвала бурю возмущения как среди политиков, так и среди народа. Виновные генералы были немедленно вызваны в столицу для ответа. По Парижу же начали расклеивать листовки: «Генерал Суворов на пороге Франции!», «Отечество в опасности!», «Все к оружию!».
Самого Суворова в те дни занимали совершенно иные заботы. Фельдмаршал тревожился, что за генералом Лапойпом в его тылу может объявиться и сам Моро, но тот так и не объявился. Когда же Моро узнал о разгроме Макдональда при Треббии, то и вовсе остановился, понимая, что теперь Суворов займется им. В этом любимец Парижа не ошибся.
– Кажется, нам пора угостить и Моро, что-то давненько мы его не лупили! – объявил Суворов и, развернув войска, двинул их навстречу северной французской армии.
Тот не стал ждать нового погрома, а почел за лучшее откатиться к Апеннинам.
Что касается Макдональда, то, отступая, он с остатками своей армии прокрался по горным тропинкам в Геную, где только и смог отдышаться. В тылу французов же с каждым днем вспыхивали крестьянские мятежи и горе было тем, кто отставал от своих…
Узнав о разгроме Макдональда, сдалась и казавшаяся неприступной цитадель Турина – три тысячи солдат и более полутысячи пушек. Казалось, битва за Италию приближается к своему победному завершению…
Глава третьяЖаркое солнце Нови
Едва отгремели победные залпы на берегах Треббии, Суворов поспешил в городок Александрию (не путать с Александрией египетской!), что был в опасности от наступления Моро. Тем более что в александрийской цитадели еще держался французский гарнизон. Пока от французов не было известий, фельдмаршал ежедневно выводил войска на маневры, заставляя их перестраиваться на ходу, атаковать, штурмовать крепостные стены.
В начале июля радостная новость – подошла из России дивизия генерала Ребиндера. Фельдмаршал сам встречал подходящие полки, и, объезжая их, называл солдат чудо-богатырями, те отвечали дружным «ура». Узнавая старых солдат, Суворов дарил им червонцы и вспоминал общие сражения.
Союзники, по-прежнему, осаждали Мантую. Вскоре новый успех – перед Суворовым сложил оружие гарнизон Александрийской цитадели. Победителям сдались две с лишним тысячи солдат с двумя сотнями пушек и шестью знаменами. Покончив с цитаделью Александрийской, фельдмаршал велел везти осадный парк к следующей Тортонской крепости. Пока тащили волами огромные мортиры, сдалась Мантуя – одна из сильнейших крепостей Европы, почитавшаяся ключом к Северной Италии. Генерал Фуасак-Латур прислал Суворову свою шпагу, тот отослал ее обратно. В плен сдались 10 тысяч солдат и тысяча офицеров, помимо этого была захвачена еще тысяча поляков. Трофеи составили почти семь сотен пушек, огромные запасы снаряжения и флотилия канонерских лодок. Победа была громкая и славная.
Во Франции падение Мантуи вызвало всеобщее оцепенение.
– Это позор французского оружия! – кричали тогда на парижских улицах.
Бедного Фуасак-Латура немедленно лишили мундира и с позором изгнали со службы. Вена, разумеется, радовалась. Причем там ставили падение Мантуи выше всех иных суворовских побед. Император Павел Первый тоже был весьма доволен и немедленно возвел Суворова в княжеское достоинство с титулом Италийского.
– Крепости падают, что спелые яблоки с дерева, только успевай хватать! – шутили молодые поручики и подпоручики в нашем лагере.
Седые капитаны да майоры отвечали им со знанием дела:
– Все дело в том, кто трясет дерево!
Сам Суворов был рад, что теперь, когда все важнейшие крепости пали, и он может, не боясь удара в спину, заняться вторжением в Генуэзскую Ривьеру, чтобы окончательно добить бежавшего туда Макдональда. Много времени и нервов занимали ответы на бесконечные инструкции из Вены. И император Франц, и министр Тугут, и члены гофкригсрата – все пытались руководить фельдмаршалом, и всех ему приходилось ласково ставить на место. Отсед.
А французы тем временем стремительно очищали Италию. К концу июня они оставили Тоскану и Флоренцию, потом вымелись из Ливорно и Лукки. Всюду союзников встречали цветами и криками «Вива Мария!», «Вива Суворов!». Французский генерал Гарнье принужден был собрать все немногочисленные силы в Риме и ждать своей участи.