На юге Италии благодаря мужеству отряда капитан-лейтенанта Белли пал Неаполь, и королевская власть была восстановлена во всем Неаполитанском королевстве.
Если Италия, благодаря громким победам русского фельдмаршала, была уже почти освобождена, то в Швейцарии эрцгерцог Карл по-прежнему не желал драться с неприятелем в ожидании спешащего туда корпуса генерала Римского-Корсакова. Сами австрийские генералы говорили, что эрцгерцог Карл, безусловно, талантлив, но болен душевно, а потому и воюет с причудами.
Помимо всего прочего из Вены стали командовать своими генералами через голову фельдмаршала. Генералы эти интриговали и своевольничали. Больше всего жаловались на быстрые марши, которые якобы весьма изнуряют австрийцев и утомляют самих генералов. Снабжение было, как и раньше, самым отвратительным: хлеб – кислым, мясо – вонючая ослятина, вино – сильно разбавленным.
– Если бы у австрийцев отнять перо и бумагу, то и крамолы никакой бы не было! Как же мне надоели все эти гадкие проекторы, каверзы и хитрости венские! – не раз говорил Суворов с досадой.
В отчаянии фельдмаршал писал в те дни императору Павлу: «Робость Венского кабинета, зависть ко мне, как чужестранцу, интриги частных двуличных начальников, относящихся прямо в гофкригсрат, который до сего операциями правил, и безвластие мое в производстве сих (операций) прежде доклада на тысячи верстах, принуждают меня, Ваше Императорское Величество, всеподданнейше просить об отзыве моем, ежели сие не переменится. Я хочу мои кости положить в своем отечестве и молить Бога за моего Государя».
Павел письмом привел своего австрийского коллегу в чувство, но, как оказалось, ненадолго.
Весьма волновали Суворова и новости об Ушакове. Историк Бантыш-Каменский писал: «Суворов, не любивший рассыпать похвалы там, где не следовало, особенно уважал Федора Федоровича и любил отдавать справедливость его заслугам. В бытность Суворова на севере Италии к нему приехал от Ушакова офицер с бумагами, немец по происхождению. «А что, здоров ли мой друг, Федор Федорович?» – спросил Суворов. Посланный отвечал: «А, господин адмирал фон-Ушаков?» – «Убирайся ты с твоим фон! – воскликнул Суворов. – Этот титул ты можешь придавать такому-то и такому-то, потому что они нихтбештимтзагеры, немогузнайки, а человек, которого я уважаю, который своими победами сделался грозой для турков, потряс Константинополь и Дарданеллы и который, наконец, начал теперь великое дело освобождения Италии, отняв у французов крепость Корфу, еще никогда не уступавшую открытой силе, этого человека называй всегда просто Федор Федорович!»
Пока наши войска готовились к походу на Геную, парижская директория приняла лихорадочные меры для отражения грядущего вторжения во Францию. Вновь созданные Рейнская и Гельветическая армии должны были вытеснить из Швейцарии припадочного эрцгерцога Карла. Альпийская армия генерала Шампионэ должна была прикрывать юг Франции, а Итальянская армия сдержать Суворова. Генералу Моро было велено ехать командовать армией на Рейн, а в Италию уже спешил новый командующий генерал Жубер. Ему было всего тридцать лет, он был прекрасно образован, храбр, любим солдатами, слыл крепким республиканцем и считался талантливым стратегом.
Прибыв к армии, Жубер попросил своего предшественника остаться на некоторое время, чтобы ввести его в курс дела. Генералы были давними друзьями, поэтому Моро согласился помочь своему товарищу.
– Что ты можешь сказать о Суворове, каков он как полководец? – расспрашивал друга Жубер.
– О, этот Суворов – генерал, который обладает стойкостью выше человеческой, он погибнет сам и уложит рядом свою армию до последнего солдата, прежде чем отступит хотя бы на один шаг!
– Я намерен немедленно атаковать и разбить этого хваленого Суворова! – рассмеялся Жубер, тряся длинными кудрями.
Моро и Сен-Сир несколько умерили пыл хвастуна, рассказав ему в общих чертах о своих проигранных сражениях.
Жубер поутих, но ненадолго.
– Я обещал в Париже добыть победу, и я ее добуду, чего бы это ни стоило! Жребий брошен, я нападаю! – окончательно решил он.
– Судя по всему, цена будет весьма немалой! – сказал Сен-Сир генералу Моро.
Тот молча кивнул.
На рассвете 3 августа французы подошли к городку Нови. Стоявший там авангард князя Багратиона после небольшой перестрелки отошел. Суворов тем временем стягивал войска в единый кулак. По своему обыкновению, он объезжал солдат. Показывая им на французов, говорил:
– Их надо выманить в чистое поле, а там и побить!
– А ежели не спустятся к нам, чего делать, батюшка? – спрашивали солдаты.
– Тогда мы сами пойдем к ним и побьем всех на месте! – смеялся фельдмаршал и скакал дальше.
В сопровождении всего одного казака Суворов проехал вдоль передовой цепи, самолично проведя рекогносцировку.
Позиция французской армии на гребне холмов у самой подошвы гор внушала почтение. За спиной у них был городок Нови, впереди на холмах – виноградники, заборы и канавы.
– Позиция и вправду крепкая, посмотрим, как предводители французские ею распорядятся! – сделал заключение фельдмаршал.
Смотревший с холма в подзорную трубу Моро заметил фельдмаршала.
– Вон он этот несносный старик в одной рубахе и исподних штанах на лошади. Пусть стрелки возьмут его на мушку!
Вокруг Суворова засвистали пули, затем напротив стала собираться и кавалерия, чтобы попытаться захватить в плен столь важную особу. Видя это, фельдмаршал вернулся к войскам. Суворов был на редкость весел, шутил и говорил прибаутками. В своей победе он был полностью уверен!
В течение целого дня французы так и не решились на атаку, явно не желая оставлять свою крепкую позицию. Прождав бесполезно весь день, Суворов велел готовиться к атаке на следующее утро.
– А то еще удерут, гоняйся потом за ними! – говорил он, смеясь.
Любимец Суворова среди австрийцев генерал Край приехал к нему:
– Прошу, ваше сиятельство, оказать мне честь и доверить вести главную атаку! – отрапортовал он.
Фельдмаршал немного помолчал, потом кивнул седой головой:
– Согласен! Пойдешь на правом фланге. Даю тебе 27 тысяч штыков, твой кулак самый крепкий, но и спрос особый. Надлежит стремительно атаковать и гнать французов через Нови и дальше!
Левее Края напротив городка Нови расположились полки Багратиона, которого сзади подкреплял Милорадович, всего десять тысяч. В резерве пятнадцать тысяч во главе с неповоротливым Меласом и испытанным Дерфельденом. Тыловые позиции прикрывал корпус Розенберга.
Сидящий рядом на коне Жубер был растерян. Увидев перед собою всю союзную армию, он сразу приуныл. Куда не кинь взгляд, тянулись длинные линии союзных войск, готовых к атаке.
– Я думал, что неприятель куда малочисленней! – не удержался он.
После этого обеспокоенный не на шутку Жубер собрал военный совет. Большинство генералов во главе с Моро советовали не испытывать судьбу, а отступить в горы и ждать помощи Альпийской армии.
– Пусть Шампионэ заставит русского медведя развернуться к нему мордой, вот тогда мы и воткнем штык ему в спину! – советовал Сен-Сир.
– К Макдональду, как известно, русский медведь уже разворачивался, и где он теперь, наш Макдональд! – язвительно парировал желчный генерал Ватрен.
– Подождем до утра, быть может, Суворов испугается нас и сам отступит! – подвел итог совету унылый Жубер.
Сидевший рядом Моро с сомнением покачал головой. Уж он-то твердо знал, что Суворов не отступит ни при каких обстоятельствах.
Всю ночь Жубер пролежал в постели с открытыми глазами, изводя себя мрачными мыслями. К утру он был уже так взвинчен, что не мог даже спокойно говорить. Мало кто знал, что к армии генерал прискакал прямо из-под венца, пообещав молодой жене победить или погибнуть. Победить он уже не надеялся, но погибнуть было еще не поздно…
Рассвет убедил командующего Итальянской армией, что союзники стоят на той же позиции, что и вчера. Что делать дальше, он толком не знал. В это время раздались первые выстрелы. То русские и австрийские егеря отгоняли французскую кавалерию. Вонзив что есть силы шпоры в бока своему коню, Жубер помчался в передовую цепь, где тут же был убит наповал меткой пулей. Как знать, может быть, давая своей невесте столь необычное клятвенное обещание, Жубер сам накликал себе смерть. Впрочем, ходили слухи, что, отчаявшись победить у знаменитого полководца, он сам бросился под пули…
– О смерти Жубера войскам не объявлять! – приказал бледный Моро, получив известие о смерти друга. – Я снова вступаю в командование армией!
Теперь ему надо было исправлять чужие ошибки, если, впрочем, их еще можно было исправить.
Мертвого генерала по приказу Моро накрыли конской попоной и увезли в обоз.
Тем временем первая линия Края уже подошла к подошвам холмов, полки свернулись в боевые колонны и начали медленно подниматься.
– Немедленно подтянуть резервы, иначе нас просто сомнут! – приказал встревоженный Моро.
Резервы успели, и Край был остановлен. Затем австрийцы в полном порядке откатились назад, но совсем недалеко. Преследовать их Моро не решился, оставшись стоять, как и стоял.
В дело вмешался Суворов.
– Краю возобновить атаку, Багратиону тоже атаковать, а Милорадовичу придвинуться вперед для поддержки первой линии! – распорядился он.
Багратион начал атаку на Нови, Край атаковал там же, где и раньше. Французы, засев в канавах и садах, встретили союзников сильным огнем, но не остановили и после яростной схватки отступили в город.
Наши атаковали Нови, но наткнулись на высокую каменную стену, которой был обнесен город. По ней били из пушек, но ядра отскакивали.
– Вот зараза, так зараза! – ругались солдаты. – Выстроили колобатину этакую, что и не расковырять!
Не теряя времени, русские батальоны повернули правее и под ядрами и картечью начали обходить стену «с еще большим замечательным бесстрашием». Колонны при этом были совершенно на виду, и французы могли расстреливать солдат на выбор.