К вечеру на турецкой эскадре начался уже настоящий бунт. Мат-росы вышли из подчинения и грозили выкинуть их за борт своих капитанов, если их не отпустят веселиться на берег. Кадыр-бей запросил помощи у Ушакова. Тот немедленно отправился к туркам. Прибытие грозного Ушак-паши на время разрядило обстановку. Матросы разошлись, грозя издали кулаками. На Ушакова они были тоже злы, ведь именно он лишил галионджей удовольствия пограбить на Корфу.
Однако, едва адмирал вернулся на «Святой Павел», бунт возобновился. Спустив шлюпки, толпы галионджи отправились на берег, а сойдя, сразу же кинулись грабить всех подряд. Сицилийцы оказались тоже ребятами не робкими и дружно встали на защиту своего добра. Вскоре уже по всему Палермо шли настоящие бои. Перепуганный король Фердинанд заперся в своем дворце, окруженным батальоном гвардии, причитая:
– Когда же кончатся мои несчастья! Тут от своих разбойников не знаешь, куда деться, а теперь еще и турецкие объявились!
Побоище завершилось только к утру полным поражением турок, которые потеряли до полусотни убитых и вдвое больше раненых. Остальные вернулись на корабли, чтобы бунтовать дальше. Теперь они требовали от Кадыр-бея немедленного возвращения домой, грозя, в случае отказа, выбросить за борт уже его самого. Из двух зол турецкий адмирал выбрал меньшее. Оповестив Ушакова о том, что на этом его средиземноморская миссия закончена, Кадыр-бей велел выбирать якоря. Но было поздно, взбунтовавшиеся матросы, не доверяя своим начальникам, отстранили своих адмиралов и капитанов от власти и сами развернули корабли в сторону дома. Такого на нашем флоте еще не видели! Ушаков было предложил Кадыр-бею свою помощь, но тот в страхе отказался:
– Пока Ушак-паша будет пугать моих галионджи пушками, они отрежут мне ятаганом голову и отошлют ее в подарок тому же Ушак-паше! Лучше я тихо посижу в своей каюте до Истамбула и уже там перевешаю зачинщиков!
Из письма статского советника Италинского Суворову: «Сиятельнейший граф, милостивый государь. Господин адмирал Ушаков, по прибытии своем сюда (в Палермо. – В.Ш.) с российскою и оттоманскою эскадрою… имел намерение итти в Мальту, стараться принудить неприятеля к сдаче тамошней крепости. Опасное положение, в котором находится Неаполь по причине не утвердившегося еще в народе повиновения законам, заставило господина адмирала, исполняя волю и желание Его неапольского Величества, следовать к оному столичному городу. Завтра вся эскадра российская, состоящая в 7 линейных кораблях, снимается с якоря, турецкая сего дня поутру пошла к Дарданеллам. Служащие на ней мат-росы давно ропщут, что их задержали в экспедиции гораздо более того, сколько они обыкновенно бывают в море; наконец, будучи здесь, совершенно взбунтовались, отрешили от команды адмиралов и прочих начальников и, презирая все уведомления, поплыли в отечество…»
Глядя вслед уходящим турецким судам, наши крестились:
– Избави Господи от таких союзников, а с врагами мы и сами разберемся!
В следующий раз Ушаков встретился с Нельсоном уже в резиденции Гамильтонов. На этот раз обсуждали положение дел с Мальтой. Доклад делал Нельсон. Он сообщил, что гарнизон острова состоит из четырех тысяч солдат и большого количества артиллерии, кроме этого в гавани находятся три линкора и три фрегата. Участники совещания сошлись на том, что для штурма нужны десантные войска, так как с одними кораблями штурмовать неприступные стены Ла-Валетты невозможно. При этом Ушаков высказался за то, что при должном подходе успех штурма Мальты вполне реален. Английский контр-адмирал же, напротив, отговаривал Ушакова от плавания к Мальте, явно не желая видеть русских при будущем дележе мальтийского пирога. Дело в том, что, пойди Ушаков к Мальте, как младший по чину, Нельсон сразу попадал к нему в подчинение, а этого контр-адмирал никак не желал. После совещания Ушаков все же объявил, что готов со своей эскадрой выходит к Мальте немедля.
– Я очень просил бы вас, господин адмирал, отправить небольшой отряд своих судов к Генуе, чтобы блокировать подвоз подкреплений войскам генерала Моро, – попросил Нельсон.
– К Генуе корабли уже отправлены! – ответствовал Ушаков.
Тогда же Нельсон передал Ушакову уведомление, что с одобрения российского императора адмиралу надлежит передать англичанам захваченный линейный корабль «Леандр». Новость была не только огорчительной, но и обидной. Во имя высокой политики надлежало вернуть союзникам трофей, добытый в жестоком бою. К этому времени на «Леандр» была уже назначена и команда, и командир с офицерами. При этом всех офицеров адмирал назначил туда с повышением «за отличие в боях». Теперь же ему надо было возвращать все обратно. Это было обидно и Ушакову, и всем офицерам эскадры. Но с императором не поспоришь…
Но на следующий день король Фердинанд, в присутствии Нельсона, снова попросил Ушакова направиться вначале к Неаполю, где все еще не прекращались волнения.
Из «Исторического журнала о совместных совещаниях адмирала Ф.Ф. Ушакова с лордом Нельсоном»: «Между тем адмирал с господином вице-адмиралом Карцовым и командующим турецкой эскадры неоднократно еще виделись с лордом Нельсоном и с первым Его Сицилийского Королевского Величества министром Актоном имели между собой военный совет об общих действиях. Главнокомандующий желал иметь действия общими силами против Мальты, дабы как наивозможно скорее принудить ее к сдаче, но господин лорд Нельсон остался в прежнем положении о своей эскадре, что она должна иттить непременно частию в порт Магон, а прочие в Гибралтар, также и объявлено, что и португальская эскадра непременно пойдет в Португалию. И при оных же обстоятельствах главнокомандующий получил вторичное письмо от Его Королевского Величества, в котором объяснено формальное требование в рассуждении союза и верной дружбы Его Королевского Величества с государем императором всероссийским, чтобы адмирал с обеими союзными эскадрами отправился в Неаполь для восстановления и утверждения в оном спокойствия, тишины и порядка, и прочих обстоятельств, в письме Его Величества объясненных…»
Впрочем, и сил особых для блокады у Ушакова не было. Турки самовольно бежали в Константинополь, корабли Карцова нуждались в срочном ремонте, а команды – в лечении. Кроме этого в руках французов все еще находился Рим и это тоже весьма тревожило.
– Следуем в Неаполь и мы! – решил Ушаков, после некоторых раздумий. – Восстановим там спокойствие, а потом попробуем выгнать французов из Рима. Надеюсь, иметь в том благополучный успех!
4 сентября эскадры Ушакова и Карцова снялись с якорей и вышли в море, а через четверо суток прибыли в Неаполь. Входить в залив Неаполитанский одно довольствие. Проход широк – почти тридцать миль, видимость отличная. Слева мыс Позиллипо, справа в дымке Кампанелла с островом Капри. Вдалеке слегка курится дымом знаменитый Везувий. С крепостей салютовали, наши отвечали. Эскадра бросала якоря в лазурную воду порта Санта-Лючия.
Там уже стоял отряд фрегатов Александра Сорокина, начавший ремонт. Из шканечного журнала «Святого Павла»: «С начала положения якоря приезжало к кораблю из города великое множество жителей на лодках и замечательно, что в единой приверженности в честь прибытия россиян играли на трубах и неоднократно кричали «ура».
В тот же день с эскадры на берег был свезен десант с пушками под командой майора Боаселя. Появление суворовских гренадер сразу привело в чувство местных разбойников. Связываться с русскими патрулями желания ни у кого не было. В городе воцарилось спокойствие, стихли последние погромы и прекратились убийства.
Между тем, ознакомившись с положением дел, адмирал пригласил к себе королевского министра англичанина Актона. После обмена любезностями, Ушаков пригласил министра к столу отобедать, чем бог послал. Подали водку. Подняли тост за союз союзных монархов. Актон разом опрокинул в себя стакан. Зажмурился от невиданной дотоле крепости:
– Хорошо!
Вышколенный вестовой сразу же снова наполнил стакан министра. Тот, оценив уровень жидкости, одобрительно кивнул.
– Приятная у нас с вами беседа получается, господин адмирал!
Ушаков поинтересовался:
– Я прибыл сюда по просьбе короля Фердинанда для наведения порядка, а потому желал бы знать, что вас нынче более всего волнует?
– Более всего меня волнует, достаточно ли бдительно сторожат пленников! – огорошил Ушакова ответом королевский министр.
– В вашем столичном городе вижу я уже все признаки спокойствия! – продолжил общение адмирал. – А потому происходящие нынче казни многих приводят в содрогательство и в сожаление, которое час от часу умножается!
– Вам легко так говорить, адмирал! – всплеснул холеными руками Актон. – Вы не пережили всего ужаса якобинского террора!
– Зато я пережил много иных ужасов, – вздохнув, ответил Ушаков и продолжил: – Более, по всей видимости, худых последствий ожидать уже ни от кого нельзя, кроме как от родственников, содержащихся в тюрьмах и ожидающих своей злосчастной участи. А потому самым лучшим было бы объявление высочайшего прощения всех, кроме разве что самых отъявленных преступников!
– Высочайшее прощение может объявить только король, но никак не я! – деланно развел руками министр. – Все аресты и казни происходят исключительно с разрешения Его Величества!
– Я в этом и не сомневаюсь! – помрачнел Ушаков. – Тогда не благоугодно ли будет употребить об оном прощении ходатайство ваше Его Величеству, яко любящему отцу свое отечество и своих подданных!
– Могу ли я написать, что это и ваша просьба? – поинтересовался опытный министр.
– Всенепременно!
Письмо в Палермо было отправлено, и Фердинанд велел прекратить аресты и казни. Ссориться с Ушаковым у него не было никакого резона.
На наших кораблях тем временем уже вовсю шли работы. Их по очереди кренговали, днища очистили от ракушек и даже частично смолили, подтянули расшатанные шпангоуты, заменили прохудившиеся доски в обшивке. Большего сделать было просто нельзя.