Королева Обеих Сицилий Мария Каролина Австрийская
К закускам наливали в фужеры тосканское кьянти. Затем лакеи в ливреях торжественно внесли особо любимый местными аристократами суп-минестроне.
– Попробуйте, адмирал! – щебетала Мария-Каролина. – В этом супе семь видов мяса и семь приправ, которые символизируют семь добродетелей кардинала!
После супа пошло обилие рыбных блюд и особо любимые Фердинандом говяжьи колбасы-фриариелли. Король их поглощал целиком, не переставая рассказывать, что делают их только из тех коров, которых он лично забил. Наконец, на десерт подали традиционное кофе «капюшон монаха» (или «капучино») с ликером лимонелла. За чашкой кофе Каролина и перешла к главной теме разговора.
Разумеется, никакие чары толстухи королевы на адмирала впечатления не произвели, однако Ушаков имел указание своего императора во всем помогать корою неаполитанскому. А потому на просьбу Каролины и Фердинанда он вынужден был отвечать согласием. Помимо всего прочего, не доверяя своим солдатам, король просил и о том, чтобы его охраняли русские гренадеры.
Узнав о предстоящем походе на Рим, адъютант Ушакова Петя Балабин потерял всякий покой.
– Ваше превосходительство, дозвольте и мне повоевать! Я как-никак бывший гвардейский офицер и, как драться на суше, знаю лучше многих флотских! – умолял он командующего.
– Ладно! – уступил Ушаков. – Иди воюй!
Уже на следующий день набережной Борго Маринаро выстроились восемь сотен морских пехотинцев полковника Ивана Скипора и матросов лейтенанта Петра Балабина. Впереди их ждал Вечный город.
Едва отряд Скипора двинулся на Рим, об этом стало известно генералу Гарнье.
– Кажется, мы сделали все, что могли! – только и развел он руками. – С этими русскими лучше не связываться!
И выслал переговорщиков о заключении почетной капитуляции. Ехавший в обозе российского отряда генерал Буркард обманом забрал парламентеров и ускакал с ними в Чивита-Веккию, где уже стоял посланный Нельсоном линейный корабль «Куллоден». Там он вместе с капитаном Трубриджем и подписал все статьи капитуляции. По условиям капитуляции французы получали право свободно выйти из города не только с оружием, но и со всеми награбленным ими добром, а награбили они немало.
Затем протоколы послали на подпись генералу Фрелиху.
– Почему это без меня решили? – возмутился пузатый Фрелих, забыв, как неделями раньше он точно так же подписывал капитуляцию Анконы.
– Если австрийцы не удовлетворены, то я решу этот вопрос! – заявил генерал Гарнье и стремительным ударом разогнал австрийцев по окрестным полям.
– Теперь я удовлетворен! – согласился Фрелих и присоединился к протоколу.
Полковника Скипора никто из союзников в известность о переговорах и их итогах так и не поставил. Но шила в мешке не утаишь. Узнав об очередном предательстве союзников, Скипор немедленно известил об этом Ушакова. Адмирал был разгневан. Ведь корпус Гарнье в полном порядке отправился на север Италии, чтобы принять участие в боях с войсками Суворова, которые и так дрались на пределе сил.
– Мы были великодушны с французами! – важно заявлял генерал Буркард.
Ни англичанам, ни неаполитанцам, ни австрийцам до этого никакого дела не было, но Ушакову то было!
Адмирал немедленно отослал гневное письмо кардиналу Руффо, где указал на «самовольно и неприлично» проявленную Буркардом инициативу. «…По всем общественным законам никто не имеет права брать на себя освобождать общих неприятелей из мест блокированных, не производя противу их никаких военных действий и не взяв их пленными, – откровенно писал Ушаков кардиналу. – …господин маршал Буркгард не должен приступить к капитуляции и освобождать французов из Рима, тем паче со всяким оружием и со всеми награбленными ими вещами и богатствами».
Увы, все было напрасно. Черное дело было сделано, и свежие батальоны генерала Гарнье ушли на пополнение армии Макдональда.
Тогда же полковник Скипор и лейтенант Балабин получили от Ушакова приказ возвратиться в Неаполь. В рядах союзников сразу началась откровенная паника.
– Если русские уйдут, то меня не впустит в Рим даже ночная стража! – кричал в сердцах сразу осознавший все Будкард.
– Если Гарье узнает, что русские вернулись в Неаполь, то он вернется в Рим и тогда все пропало!
– Передайте русскому адмиралу, что без российских войск королевские подвержены будут великой опасности и неизбежно отступят назад! – передавал он Ушакову свои страхи через курьера.
Снова вмешались дипломаты. Посланник Италийский вновь начал потрясать перед адмиралом императорским письмом, где тот велел помогать королю Фердинанду.
– Ладно! – сплюнул Ушаков. – Мы вступим в Рим!
Курьер застал отряд Скипора уже на обратном марше. Прочитав бумагу, Скипор с Балабиным лишь головами покачали.
– Ребята! – сказали они своим матросам и солдатам. – Велено опять на Рим идти! Кругом! Шагом марш!
– Такая уж наша жизнь военная! – судачили промеж себя служивые. – Маршируй туда-сюда, да дерись то там, то здесь!
30 сентября 1799 года русские войска вступили в Вечный город. Из письма лейтенанта Петра Балабина адмиралу: «Вчерашнего числа с малым нашим корпусом вошли мы в город Рим. Восторг, с каким нас встретили жители, делает величайшую честь и славу россиянам. От самых ворот св. Иоанна до солдатских квартир обе стороны улиц были усеяны обывателями обоего пола. Даже с трудом могли проходить наши войска. “Виват Павло примо! Виват московито!” – было провозглашаемо повсюду с рукоплесканиями. “Вот, – говорили жители, – вот те, кои бьют французов и коих они боятся! Вот наши избавители! Недаром французы опешили отсюда удалиться!”. Вообразите себе, ваше высокопревосходительство, какое мнение имеет о нас большая и самая важная часть римлян и сколь много радости произвела в них столь малая наша команда! Я приметил, что на всех лицах было написано искреннее удовольствие».
Примерно так же докладывал о триумфальном вступлении в Рим и Иван Скипор: «…Спешил я походом с войсками, мне вверенными, к Риму для освобождения его и Чивита-Веккии от неприятелей. Худость дороги препятствовала скорости, а особо провозу тяжелой артиллерии и вчерашний день прибыл к оному благополучно, служители здоровы. По приходе в Рим… Был я встречаем премножеством собравшегося народа под стенами римскими и, вступая в город с музыкою неаполитанскою, во всех улицах восклицали с радостью… В Риме сил никаких важных не остается, кроме неодетых и нерегулярных войск… а только составляют важность наши войска под командой моей, состоящие в Риме».
Сброд кардинала пытался было начать в Риме такие же грабежи. Но они были на корню пресечены нашими солдатами и матросами. Разговор был короткий – кулаком по зубам. Сия воспитательная мера оказалась весьма действенной, и отважные ланцерони быстро присмирели. Пробыв некоторое время в Риме, отряд Скипора с песнями вернулся в Неаполь к эскадре.
Ушакову он доложил исчерпывающе:
– Велели взять Рим – мы его взяли, велели вернуться – мы вернулись! Потерь нет, все живы и здоровы. Скажите, пойдем и до Парижа!
Что ж, поход и освобождение Рима – еще одна славная страница истории нашего флота.
Возвращаясь в Каир после неудачного похода в Сирию, Бонапарт распорядился, чтобы все было обставлено как можно торжественнее. Сам он въехал в город как настоящий триумфатор, солдатам велено было улыбаться и петь песни, а за марширующими батальонами гнали пленных. Что касается раненых, то их было велено провезти в госпитали ночью, когда на улицах нет любопытных. Но обмануть местных жителей не удалось. Известие о том, что доселе непобедимый султан Кебир потерпел поражение от турок, разнеслось по Египту с быстротой молнии. А это грозило новыми большими неприятностями.
Пока Бонапарт отдыхал в своем каирском дворце в объятьях прекрасной Полины Фуре, в окрестностях Каира снова объявился недобитый Мурад-бей, который с верными мамлюками кружил вокруг французов, нападая на мелкие отряды. Ночами предводитель мамлюков взбирался на великую пирамиду, и его жена Фатима сообщала Мурад-бею всю информацию о происходящем в столице световыми сигналами. Вскоре воинство Мурад-бея значительно пополнилось, и его всадники начали дерзко появляться уже в пригородах Каира. Это не на шутку разозлило Бонапарта.
– Пора проучить этих наглецов! – заявил он своему любимцу Дезе. – Возьми тысячи три солдат и всыпь им хорошенько!
Отряд Дезе уже собирался выступать, как внезапно пришло новое известие, столь тревожное, что о мамлюках Мурад-бея сразу забыли.
Известие пришло снова из залива Абукир. На это раз к берегу подошел уже не английский, а турецкий флот – 13 линейных кораблей, десяток фрегатов и сотня транспортов. Эта армада высадила на берег 25-тысячное войско Мустафы-паши. Отбив французов от Аккры, турки решили нанести теперь удар сами. При паше крутился вездесущий Сидней Смит, опять дававший свои бестолковые советы. Высадившись на Абукирский полуостров, турки осадили находившийся там небольшой французский форт. Вначале янычары великого визиря атаковали передовой редут. Его обороняли три сотни солдат с пятью пушками. Редут успешно отбивал все атаки в течение дня, но на следующий был взят штурмом, а гарнизон изрублен ятаганами. Оставшиеся в живых шесть десятков солдат, во главе с капитаном Винами, заперлись в самом форте. Но спустя два дня капитулировали и они.
Между тем, получив известие о десанте, Бонапарт не стал терять времени даром. Отовсюду к Абукиру спешили французские батальоны. Из Каира вышел отряд Дезе, из Бельбейса торопился Ренье, из Дамиетты маршировали гренадеры Клебера. Затем двинулись дивизия Ланна и конница Мюрата. Сам Бонапарт проскакал полторы сотни миль за три дня и встречал подходящие войска уже на месте их сосредоточения в Рахмании. Узнав о падении форта, он был раздосадован, но что сделано, то сделано.
Бонапарт ожидал, что турки начнут наступление. Но те пока никуда наступать не собирались, а оставались там же, где и высадились.