{307}. К сожалению, дальнейшая судьба этой группы неизвестна.
Следует сказать, что руководство БЦР также имело свои виды на СБМовскую молодежь. Например, его президент Островский связывал с ней организацию белорусской армии. Так, выступая на съезде молодежных руководителей, который проходил 16–17 ноября 1944 года в Драйсигакер, он заявил: «Возможно, в скором времени часть из вас мы призовем в белорусский легион, который будет, безусловно, под политическим руководством только и исключительно БЦР, а в операционном плане будет подчиняться немецкому главному командованию»{308}. Что из этого легиона вышло, читатель увидит в главе о белорусских добровольческих формированиях на территории Германии. Забегая же несколько вперед, можно сказать, что белорусская молодежь не очень стремилась в него попасть.
Выше уже было достаточно сказано о тех попытках, которые предпринял Гиммлер, чтобы подчинить все антикоммунистические национальные комитеты власовскому Комитету освобождения народов России. 30 марта 1945 года дошла очередь и до молодежи. В этот день в отделе Зигфрида Никкеля состоялось совещание представителей молодежных организаций народов СССР и их немецких кураторов. Справедливости ради стоит сказать, что, в принципе, никакого совещания и не было. Все присутствующие просто получили машинописный документ, который оказался проектом объединения их организаций под эгидой Союза молодежи народов России (СМHP) — молодежного крыла КОНР. Обсуждению проект не подлежал. Однако этот план так и остался на бумаге: вскоре начался штурм Берлина, да и самого власовского комитета уже давно в столице Германии не было. Интересно, что в числе прочих участников этой встречи был и Михаил Ганько. Неизвестно, почему немцы решили действовать через него? К этому времени он уже вряд ли считался руководителем СБМ и не имел никакой возможности повлиять на своих бывших подчиненных{309}.
СБМ не являлся обычной организацией, которые во множестве возникали на оккупированных советских территориях в годы войны. Не был он и исключительно продуктом немецкого политического руководства. Поэтому оценивать его роль и место в истории Белоруссии периода оккупации, а также степень эффективности является очень трудным делом. В целом имеются две точки зрения на историю этого союза — советская и белорусская националистическая. Причем последняя неоднородна и также довольно сильно поляризована.
Первый взгляд на этот союз не оригинален и не отличается от тех характеристик, которые давала советская пропаганда и историческая наука всем, без исключения, националистическим организациям, которые возникали на оккупированных территориях. Все они, и в том числе СБМ, квалифицируются как вражеские, так как «играли подлую роль помощников и соучастников оккупантов, грабителей и душителей белорусского народа»{310}.
Националистический взгляд на СБМ более интересен хотя бы уже потому, что неоднороден. Оценивая место союза в истории белорусского национального движения в годы войны, лидеры националистов в целом признают его положительную роль, однако с некоторыми оговорками. Так, некоторые из них, главным образом представители «третьей силы», считают, что «многие руководители этой организации быстро научились низко кланяться немцам и не слушаться советов белорусских руководителей»{311}.
Причины этого они видят в том, что все высшее руководство СБМ обучалось в Германии и что немаловажную роль в их подготовке играл Фабиан Акинчиц — «отец белорусского национал-социализма» и сторонник самого тесного сотрудничества с немцами. По воспоминаниям одного из слушателей курсов в Альбертине, Ганько как-то спросил его, как тот смотрит на будущее Белоруссии, и когда услышал в ответ, что «через призму белорусской идеи», остался очень недоволен. «Вот Украина тоже хотела независимости, а в результате уже почти занята вся Красной Армией», — ответил он{312}. И такие взгляды на обустройство Белоруссии, ее внутреннего управления и армии Ганько сохранил до самого своего последнего дня на посту шефа-руководителя СБМ.
Если посмотреть на историю союза еще под одним утлом зрения, то, конечно, нельзя не согласиться, что это было значительное достижение немецкой оккупационной администрации и лично генерального комиссара Кубе, в частности его политической линии. Дав разрешение на создание СБМ, немцы получили в свои руки сильное пропагандистское оружие, с помощью которого они надеялись повлиять на настроения белорусского народа и особенно его самой активной части — молодежи. Создание СБМ дало повод для начала мошной пропагандистской кампании, в которой подчеркивалось, что Гитлер теперь рассматривает белорусский народ как «позитивный элемент Новой Европы», раз оказывает такое доверие и выражает симпатию к его молодежи{313}.
Роль немцев в создании СБМ была, конечно, значительной. Однако можно впасть в другую крайность, если оценивать его как «чисто немецкую затею». В сущности, это была единственная легальная организация, которой разрешалось воздействовать на население в белорусском национальном духе. И в этом смысле такая организация не имела прецедента на территории Белоруссии, а ее значительное развитие с осени 1943 по лето 1944 года свидетельствует о том, что идея Кубе попала на хорошо подготовленную почву[65].
НОВОГРУДСКИЙ КАВАЛЕРИЙСКИЙ ЭСКАДРОН
В начале ноября 1943 года было принято решение о создании еще одного белорусского добровольческого формирования — Новогрудского кавалерийского эскадрона[66]. Это было небольшое по численности подразделение, которое тем не менее заняло свое, уникальное место в военной истории Белоруссии периода оккупации. Во многом это зависело от причин и условий его создания, процесса организации, подготовки и боевого применения, которые заметно отличались от тех же показателей у других белорусских частей.
Инициатором создания этого нового добровольческого формирования являлись немецкие власти Новогрудского округа, а именно его комиссар Вильгельм Трауб, который очень лояльно относился к деятельности белорусских националистов. В данном случае его цель была ясна: переложить на плечи местного населения дело борьбы с советскими и польскими партизанами. В этом смысле причины создания эскадрона не отличались от тех, которые сыграли свою роль при организации других белорусских антипартизанских частей.
В октябре 1943 года Трауб вызвал к себе Бориса Рогулю, преподавателя немецкого языка и военной подготовки Новогрудской учительской семинарии, который в целом хорошо зарекомендовал себя перед новой властью[67]. На этой встрече ему было предложено сформировать и возглавить эскадрон. При этом окружной комиссар брался лично решить все формальности, связанные с разрешением генерального комиссара «Белоруссии» на создание подобного формирования. Рогуля сказал, что ему необходимо подумать и, что самое главное, ознакомить с этим предложением белорусский актив округа{314}.
На следующий день Рогуля выступил с таким докладом, однако, как это ни странно, предложение Трауба не было встречено всеобщим одобрением местных белорусских националистов. Среди главных мотивов, по которым многие из них выступили против немецкой идеи, было:
• и нежелание втягивать людей в заведомо обреченное дело (а то, что Германия проиграет войну, в тот момент сомнений не было уже ни у кого),
• и боязнь мести со стороны партизан, которые сразу бы стали преследовать семьи будущих добровольцев,
• и, наконец, просто недоверие к немцам, уже не раз проявлявшим, как было показано выше, свою моральную нечистоплотность в деле создания белорусских частей.
Однако сторонники создания эскадрона привели такие аргументы, которые, в конце концов, переубедили противников. Главным из них было, скорее всего, то, что Трауб пообещал Рогуле полную независимость будущего формирования от полицейских и военных властей Новогрудского округа. Одновременно он сказал, что немецкие власти не будут вмешиваться во внутреннюю жизнь эскадрона, давая тем самым понять, что белорусской националистической пропаганде в нем дается «зеленая улица». После этого многим белорусским националистам уже виделась собственная вооруженная сила, на которую, как им казалось, они смогут опереться в своей будущей борьбе за независимость Белоруссии. Наконец, немаловажную роль сыграл тот факт, что и немцы, и белорусы считали, что именно белорусский эскадрон будет лучше защищать белорусское население от коммунистов и поляков{315}.
На следующий день Рогуля опять встретился с Траубом и дал свое согласие сформировать эскадрон, но только на следующих условиях:
• полная независимость эскадрона перед лицом местных немецких властей;
• полная свобода в тактике борьбы с партизанами;
• начало организации эскадрона только после получения вооружения, амуниции и обмундирования;
• личная гарантия генерального комиссара фон Голтберга, что немцы будут придерживаться этих условий.
Нельзя не отметить, что в этих требованиях отразился весь грустный опыт сотрудничества националистов и немцев в деле создания белорусских частей. Выслушав Рогулю, Трауб ответил: «Вы можете быть уверены, что все условия будут выполнены. Я понял наши ошибки. Я понял, надеюсь, не поздно, что ваши требования были справедливыми. Жаль, что мало кто из нас (немцев) так думает…» В завершение встречи окружной комиссар пожелал Рогуле успеха и сказал, что теперь необходимо ждать вызова в Минск к генеральному комиссару.