едствия…
— Неправда, Боксон, вы пытаетесь меня обмануть!.. — старший инспектор рассмеялся и продолжил: — Очень часто наше отношение к последствиям каких-либо поступков могут меняться по мере выяснения их причин! Классическими примерами этого могут служить оправдательные приговоры по делам об убийствах из ревности. Но не будем вдаваться в мелочи! Я объясню вам свое поведение, а свой вывод вы, конечно же, сделаете сами.
Они обедали не торопясь, и разговор шел так же неспешно.
— Представьте себе, господин Боксон, что прошлым летом я охотился на уток на здешних озерах. Да-да, не удивляйтесь, здесь ещё водятся утки! Так вот, в тот день я подобрал с земли свежую гильзу от пистолета «кольт» 45-го калибра. Наверное, кто-то пристреливал оружие, подумал я и вдруг вспомнил, что ни у кого из местных жителей нет разрешения на пистолет, использующий подобные патроны. В тихой Европе люди привыкли к небольшим калибрам, сорок пятый — это чисто американское развлечение. А чужаки в тех местах, где я охотился, не появляются. Сообразив это, я старательно обшарил все вокруг и нашел ещё две гильзы, а также несколько пуль, застрявших в деревьях. Отдал все на экспертизу нашим криминалистам, они выдали мне описание особенностей, я отправил данные в центральную информационную базу, оттуда пришел ответ, что данное оружие там не значится. Наверное, все так бы и было благополучно забыто, но случилось это несчастье с господином Трэйтолом… Попробуйте догадаться, что показала предварительная трассологическая экспертиза обнаруженных на дороге гильз?..
Боксон молчал, и старший инспектор продолжил:
— Знаете, почему я с вами так откровенен? Потому, что когда я прошлым летом нашел те гильзы, вы были ещё в Иностранном Легионе, и не имеете к ним никакого отношения. Согласно предварительной экспертизе, прошлогодние гильзы и гильзы с дороги были отстреляны из одного и того же пистолета. Кроме того, одна из гильз того же калибра, подобранная на дороге, была из другого пистолета такой же марки. И мне не нравится, что рядом со мной находится несколько опасных и неконтролируемых стволов, которые уже начали стрелять по людям.
— И тем не менее, это не повод, чтобы открывать мне подробности вашей розыскной работы… Разве у вас нет помощников?..
— Отлично, Боксон, вы уже спокойно принимаете мои откровения, это хороший знак! У меня есть хорошие помощники, но их лучше использовать на финальной стадии — когда понадобится надевать на преступников наручники. Уверяю вас, мои ребята хоть и не из Парижа, но работают достаточно лихо!.. Ну, а самое главное — преступники отреагируют только на ваше появление…
— Вы хотите использовать меня в качестве живца!?
— Не делайте оскорбленное лицо, господин Боксон! Вы ведь всегда вправе отказаться. Я не предлагаю вам штурмовать отдаленные фермы — там стены сложены из природного камня, без взвода огневой поддержки их не взять. Я предлагаю вам быть моим спутником в поездке по окрестностям. Мы будем останавливаться около ферм, выходить из машины и некоторое время разглядывать ферму в бинокль…
— Не следует останавливаться более чем на пять минут… — вдруг заметил Боксон.
— Почему? — с хитрой улыбкой спросил Дамерон.
— За это время они не успеют принять решение о нападении и зарядить ружье. К тому же, им нужно ещё пол-секунды на прицеливание… Убивать меня в присутствии полицейского они не сразу решатся, это действие требует определенного настроя… Сколько времени займет наша экскурсия?
— Один день, но с утра и до вечера.
— Ваши люди сейчас охраняют меня?
— Да, можно сказать и так!..
— А если я откажусь?
— Сколько вам лет, господин Боксон?
— Двадцать семь.
— А мне сорок семь. Я старше вас на целое поколение. Вы ведь родились в сорок шестом — массовый послевоенный выпуск, не так ли? А я помню, какого цвета были мундиры у офицеров СС… Вы знаете, почему могло появиться столько черных мундиров? От безнаказанности. Нельзя зло поощрять безнаказанностью. Как вы думаете, остались бы в живых случайные свидетели той перестрелки на шоссе? И я не уверен… Я по прежнему подозреваю, что вы рассказали мне далеко не всю правду, наверное, даже лгали в ваших показаниях, но в данную минуту мы с вами союзники — вам также важно нейтрализовать тех нападавших, как и мне. Иначе вас обстреляют снова, и вдруг тогда вы не сможете развернуть автомобиль?..
— Я не буду комментировать ваши слова, господин старший инспектор, произнес Боксон, — наверное, я могу сослаться на желание сохранить свою жизнь, а также на то, что меня не интересуют проблемы полиции, но я согласен… Давайте прокатимся по окрестностям…
— Надеюсь, до завтрашнего утра вы не передумаете!.. Между прочим, грибной соус действительно не дурен! Да, ещё одна деталь: американское консульство известило родственников господина Трэйтола, и вскоре мы ожидаем кого-нибудь из них. Не исчезайте, пожалуйста, до их приезда, а то господину Трэйтолу будет совсем одиноко!..
Приехавший вечером чиновник американского консульства убедился в соблюдении французскими властями всех формальностей по поводу несчастного случая с мистером Трэйтолом, выразил удовлетворение уровнем оказанной медицинской помощи, а также известил всех заинтересованных лиц, что в ближайшие дни из Штатов должна приехать сестра мистера Трэйтола — мисс Аделина Линс Трэйтол.
Этим же вечером, но значительно позже, Боксон снова пришел в больницу, положил в руку волнующейся дежурной медсестры деньги и вошел в палату Трэйтола.
— Эдди, — сказал он, наклонившись над лежащим американцем. — Это я, Чарли Боксон. Если ты меня слышишь, открой глаза два раза…
Трэйтол два раза моргнул глазами, пытался что-то сказать, но Боксон не позволил:
— Ничего не говори, Эдди! Слушай меня внимательно. Нас обстреляли на шоссе неизвестные нам люди, и дальше ты ничего не помнишь. Никакого оружия у нас не было. О твоей работе в Управлении я никому не сказал. Все. Если ты меня понял, моргни два раза.
Трэйтол снова моргнул два раза, и Боксон добавил:
— У меня все в порядке. Выздоравливай, потом поедем в Париж, я знаю на Монпарнасе одно заведение, там после ранений отдыхают легионеры, и барышни специализируются на обслуживании ослабших воинов. Они в сексе — как Паганини в музыке, вернут тебя к жизни за один сеанс…
Губы Трэйтола дрогнули в улыбке, но Боксон снова не позволил ему говорить:
— Мне нельзя здесь оставаться, Эдди, я ухожу!.. Ни о чем не беспокойся, со всеми проблемами я разберусь сам. Выздоравливай!..
— Скажите, господин Боксон, — спросил на следующее утро старший инспектор Дамерон, — зачем вы ввели несчастную медсестру в искушение долларами? Неужели нельзя было проникнуть к господину Трэйтолу обыкновенным способом?
— Меня вряд ли бы пустили к нему, хирург Гальпен строго придерживается установленного распорядка лечения. Я его понимаю — вчера господин Трэйтол все ещё не мог со мной разговаривать.
— Он не мог, я согласен, но что вы сказали ему?
— Я пожелал ему быстрейшего выздоровления!..
Боксон и Дамерон по проселочным дорогам проезжали мимо уединенных ферм; останавливались около каждой на несколько минут; Боксон демонстративно разглядывал фермы в большой полевой бинокль (настоящий «Карл Цейс», осенью 44-го юный Клод Дамерон подобрал его в разбитом германском блиндаже); стекла сверкали на солнце; потом в бинокль разглядывал ферму старший инспектор, и почти всегда замечал колыхание штор в окне — с фермы тоже наблюдали за непрошеными гостями. На этом демонстрация присутствия заканчивалась, полицейская машина ехала к следующему строению.
— Скажите, господин старший инспектор, — спросил Боксон после пятой по счету остановки, — ваши люди, которых вы послали заглянуть на каждую ферму, заметили что-нибудь необычное?
— Нет, ничего особенного.
— А я заметил, что сейчас зима, и если ваше предположение о скрываемых раненых преступниках верно, то держать раненого человека в подвале или в амбаре… — Боксон не договорил.
— Черт возьми, Боксон, вы делаете успехи в теории розыскных мероприятий! — воскликнул старший инспектор. — Ещё немного и я поверю, что вы достойны быть частным детективом! Я тоже думал об этом, но не могу ж я просить ордер на обыск всех ферм в округе! Более того, без существенных оснований я не могу просить ордер на обыск вообще какого-либо помещения, вы же понимаете!
— А если преступники никак не отреагируют на наше появление? — снова спросил Боксон.
— Тогда мы придумаем что-нибудь другое! Но никак не отреагировать они не могут — у них сейчас напряжены нервы, любое появление полицейского их тревожит, тем более, что мы демонстрируем неподдельных интерес — бинокль видно издалека!
Обедая предусмотрительно захваченными в дорогу бутербродами, старший инспектор говорил:
— Вчера вечером я ещё раз внимательно просмотрел все материалы по делу, их не так уж и много. Скажите, Боксон, каким образом в утренних сумерках вам удалось рассмотреть, что у нападавших был именно белый «форд»?
— В свете наших фар я видел эмблему — синий овал на белой поверхности. Почему-то это отпечаталось в памяти, хотя конкретную модель автомобиля я не смог различить.
— Наши парни проверили все местные белые «форды» — ни на одном из них следов крови или пуль не имеется. Наверное, какой-то со стороны…
— Наверное!.. Но почему вы мне все это рассказываете? Только не ссылайтесь на старческую болтливость…
— Не буду!.. — засмеялся Дамерон. — Все очень просто, Боксон — вы единственная зацепка в этом деле! Кстати, вы так и не вспомнили, какая информация могла подставить вас под обстрел?
— Нет, господин старший инспектор, но думаю об этом постоянно!..
— Точно, на вашем лице иногда появляется такое же выражение, как у школьника, умножающего в уме трехзначные числа…
«Да, господин старший инспектор, — подумал Боксон, — вы совершенно правы меня непрерывно терзает мысль: неужели Пелларес остался жив? У Хорхе глаза были полуоткрыты, он-то наверняка был мертв, но вот Пелларес… Неужели он где-то здесь?» И сказал вслух: