— Беспокоюсь я, парни, — сознался мастер, — вдруг не внук родится, а внучка — где мы ей хорошего мужа найдем, нашему делу наследник нужен…
— Я понимаю! — Боксон улыбнулся. — Скажите-ка мне адрес вашей знакомой, что в отеле работает, возможно, придется к ней в гости зайти…
Лендгарт продиктовал адрес, Боксон сделал запись в блокноте, потом они с Баумом вышли на крыльцо покурить, и Боксон сказал:
— Все, Руди, акция закончена. Арабы — это слишком серьезно. Дальше я работаю сам. Вот деньги, здесь должно хватить на расходы по отелю. Где можно купить оружие?
— Бельгия — страна оружейников, я могу поговорить с парнями… неопределенно ответил Баум.
— Попозже. Лучше дай мне на завтра рабочий комбинезон, я хочу прогуляться перед отелем «Брюгге».
— Ты — сумасшедший, Чарли, мне говорили об этом ещё в Легионе, я не верил… Повесь на плечо моток кабеля, в руки возьми ящик с инструментом, на голову тебе я дам старую шляпу. Тебе бы как-то рост убавить…
— Я сгорблюсь и пойду утром, пока не очень светло…
— Тогда — до завтра!..
…Ночью Хельга, положив голову на плечо Боксона, спросила:
— Ты — легионер?
— Да. А это имеет какое-то значение?
— Нет, не очень… Первый раз вижу легионера без татуировок.
— А я с детства отличался нестандартностью мышления!..
— И разговариваешь ты слишком заумно…
— Я не просто легионер, я — лейтенант парашютно-десантного полка, к тому же, в Легионе было много интересных людей, и кое-чему я у них научился…
— Это заметно, легионеры не расспрашивают о прошлом… Странно, ты почему-то боишься ночевать в отеле…
— В отеле дороже…
— Неправда, ты ведь где-то оставил свой чемодан.
— Мне хотелось переночевать с женщиной.
— За те деньги, что ты заплатил мне, ты бы мог найти себе женщину в любом отеле. Нет, Чарли, тебе нужна даже не женщина, а спокойное место!.. А я оказалась удачным к нему дополнением.
— Не думай об этом, Хельга, от излишних размышлений появляются морщины…
— Я стараюсь об этом не думать… Сегодня с тобой как-то спокойно, вчера ты был таким напряженным… Женщины это чувствуют…
— У меня было несколько трудных дней…
— А разве бывают легкие дни?..
— Бывают! Например, когда выдали жалованье и отпустили в увольнительную на сутки. В такие дни все было так легко и просто, что даже пьяная поножовщина в солдатском борделе воспринимается не как угроза для жизни, а как развлечение, о котором в нашей роте будут говорить до следующей драки…
— Шрам на лбу ты заработал в бордельной поножовщине?
— Нет, значительно раньше!..
— А вот сейчас ты совсем похож на легионера — не говоришь о своем прошлом. Наверное, так надо… А шрам на боку?
— Небольшая автомобильная авария.
(В тот день, где-то на пограничной территории между Южным Суданом и Центрально-Африканской республикой, джип разведгруппы наехал на мину, машина перевернулась на бок, и из ближайшего кустарника с радостным воем поднялись солдаты генерала Нимейри. Одной длинной автоматной очередью капрал Юхансон, швед из Гетеборга, заставил их снова залечь, а сержант Боксон ловко бросил подряд две гранаты — кустарник загорелся и не ожидавшие отпора суданцы поползли в разные стороны. Для попавших в засаду самое главное — перехватить инициативу, и легионеры смогли это сделать: уцелевшие при взрыве швед и англичанин сами пошли в атаку — ведь попасть в плен было хуже смерти. Суданцы, напуганные отчаянным отпором и оставив несколько трупов, убежали, а разведчики Иностранного Легиона четырнадцать часов шли на юг, поддерживая контуженного, но держащегося на ногах поляка Штепанского, а раненого в живот и потерявшего сознание чеха Кнайдла скрипящие зубами Юхансон и Боксон несли попеременно на себе. Почуявшие кровь гиены всю ночь сверкали вокруг красными глазами, но легионеры несколько раз выстрелили промеж некоторых чересчур приблизившихся огоньков, и звери, поедая убитых сородичей, не решились наброситься на людей. Только выйдя к какой-то деревне и вручив раненых заботам случайно оказавшегося там ветеринара, Боксон посмотрел, что же так саднит на левом боку. Отодрав от раны задубевшую от своей и чужой крови камуфляжную куртку, он увидел рваный порез — осколок прошел вскользь. Наверное, это можно было считать автомобильной аварией, тем более, что старший офицер потом разъяснил особо настойчивым иностранным журналистам, что никаких французских легионеров на суданской границе в тот день не было.)
Хельга погладила Боксона по груди, прижалась к нему поплотнее, прошептала:
— Ты врешь, как все легионеры. Вчера ты был честнее…
— Разве мы вчера разговаривали о моем прошлом?
— Нет, но сегодня ты думаешь не о том, что рядом с тобой женщина, а о завтрашнем дне…
— Это плохо?
— Да, это значит, что ты скоро уйдешь и вряд ли вернешься…
— Наверное, ещё несколько ночей я проживу здесь, если ты не возражаешь…
— Не возражаю, только оплати эти ночи вперед…
— Хорошо, завтра утром… По-моему, ты хочешь спать.
— Я устала на работе, Чарли…
— Тогда спи, я постараюсь не мешать…
…Утром, облаченный в замасленный комбинезон Боксон, с большим мотком кабеля на плече и с пустым, но ярко раскрашенным инструментальным ящиком в руках, неторопливо прошелся перед фасадом отеля «Брюгге». Никакого легкового автомобиля с арабами он не заметил, мальчишка-чистильщик со своими щетками пока ещё на пост не заступил. Во многих окнах отеля горел свет — постояльцы спешили к завтраку перед очередным трудовым днем, время настоящих коммерсантов ценится дорого, надо многое успеть.
После обеда Боксон встретился со знакомой Лендгарта, уборщицей отеля Эммой. За небольшую сумму в бельгийских франках (плюс ставшая традиционной бутылка виски «Джонни Уокер») женщина ответила на некоторые вопросы.
Она действительно знала очень многое о других работниках отеля, о его хозяевах, о постоянных клиентах. Боксон даже хотел было попросить её нарисовать схему камеры хранения и прилегающих служебных помещений, но вовремя сдержался — мелкие служащие отеля часто подрабатывают осведомителями в местном полицейском участке, риск в данном деле недопустим. Вместо этого Боксон организовал небольшую паузу на время курения сигареты; потом уточнил кое-какие подробности о личной жизни господина старшего портье; после чего внимательно выслушал рассказ Эммы о пристрастии к алкоголю жены главного управляющего; историю о турецком генерале, представителе при штаб-квартире НАТО, который три раза в год встречался в «Брюгге» со своей любовницей, женой английского генерала, а также рассказ об американской истеричке-миллионерше, ворующей в отеле мыло и полотенца.
Старший портье отеля «Брюгге», шестидесятилетний уроженец Намюра Франсуа Летьер был холост, любил фарфоровые эротические миниатюры и молоденьких горничных. Любовь к горничным выражалась у него в непременном облачении сексуальной партнерши в кружевной передничек — в зависимости от настроения и внешних данных женщины господин старший портье выбирал вид кружев брюссельские, льежские, авиньонские, набор белоснежных накрахмаленных униформ всегда был наготове; у Летьера это называлось «женщина в салфетке». Любовь к статуэткам воплотилась в изящной коллекции старинных фигурок, созданных на королевской фарфоровой мануфактуре ещё до взятия Бастилии. Эпоха Великой империи также присутствовала в его коллекции, но грубые маршалы «маленького капрала» не ценили легкость и изящество будуарных отношений, поэтому во времена наполеоновских войн творения эротической миниатюры стали лишь повторением шедевров беззаботных лет маркизы Помпадур и Марии-Антуанетты. Изделия, появившиеся после 1815 года, Франсуа Летьер не признавал промышленная революция поставила сокровенность творчества на поток, исчезла одухотворенность, на лубочных картинках изысканная фривольность превратилась в порнографию.
Господин Летьер сочетал два своих увлечения практически: договорившись с женщиной, он подводил её к чудесной горке черного дерева, инкрустированной слоновой костью (наследие колониальных времен, изготовлено безвестными чернокожими мастерами в Бельгийском Конго), показывал коллекцию и предлагал даме выбрать способ любви из представленных экспонатов. Подавленные увиденным разнообразием, дамы соглашались быть горничными беспрекословно. Некоторые профессиональные проститутки, впрочем, находили наглость заявить, что их любимого способа в коллекции не имеется. Господин Летьер расспрашивал подробности, и на следующий же день делал заказ у понимающего потребности клиента антиквара.
Как и любое произведение искусства, эротическая фарфоровая миниатюра постоянно росла в цене. Фарфор — материал хрупкий, и безжалостно прогрохотавшие по Бельгии две мировые войны нанесли непоправимый урон многим частным собраниям. Подлинники стали редкостью, производство подделок превзошло все мыслимые ожидания. Распространенной в Китае многовековой промысел подделки коллекционного фарфора (копии редчайших ваз эпохи Мин, например, на протяжении нескольких веков штамповались сотнями тысяч) нашло свое применение и в изготовлении образцов европейского искусства. Франсуа Летьер по праву гордился своим умением отличать подделку от оригинала.
В тот декабрьский день в антикварном магазине господина Каплана старшему портье показали несколько фигурок производства якобы севрской королевской мануфактуры. Вооружившись лупой, Летьер внимательно рассмотрел товар и укоризненно покачал головой:
— Господин Каплан, эти черепки отштамповали где-то на Формозе, вот, посмотрите, на левой ножке у дамы имеется бант от подвязки, а саму подвязку сделать забыли — попросту не обратили внимание при копировании…
Антиквар озадаченно наморщил лоб, а Летьер продолжал:
— А вот в этой композиции у юноши обувь и каблуки одного цвета, а ведь известно, что обувь придворных отличалась прежде всего красными каблуками. Все статуэтки из одной партии, уверен, остальные также являются подделками. Китайцы очень невнимательны к малозаметным европейским подробностям, сказывается различие культур…