Ответа он не дождался — успевшие нюхнуть утреннюю порцию кокаина настоящие колумбийские мужчины, растерявшиеся от неожиданной испанской речи в устах типичного гринго и от заданного совершенно невероятного вопроса, слишком долго собирались с мыслями. Он поднялся на четвертый этаж, постучал в дверь.
— Что тебе надо? — спросила Анджела из-за дверной цепочки.
— Только то, что у тебя есть!.. — широко улыбнулся Боксон и достал из-за пояса длинные кусачки. — Ты угостишь меня кофе или мы устроим скандал на весь дом?..
С этими словами он ловко просунул кусачки в приоткрытый проем и перекусил цепочку. Анджела попыталась захлопнуть дверь, но ещё раньше Боксон предусмотрительно поставил на порог ногу.
— Не глупи, Анджела, — сказал он, — пора признать свое поражение и приступить к сотрудничеству…
Боксон отодвинул журналистку от двери, вошел в квартиру, тщательно закрыл замок.
— Что тебе надо? — повторила она.
— Правду, Анджела, только правду, — он подошел к ней вплотную, схватил за руку и отработанной подножкой сбил с ног. Она вскрикнула, но он уже затыкал её рот сдернутой со стола салфеткой. Потом, без особых затруднений преодолевая сопротивление, связал — руки к ногам.
— И да поможет тебе Бог! — сказал он, укладывая Анджелу на кровать, включил стереофон, поставил большую пластинку (что-то из репертуара Джимми Хендрикса), отрегулировал звук. — Нас могут подслушивать, поэтому перестань мычать, и я расскажу тебе интересную историю… Если ты согласна выслушать меня молча, моргни два раза, я вытащу салфетку…
Полными ненависти глазами она моргнула два раза, Боксон вытащил кляп.
— Чего ты хочешь? — проговорила Анджела, и Боксон приложил ладонь к её губам:
— Помолчи, пожалуйста, пока я говорю… Тебе удобно?
— Нет! Развяжи меня!
— Рано! По крайней мере — пока! А теперь слушай…
Боксон спокойно, стараясь не повышать голоса, рассказал Анджеле некоторые подробности создания «Фронта пролетарского освобождения», незначительные детали из жизни команданте Пеллареса, его соратника Хорхе Латтани, а также о других персонажах, прямо или опосредовано связанных с гватемальской революцией, многонациональной американской мафией и гватемальскими же «эскадронами смерти». Всю эту увлекательнейшую информацию ему передал разговорившийся Хосе-Рауль Мартино. Примерно на середине рассказа Анджела начала кричать:
— Заткнись, ты все врешь!..
Боксон закрыл её рот ладонью и показал салфетку:
— Не перебивай меня, ещё не время!..
Закончив рассказывать, он спросил:
— Итак, начнем сначала: где Пелларес?
— Я не знаю, развяжи меня!.. — завизжала она.
— Сейчас…
Он снова заткнул ей рот салфеткой, достал нож и одним длинным взмахом разрезал платье сверху донизу.
— У тебя красивая грудь, — сказал Боксон. Потом он сделал ещё несколько разрезов и лохмотья одежды полетели в угол.
— Подожди, я сейчас что-нибудь найду… — Боксон легко шлепнул Анджелу по обнаженному заду, отчего она содрогнулась всем телом, огляделся по сторонам, подошел к деревянной табуретке, отвинтил ножку.
— Вот смотри… — он показал эту деталь мебели Анджеле. — С этим инструментом ты сейчас займешься энергичным сексом. В том числе — анальным. Я буду содействовать изо всех сил, а потом выломаю тебе все зубы и трахну сам. Мне однажды рассказывали, что секс с окровавленной кричащей женщиной невероятно стимулирует интеллектуальную активность…
(Эти подробности Боксон слышал в Легионе от бывшего американского морского пехотинца Стивена Ларса, сбежавшего из Сайгоне от американской же военной полиции, арестовавшей склонного к садизму соотечественника за преступления против мирных вьетнамских жителей.)
Он полминуты смотрел в её полные ужаса глаза, потом тихо произнес:
— Сейчас я достану салфетку и ты ответишь на все мои вопросы… По-моему, тебе уже надоело быть жертвенной пешкой у зажравшегося мафиозных боссов, нет? Только не кричи…
Он осторожно вынул кляп, укрыл её одеялом и положил под голову подушку.
— Извини, я пока не могу тебя развязать…
Из её глаз потекли слезы.
— Ну, вот!.. Все в порядке, малышка, — он достал платок и начал вытирать ей лицо, — пока я с тобой, тебя никто не обидит…
— Развяжи меня… — она хлюпнула носом.
— Только после твоей исповеди… Не бойся, я не падре из конгрегации, интимных вопросов задавать не буду…
— Я тебе не верю…
— Я бы тоже не поверил, но как-то уж красиво все складывается… Давай не будем обманывать сами себя…
За окном раздался длинный автомобильный сигнал, потом какой-то грохот и крики. Боксон осторожно приблизился к окну и захохотал: десятка полтора колумбийцев навалились на коричневый «понтиак» и перевернули его вверх колесами. Изрыгающие страшные проклятия автомобилисты вылезали сквозь окна, размахивая полицейскими жетонами и револьверами. Боксон поставил на стереофон другую пластинку («Лед Зеппелин-1») и вернулся к Анджеле.
— Где Пелларес?
Анджела рассказывала недолго — не успела закончиться одна сторона пластинки.
— Будем считать, что на этот раз ты не соврала. — Боксон разрезал веревки и начал растирать ей лодыжки. Анджела попыталась ударить его ногой, но он уверенно перехватил движение, и улыбнулся:
— Не дергайся, со мной тебе не справиться…
— Обязательно надо было меня связывать, да?.. — обиженно спросила она, заворачиваясь в простыню.
— А иначе ты бы молчала как камбала в марсельском супе… Не огорчайся, истинные гватемальские кабальеро из «эскадрона смерти» разговаривали бы с тобой иначе… Точнее, они бы совсем с тобой не разговаривали — ну что такого ты могла бы им рассказать, чего они уже не знают?..
— Дай сигарету… — попросила она.
— У меня только армейские, — он протянул пачку «Лаки Страйк», щелкнул зажигалкой и выключил стереофон.
— Что дальше? — спросила она, выдохнув облачко дыма.
— Я продолжу свои поиски. А тебе рекомендую взять длительную командировку куда-нибудь в Калифорнию. Прятаться среди нелегальных иммигрантов не советую ты красивая, сутенеры будут преследовать тебя день и ночь… Вернись в Лос-Анджелес, по вечерам танцуй румбу и пиши книгу о революции… Реально против тебя ничего нет, так что можешь начать новую жизнь… Наверное, свои возможности ты знаешь гораздо лучше, чем я. А пока завершим одно дело…
Боксон достал из кармана почтовый конверт.
— Напиши, пожалуйста, адрес.
Она встала с кровати, поправила обмотанную вокруг тела простыню, села за письменный стол.
— Диктуй!
— Старшему инспектору Клоду Дамерону…
— Что!?
— То, что ты услышала! — подтвердил Боксон. — Я пошлю во Францию твою схему, пусть похоронят убиенных богоотступников по христианскому обряду…
— Да ты сошел с ума, полиция начнет дело об убийстве, ты же единственный подозреваемый!..
— Если надпись на конверте будет сделана твоей рукой, то при неблагоприятных обстоятельствах ты сможешь ссылаться на факт помощи следствию…
— А тебе-то какая выгода?..
— А я позвоню во Францию и попрошу господина старшего инспектора отнестись к этому письму со всей серьёзностью… Таким образом, я тоже буду косвенно причастен к помощи следствию… В конце концов, весной трупы и так найдут, поэтому мы всего лишь перехватим инициативу у случайности…
Анджела вдруг улыбнулась:
— Мне понравилось твое выражение: «перехватить инициативу у случайности»…
— Я дарю его тебе! Когда будешь претендовать на Пулитцеровскую премию, используй это словосочетание в своей книге…
— Ты считаешь, я могу претендовать?..
— А иначе и не следует заниматься настоящей журналистикой, проще сочинять некрологи и клепать обзоры из материалов других газет…
— Не слишком ли ты строг?
— Ничуть, ибо только стремление к недостижимому совершенству есть источник великих деяний…
— У кого ты украл эту фразу?
— Я сочинил её сам… — с грустной улыбкой произнес Боксон. — Год назад, в учебном марше по великой пустыне Сахара… И на эту откровенность меня подвигло созерцание твоего обнаженного тела… Люблю испанский язык, он позволяет ваять необыкновенные лексические конструкции…
— О, англичанин, да ты, наверное, пишешь стихи!.. — лукаво прищурилась Анджела.
— Нет, мексиканка, я слишком хорошо знаю свои способности к творчеству и не опущусь до сколачивания беспомощных виршей… Что же до прозы, то о ней надо подумать… Пожалуй, когда-нибудь я напишу мемуары… Если останусь жив…
Взгляд Боксона упал на календарь на столе.
— Анджела, обрати внимание — через три дня Рождество! Ты будешь ставить елку?
— У меня есть маленькая пластмассовая елочка, я ставлю её каждый год…
— На Рождество пойдешь куда-то в гости, или сама будешь принимать гостей?
Анджела пожала плечами:
— Не знаю, наверное, куда-нибудь пойдем с ребятами из редакции… А ты что будешь делать?
— Тоже не знаю… Надо ещё прожить эти три дня…
Боксон ушел через несколько минут; на выходе из подъезда кивком попрощался со скучающими колумбийцами (не переставая жевать, они молча кивнули в ответ); сел в «датсун»; посмотрел в зеркало заднего вида на перевернутый коричневый «понтиак» и копошащихся вокруг него полицейских; с места сорвал машину в сторону аэропорта. В аэропорту купил билет на ближайший рейс до Ричмонда, сдал в камеру хранения сумку с оружием, в оставшиеся до вылета два часа отправил письмо, позвонил во Францию (старшего инспектора Дамерона он оторвал от утреннего сна и за десять минут своего монолога одарил стойкой бессонницей), потом позвонил в поместье Трэйтолов. Эдвард был уже дома.
— Эдди, это Боксон! Как здоровье? У меня тоже неплохо. Слушай, Эдди, я завтра буду в Ричмонде, устрой-ка мне встречу с тем человеком, который финансировал твою европейскую командировку. Эдди, не старайся изобразить непонимание, я все равно тебя не вижу!.. Я позвоню тебе из Ричмонда, договоримся о встрече. Не игнорируй мою просьбу, пожалуйста, я летел в Штаты не для игры в гольф на вирджинских лужайках… До встречи!