— Хватайся за ветки!
Крымский судорожно ухватился, потянул и…
Сила, умноженная страхом смерти, в его тщедушном теле была такова, что он резко дернул ствол на себя, и Клавдий Мамонтов сорвался с кочки и сам сразу ушел по бедра в трясину.
Они оба увязли в торфяном болоте.
Клавдий Мамонтов ощущал, что ноги его не могут нащупать дна, а ведь он был в каких-то пяти метрах от сухого берега!
— Мент! Я тонууу! — Костян Крымский с головой ушел в трясину.
Клавдий Мамонтов рванулся, потянул за ствол березы, перехватывая его руками, и выволок Крымского из топи, но сам… сам он ушел в тину по грудь.
Но тут, к счастью, прибежали, наконец, Макар с полковником Гущиным — замешкались, как оказалось, потому, что Гущин, отцепившись от гвоздя, сразу приказал найти в багажнике буксировочный трос, предполагая, что он может понадобиться. Пока искали… Пока бежали через участок…
Полковник Гущин обмотал трос вокруг туловища, крепко ухватился за конец, Макар, перепрыгивая по кочкам, достиг Клавдия, обмотал тросом и его. Они вдвоем с Гущиным начали тянуть Клавдия из болота. А Мамонтов орал Крымскому, чтобы тот не отпускал ветки березы.
Гущин и Макар выволокли на сушу их обоих. Клавдий Мамонтов, облепленный тиной как водяной, повернулся на спину и смотрел на вечернее майское небо у себя над головой. Он понял, что ненавидит торфяные болота…
Покрытый тиной и ряской с головы до ног, Костян Крымский блевал тухлой болотной водой — его выворачивало наизнанку. Из его раны на ноге текла кровь.
Полковник Гущин без всякой жалости ногой опрокинул его, раненого, обессиленного, на спину, наступил ботинком на грудь и направил пистолет ему в голову.
— Или расскажешь мне сейчас… быстро… правду, как ты убивал женщин в Чугуногорске и в Бронницах, — молвил он, задыхаясь от бега, подавляя рвущийся из легких кашель. — Или я тебя назад в болото, на дно, Костян… Прямо сейчас. Здесь. Я и так знаю, что это ты их убил обеих. Отомстил за брата Маркиза. Мне твое признание в двойном убийстве нужно лишь для проформы. Итак?
Глава 28Допрос
— Кого еще я убил?! Каких баб? Ой, мент, сука! Я ж кровью истеку! Без ноги останусь!! Ногу мне отрежут, ампутируют!! — поперхнувшись рвотой, завыл Костян Крымский, словно волк, попавший в капкан.
— Не ноги, жизни лишишься. В болоте похороню, если правду мне здесь не скажешь. Давай колись, как убивал их обеих — сестру шаманки, любовницы твоего братца, и ее саму, как мстил им за его убийство! — Полковник Гущин рванул мокрую спортивную куртку воющего от боли Крымского, одновременно и приподнимая его, и продолжая ногой давить ему в пах.
Лицо Крымского изменилось. На нем отразились боль, ярость и… тупое недоумение.
— Максимка… Маркиз… того? Убит?!
— А то ты не знаешь. А то ты не сам с его убийцами посчитался! — Гущин отпустил его куртку, и Костян Крымский шлепнулся на спину.
Облепленный тиной Клавдий Мамонтов поднялся с земли и достал из кармана бронежилета перевязочный медпакет (он всегда брал такие вещи с собой на задержание). К счастью, перевязка в оболочке не промокла.
— Я тебя перевяжу, скажи нам правду, — обещал он, вытирая тыльной стороной ладони болотную грязь с лица.
— Максимку пришили? Когда? Кто это сделал? — Крымский уставился на него потрясенно. Играл ли он роль в тот момент?
— Полтора месяца как его нет на белом свете. — Полковник Гущин выпрямился, чуть отступил от Костяна, перестав прижимать его к земле. — Скажешь нам — ты даже братца не хватился? Ни звонков от него, ни встреч в бане твоей лесной?
— Да я думал, он от меня скрывается где-то, на дно залег! Деру дал — страна-то большая. Он бабла у меня занял, нахватал сверх меры, а отдавать нет его! Ой, мент, сука, да перевяжи мне ногу!! От боли подыхаю!
Клавдий Мамонтов опустился на колени возле него. Макар сам достал из другого кармана его бронежилета пузырек с антисептиком и вылил ему на руки, смывая болотную тину, после чего Мамонтов приступил к перевязке уголовника.
— Не дергайся, я тебя перевяжу, отвезу в больницу. Говори нам правду здесь, — вещал он. — А не хочешь — как хочешь, вон оно болото, я тебя назад в топь брошу. И никто не узнает.
— Ты… ты не смей… руки прочь от меня… Мент, сука… я ж чуть не утоп… да чего вам надо-то? Максимку пришили… кто? Кто это сотворил?! — Крымский уже истерически орал, как делал в тюрьме, впечатляя сокамерников.
— Колись, как убивал сестер Лаврентьевых! — полковник Гущин приставил пистолет к его виску.
Крымский на миг зажмурился. Однако прошипел злобно:
— Каких еще сестер Лаврентьевых?
— Евгению, шаманку, что алкашей лечит, сожительницу Маркиза твоего, и ее сестру Анну.
— Я не знаю никакой Анны. А ту вторую бабу, шаманку, ведьму… с которой Максимка жил… Я ее тоже в глаза не видел, он мне про нее только рассказывал. Никого я не убивал! Я не знал, что Максимка убит, — думал, он от меня, подонок, ховается. Он у меня бабло занял, хотел раскрутиться с тачками, с сервисом. Просил меня, умолял по-родственному. Сулил половину доходов, а сам все спустил, в карты проиграл, нахватал долгов. А у меня у самого долги, кредиторы такие, что хоть в петлю… чечены мои кредиторы, ясно вам? Я брату по-хорошему сказал: «Отдай бабло». А он взял и исчез… Как сквозь землю провалился. И на звонки мои перестал отвечать!
— И ты даже не стал его разыскивать? Ты, с твоими связями у воров? — насмешливо спросил его полковник Гущин.
— Да мне самому до себя было — чечены кредиторы! Ты, мент, знаешь, что это значит? Я им баню, дело свое, бизнес отдал фактически даром в счет долга. Там такие проценты каждый день набегают, они мне счетчик включили, падлы…
— Продал свой банный комплекс? — Гущин явно ему не верил.
— Не продал, отдал! Хорошо, эта халупа у меня еще осталась. Хозяева в ковид сдохли прямо в доме! Дом чумным считается. Я его купил по дешевке. Но и дом отдам скоро им, чеченам… А Маркизка, сука, меня в такой момент кинул с баблом… Братец родной! Да я его сам бы удавил, своими руками… ублюдок жадный, мало я в молодости от него пострадал, сел ведь из-за него и из-за мамаши-жмотки… А то ты не знаешь, мент, мою историю, ты все знаешь… Ой, больно… мент, сука, ты перевязываешь меня или дальше калечишь?!
Крымский выл и орал, дрыгал здоровой ногой, пока Клавдий Мамонтов затягивал жгут на его ноге и накладывал перевязку.
— Никого я не убивал! — орал Крымский все громче.
— Только меня сейчас хотел прикончить. Из пушки палил, — хмыкнул Клавдий Мамонтов.
— Да я тебя, мент, за могильщика принял! Думал, чечены мне могильщика наняли, ну, киллера… заказали меня, терпение у них лопнуло ждать, когда я бабло верну. Гляжу из окна — с дерева кто-то на забор сиганул как пантера… сука ловкая… Думал, отобьюсь и скроюсь… В бега подамся.
— Не скрылся, — отрезал полковник Гущин. — Хватит истерить. Отвечай на мои вопросы. Когда видел брата Максима в последний раз?
— Когда видел… давно, зимой… а в конце марта я ему позвонил — деньги, мол, гони. А он вилять начал как сучий хвост: «Нет у меня, Костя…» На жизнь жаловался, прибеднялся.
— Что он тебе говорил?
— Что денег у него ни копейки. Он все, что у меня занял, в карты спустил. Он игрок! Ведь до того прежде дошел, что… жрать было ему не на что, не то что запчасти или тачки подержанные толкать. Он в курьеры подался тогда.
— Врешь, он в марте в Бронницах жил в доме у Евгении Лаврентьевой, — оборвал его полковник Гущин.
— Да то намного раньше было! Он ведь с бабой своей, ведьмой, и познакомился, когда курьером ей барахло домой привез из интернет-магазина. Сказал мне — я к ней в дверь, а она на меня глазами черными зыркнула, сразу пузырь водки поставила, стакан мне налила и руку мне в штаны, лапать меня стала, угощая. А потом сама в спальню меня, пьяного, затащила. Мол, соблазнила она его, у себя оставила дома — чтоб имел ее, трахал. А Максику что? Он и раньше таким делом не брезговал — баб одиноких ублажать. Он мне еще жаловался — он думал, она богатая, стерва, врала ему, что муж был крутой деляга, а в реале оказалось так, ничего особенного… Вы это… вы что сказали-то? Она его с сестрой пришила? Застукала, что ли, с сестрой?! Приревновала?
Клавдий Мамонтов глянул на полковника Гущина — ваньку валяет Крымский перед ними или правда он «не в курсах»?
— Черный «БМВ», на котором ты катался, — он ведь не твой, Костян. Чей он? — Полковник Гущин опустил пистолет дулом вниз.
— Корыто старое? Ну, Максимки это тачка, да. Так он мне ее сам отдал в счет долга. Я потребовал — он отдал. Попробовал бы не отдать, паскуда!
— Когда отдал?
— В начале апреля. Да она ржавая вся! Не стоит ни хрена.
— В апреле? А лжешь, что вы с ним давно виделись.
— Он ее на сервис в Малинино отогнал и ключи им оставил. Когда я сказал, что заберу его тачку, он ответил: «Забирай прямо с сервиса». Ему, недоноску, видите ли, некогда было туда приехать, занят был зазнобой своей новой. Гулял от спонсорши своей тайком налево.
— Какой еще зазнобой? — спросил полковник Гущин.
— А я знаю? Новую какую-то б… себе подцепил. Похвастался мне — молодая, огонь, жопа — как мяч резиновый, и буфера как груши.
— На «БМВ» брата ты откуда-то возвращался на болота, когда разборки ночью на заправке устроил. Откуда ехал?
— С корешками виделся — имен вам не назову, хоть режьте, денег хотел занять, чтоб с чеченами рассчитаться. И корешки кинули меня. Как и братец… Да я бы не стал ради него, ублюдка, никого убивать, ясно вам?! Какая радость мстить за него, когда он меня сам подло кинул, бабло мне не вернул? Изворачивался, лгал?! А сам с бабами жил в свое удовольствие, имел их… А я один как перст… я полгода живу как на пороховой бочке из-за долгов. Я бизнеса лишился. Все, что имел, отдал… Мне чечены счетчик включили. Не рассчитаюсь с ними — секир-башка, и потрохов моих вы не найдете! А теперь вы, менты, меня еще полным инвалидом сделали — коленку мне прострелили, теперь хромой останусь!