— Название, скорее всего, от греческого enthusistae — воодушевление, восторг, исступление, — заметил Макар.
— Да, тут как раз об этом сказано. В секту вошли несколько семей — все выходцы с Балкан — из Сербии и Косово, а также смешанные семьи, в которых российские гражданки выходили замуж за граждан бывшей Югославии. Кроме этого, к секте в разные годы принадлежали молодые люди — студенты, пиар-менеджеры и даже бывшие клирики духовной семинарии из числа жителей Минска и Москвы, завербованные Борисом Оборичем по методике спецслужб. Поначалу секта позиционировала себя как сельскохозяйственная коммуна с практикой духовных тренингов, активно занимающаяся бизнесом и зарабатывающая средства для существования. Все члены секты, кроме наиболее привилегированных, трудились на птицефабрике, выращивали индеек для элитных столичных ресторанов. Однако затем секта Энтузиастов начала скатываться к крайнему радикализму. Братьям Оборичам трижды выносилось предупреждение, затем на них был наложен административный штраф. После чего секта раскололась. Часть адептов покинула коммуну и разъехалась, однако наиболее радикальные члены остались вместе с братьями Оборичами и перебазировались на заброшенную с семидесятых годов гидроэлектростанцию на Москве-реке на территории Морозово. Они отказывались от контактов с властями. Когда на бывшую ГЭС приехала полиция, несколько членов секты открыли по ней огонь из охотничьих ружей, объявив, что наступают последние судные дни. После чего спецподразделениями уже ФСБ был организован штурм здания гидроэлектростанции и подвала, где заперлись члены секты. В ходе штурма оба брата Оборичи, Борис и Адам, были убиты, так как оказали активное вооруженное сопротивление при задержании. Находившаяся с ними сербская семья приняла яд. Отравиться пытался и ближайший сподвижник братьев Оборичей — бывший продюсер их рок-группы и организатор семинаров и тренингов Глеб Раух. Он был доставлен в больницу и выжил. Среди выживших и освобожденных из подвала членов секты две белорусские семьи, а также три беременные женщины. Здесь список, — Клавдий Мамонтов показал на экран ноутбука.
— Ева Лунева, — прочел Макар. — Она в то время как раз ждала ребенка. Кто был отцом Адама?
— Про отца ничего нет здесь. Зато прилагается справка. «Из бывших членов секты Новых Мессалиан-Энтузиастов в настоящее время, по неподтвержденным данным, на территории Российской Федерации проживают только двое — Ева Лунева и Глеб Раух. Остальные бывшие члены секты вернулись в Сербию, Боснию, Хорватию, Белоруссию либо скончались».
— Пятнадцать лет прошло с момента штурма гидроэлектростанции, — заметил Макар, разглядывая в ноутбуке фотографии, приложенные к справке.
Заброшенная ГЭС, где когда-то разыгралась трагедия, на снимках выглядела мрачно — приземистое одноэтажное здание с заколоченными окнами. Ржавый мост, словно в фильмах ужасов, через узкую реку — и все на фоне безлюдного пейзажа с чахлой рощей и заросшими камышами берегами. Лестница в глубокий подвал — и сам он с электрощитами и пультом управления станцией в стиле семидесятых годов. Подвал забит мусором. Горы его громоздились и на территории гидростанции. Видно было, что снимки сделали не после штурма, когда из подвала выносили трупы, а в другое, более позднее время.
— Даже не верится, что в Подмосковье есть такие места, — хмыкнул Макар. — Заброшенная ГЭС.
— Негусто сведений. — Клавдий Мамонтов перечитал справку. — Я вот подумал сейчас…
— Нет ли в списке адептов секты сестер Лаврентьевых? Шаманки Евгении и Анны? — Макар усмехнулся. — Я тоже об этом подумал, хотя… Ну, ферма ведь тоже здесь фигурирует, а муж шаманки владел фермой в Непряхино… Нет, их фамилий в списке нет. И нет сведений, что члены секты практиковали приношение детей в жертву во время затмений… Так что оставим наши домыслы, Клава, и пустые догадки о гибели маленькой Полины Захаровой в яме с водой. А что у нас есть, кроме того, что мы теперь в курсе, членом какой именно секты была в юности Ева Лунева? И что ее, беременную, спасли спецназовцы во время штурма подвала ГЭС?
— Имеется ее нынешний адрес, который нам и так известен, — ответил Клавдий Мамонтов. — И нынешний адрес выжившего во время штурма и попытки отравления Глеба Рауха.
— Где же он обитает сейчас?
— В закрытом частном пансионате для инвалидов в Серебряном Бору. — Клавдий Мамонтов зачитал адрес. — Коммерческий дурдом или клиника… Я сейчас туда позвоню. У нас навалом свободного времени, пока Гущин занят.
— Хочешь, чтобы мы сгоняли в Москву, в Серебряный Бор, на встречу с бывшим сектантом?
Клавдий Мамонтов решительно набрал номер телефона, указанный в справке. Ему потребовалось полчаса, чтобы добиться у коммерческого директора пансионата согласия на встречу с их пациентом.
— Ну хорошо, вы меня убедили, раз полиции он понадобился — приезжайте, — нехотя разрешил директор. — Однако предупреждаю — он плохо контактирует с незнакомыми людьми.
— Глеб Раух психически болен? — спросил Клавдий Мамонтов.
— Он пережил три инсульта, у него отказали ноги. Он прикован к инвалидному креслу.
— А кто платит за его содержание? Родственники?
— Он одинок. Раух состоятельный человек, организовал собственный фонд в поддержку…
— Кого? — спросил Клавдий Мамонтов.
— Жертв тоталитарных сект. Жертв тоталитаризма. Однако в настоящий момент, как я слышал, его НКО власти закрыли.
Глава 33Оргия
Вопреки всем предупреждениям, парализованный Глеб Раух воспринял приезд Клавдия Мамонтова и Макара благосклонно — почти как развлечение в монотонной череде одинокого больничного бдения, как возможность воскресить в памяти дни, которые одновременно и не хотел помнить, и не желал забывать.
Частный фешенебельный пансионат располагался в Серебряном Бору на Третьей линии по соседству с огороженными высоченными заборами участками «поместий», разбросанных между Москвой-рекой и озером Бездонным. Неподалеку находился участок с особняком генерал-полковника Борщова. Клавдий Мамонтов с некоторых пор весьма интересовался сыном генерал-полковника Гектором Борщовым по чисто личным причинам и даже втайне от Макара наводил среди своих прежних контактов в сфере частной охраны о нем подробные справки.
Клавдий и Макар долго ждали в ухоженном саду, пока персонал привезет к ним Глеба Рауха в инвалидном кресле. В саду цвели клумбы майских цветов, все благоухало, на дорожках прыгали чирикающие воробьи.
— Почти райский сад, Эдем, — скрипучим шепелявым голосом изрек Глеб Раух, вперяя в них пристальный взгляд голубых водянистых глаз и отводя в сторону худой рукой протянутое ему Клавдием для ознакомления полицейское удостоверение.
Его кресло прикатил высокий молодой парень в черной футболке, джинсах и темной бейсболке. На медбрата он был мало похож. Скорее на охранника.
Глеб Раух назвал его «мой помощник». Парень в черной бейсболке оставил их наедине и ушел, сказав, чтобы они после беседы подкатили кресло ко входу в пятый коттедж, где и обитал в больничной палате Глеб Раух. А он потом явится и заберет своего подопечного.
— Пятнадцать лет минуло, но я не забыл, словно вчера все случилось, — ответил Раух на вопрос Макара — помнит ли он события, разыгравшиеся на заброшенной гидроэлектростанции, и секту Мессалиан-Энтузиастов, братьев Оборичей и Еву Луневу?
— Я стоял у самых истоков, являлся братом-основателем, я их обоих очень любил — Бориса и Адама. — Глеб Раух шепелявил так, что порой речь его было трудно разобрать. — Красавцы оба. Под два метра ростом, словно ангелы из грез… У Адама были черные кудри до плеч. А Борис стригся коротко по армейской привычке и красился в яркого блондина. Как они владели аудиторией, как говорили, несмотря на свой балканский акцент, как умели подчинять себе людей своим обаянием! А как они пели дуэтом…
— Вы были сначала их продюсером и менеджером? — уточнил Макар.
Он разглядывал человека в инвалидном кресле — почти природный альбинос с молочно-белой прозрачной кожей, однако глаза голубые. Трудно определить его возраст: болезнь наложила свой отпечаток — порой казалось, что перед ними в кресле глубокий старик, но Рауху не было еще и пятидесяти.
— В самом начале, когда они приехали в Россию со своей рок-группой. Я тогда собирался только зарабатывать на них деньги, хотел наживаться на них, а затем я прозрел. Осознал, как сильно люблю их обоих. — Глеб Раух скривил рот в усмешке — улыбке, где печаль и еще что-то… скрытое. — А почему ваши органы через столько лет снова заинтересовались Самаэлем и Селафиэлем? Они ведь мертвы… Хотя разве ангелы умирают?
— Как вы их назвали — братьев Оборичей? — переспросил Клавдий Мамонтов.
— Они так сами себя стали называть, когда у них образовался круг посвященных, избранных, которые любили и слушали их проповеди-спичи. Проникались их идеями. Нашей общей верой.
Глеб Раух закрыл на миг глаза, лишенные ресниц. Яркое видение — сумерки, на берегу реки горит огромный костер. Темная громада заброшенной ГЭС. Ржавый мост — их последний рубеж… Березовая роща, поля, вдали на горизонте — здание морозовской птицефабрики, где они разводят белых индюков и индюшек на продажу. Костер полыхает, искры взлетают в темное небо. Братьев-ангелов, братьев-демиургов Самаэля и Селафиэля освещает яркое пламя — то ли геенна огненная, то ли небесный багровый свет…
— Почему вы о них спрашиваете спустя столько времени? — настойчиво повторил он свой вопрос.
— Нас интересует один член секты Энтузиастов — Ева Лунева, — ответил Макар.
— Она… Ева, девочка. — Глеб Раух снова улыбнулся криво, болезненно, печально и почти мечтательно. — Она появилась позже. Года за полтора перед концом… крахом всего, чем мы жили и что почитали. Она была чудо как хороша. Они оба — братья-ангелы — познакомились с ней на каком-то выступлении, юнцы и девицы липли к ним, словно к селебрити. Ева влюбилась…
— В кого из братьев влюбилась Ева Лунева? — спросил Клавдий Мамонтов.
— В Самаэля.