Сцена 1
Другая часть греческого лагеря. Входят Аякс и Терсит.
Аякс. Терсит!
Терсит. О, чтобы волдыри вскочили у этого Агамемнона на всем теле!
Аякс. Терсит!
Терсит. Если бы волдыри эти потом вскрылись и он бы вытек. Что скажешь?
Аякс. Псина!
Терсит. По крайней мере, хоть чем-нибудь проявил бы себя, а то теперь и этого нет.
Аякс. Твои уши оглохли, волчий сын, так я заставлю чувствовать твои бока.
Бьет его.
Терсит. Чтобы греческая проказа тебя взяла, ублюдок с бычачьим мозгом!
Аякс. Поговори еще, поговори. Я тебя буду взбивать, как прокислое тесто, пока красавца из тебя не сделаю.
Терсит. Скорей насмешки мои превратят тебя в умного и благочестивого человека, хотя лошадь твоя и та скорей выучит наизусть любую проповедь, чем ты выучишь наизусть хоть одну молитву. Дерись, дерись, возьми тебя чесотка с твоими лошадиными наклонностями.
Аякс. Говори, поганый гриб, что давеча там провозглашали?
Терсит. Иль, по-твоему, я не чувствую твоих ударов.
Аякс. Что провозглашали, я спрашиваю?
Терсит. Глупость твою, разумеется.
Аякс. Ой, берегись, дикобраз. Берегись! У меня руки раззуделись и без того.
Терсит. Чтобы тебя всего зуд взял, а мне бы разрешили драть тебя. Я бы живо тебя обратил в гнуснейшую греческую язву.
Аякс. Будешь ты говорить, что провозглашали?
Терсит. Известно, что ты беспрестанно лаешь и ворчишь на Ахилла из зависти, как Цербер на красоту Прозерпины.
Аякс. Баба Терсит.
Терсит. Так побей его.
Аякс. Лепешка!
Терсит. Он бы тебя двумя пальцами в порошок стер.
Аякс. Потаскушкино отродье!
Бьет его.
Терсит. Попробуй сунься.
Аякс. Ведьмин помет!
Терсит. Бей, ослиная голова, бей! У тебя мозгу в ней не больше, чем у меня в локтях. Осел мог бы научить тебя храбрости. Ты ведь только и годен давить троянцев, а для умных людей ты дикий хам. Если ты еще будешь меня колотить, я примусь тебя обрабатывать с головы до пят. Так переберу, что любо.
Аякс. Псина.
Терсит. Паршивый герой.
Аякс. Харя! (Бьет его.)
Терсит. Бей, Марсов болван, бей, дикий хам, бей, верблюд… бей, бей!
Входят Ахилл и Патрокл.
Ахилл. В чем дело, Аякс? За что ты его колотишь? Да расскажи же, Терсит, как и что?
Терсит. Видели, каков гусь? Видели?
Ахилл. Да в чем суть, однако?
Терсит. Погляди на него хорошенько.
Ахилл. Гляжу, – ну, что ж из этого?
Терсит. Нет, ты получше погляди.
Ахилл. Да гляжу.
Терсит. И все-таки, не как надо, потому что за что бы ты его ни принимал, он останется Аяксом.
Ахилл. Само собою разумеется, дурак!
Терсит. Само собою разумеется для вас, да не для этого дурака.
Аякс. За это я и бью тебя.
Терсит. Ну, вот это образец его плоских острот. У всех его фраз длиннейшие уши. Его мозг пострадал от меня больше, чем мое тело от его кулаков. Мозг его не стоит и воробьиного хвоста, а ведь десятку воробьев грош цена! Словом, Ахилл, тебе сразу стало ясно, что я говорю про Аякса, у которого мозг в брюхе, а кишки в голове.
Ахилл. Что ты говоришь?
Терсит. Я говорю: у Аякса…
Ахилл (останавливает Аякса, который хочет ударить Терсита). Полно, добрейший Аякс.
Терсит. Не хватает ума даже…
Ахилл. Прекрати, дурак…
Терсит. Я бы прекратил, да дурак-то не прекращается. Вот этот, видишь.
Аякс. Проклятая собака! Вот я!..
Ахилл. Неужто ты с дураком станешь состязаться в уме?
Терсит. Ручаюсь, что нет: каждый дурак заткнет его за пояс умом.
Патрокл. Сдержись, Терсит!
Ахилл. Да из-за чего у вас загорелось?
Аякс. Я спрашиваю у этого гнусного филина, что вышло сегодня в лагере, а он лается.
Терсит. Я не слуга твой.
Аякс. Хорошо, продолжай, продолжай.
Терсит. Я служу здесь сам по себе.
Ахилл. Однако последняя твоя служба была совсем не такова. Под колотушки сам по себе не полезешь. Тут ведь Аякс действовал добровольно, а ты-то не по доброй воле получал.
Терсит. И то! Иль многие врут, или часть и твоего ума в мышцах. Вот Гектор-то разинет рот, когда, размозжив твою или его голову, увидит, что расколот гнилой орех без признака ядра.
Ахилл. Как? Ты уже и меня задеваешь?
Терсит. Взять Улисса или старого Нестора. У них ум и тогда уже плесенью начинал покрываться, когда у ваших дедов и ногтей еще не росло. Вот они и запрягли теперь вас, как яремных волов в плуг… заставляют пахать поле битвы.
Ахилл. Что? Что?
Терсит. Верно… Гей, гей, Ахилл… Гей, гей, Аякс!.. Гей, гей!
Аякс. Я вырву язык твой!
Терсит. Не беда. Я и без него буду не менее красноречив, чем ты.
Патрокл. Молчи, Терсит. Довольно!
Терсит. Так я и замолчу по требованию Ахиллесовой ищейки.
Ахилл. Вот и тебе попало, Патрокл.
Терсит. Будет с меня. Я приду в ваши палатки разве затем, чтобы увидеть подвешенными пустые головы. Покидаю скопище дурней. Буду только там отныне, где сияет ум.
Уходит.
Патрокл. Счастливого пути.
Ахилл
Коль хочешь знать, Аякс, провозглашали,
Что завтра в пять часов, когда взойдет,
Сияя, солнце, – меж стенами Трои
И нашими шатрами, Гектор сам
При громе труб заявит громогласно,
Что вызывает дерзкого на бой,
Того, кто утверждать при нем посмеет,
А что… не знаю… Глупости!.. Прощай…
Аякс
Прощай. Но кто ж на вызов отзовется?
Ахилл
Не знаю… Слышно, жребием решат…
Найдется…
Аякс
Он не на себя ли метит?
Пойду узнать.
Уходят.
Сцена 2
Троя. Комната во дворце Приама. Входят Приам, Гектор, Троил, Парис и Эллен.
Приам
Друзья мои, немало
Речей, часов и жизней утекло,
И вот что нам вещает снова Нестор
От имени соотчичей: «Елену
Верните нам, а все иные жертвы:
Труды и честь, утраты, кровь и раны,
Погубленное время и друзья –
Все, что война так алчно поглотила,
Забудется… Что скажешь, Гектор, ты?
Гектор
Хоть вряд ли кто боится греков меньше,
Чем я, хоть мне средь женщин равной нет
Своим губкоподобным, мягким сердцем,
Чужую скорбь впивающим в себя,
И все-таки, Приам несокрушенный,
Я признаюсь… и закричать готов
Пред целой Троей: «Кто нам поручится
За будущее гибельной войны?
В себя одна лишь безопасность верит:
Плод не войны, а мира. Недоверье
Разумное – и мера – и маяк
В густом тумане будущего; с ними
Мудрец спокойно разбирает все…
Елену отпустите. С той поры,
Как в этой распре обнажен впервые
Был острый меч, не каждая ль из десяти
Погибших душ, а их так много сгибло –
Была, как и Елена, дорога?
Бесстрашно и упорно защищая
Нам женщину чужую, принесли
Мы много жертв кровавых… Я не вижу
Достаточного повода послать
Отказ на эту просьбу греков.
Троил
Стыдися, Гектор. Царственную честь,
Достоинство такого властелина
Великого, как наш родитель, ты
Желаешь взвесить жалкими весами,
Могучих крыльев царственный размах
Сковать ничтожной рамкой рассуждений;
От имени богов я говорю:
«Стыдись, стыдись…»
Эллен
Меня не удивляет,
Что ты, Троил, враг рассуждений… Но
Лишь потому, что нет их у Троила,
Нельзя вменять в обязанность отцу
Их презирать в делах особо важных.
Троил
Эллен, как жрец, к мечтам и грезам склонен;
Перчатки даже подбивает он
Благоразумьем… Например, известно,
Что неприятель нам желает зла,
Что обнажать разящий меч опасно, –
Беду рассудком можно отвратить,
Поэтому легко понять, что стоит
Ему с оружьем грека увидать,
Чтоб прицепить к ногам рассудка крылья
И улететь, как сам Меркурий, вдаль
От грозных глаз разгневанного Зевса,
Иль как звезда, сошедшая с пути.
Итак, друзья, уж если нам нельзя
Бежать рассудка – ворота замкнем
И ляжем спать спокойно. Что нам честь
И мужество! Пускай они, как зайцы,
Дрожат впотьмах, достойные тебя.
Бледнеет печень, мужество хиреет
От этого благоразумья!
Гектор
Брат,
Сама Елена жертв таких не стоит.
Троил
Своею мерой всякий мерит…
Гектор
Да,
Но ценность-то сильна не произволом,
Достоинство цену определит ей,
Достойный взвесит. Если поклоненье
Преувеличит божество, – оно
Уже зовется идолопоклонством,
Благоговенье ж страстное к тому,
В чем то мы чтим, чего нет даже тени,
Безумие!
Троил
Я ныне изберу
Себе жену. Послушен воле выбор,
А волю вдохновляли и глаза,
И уши, – двое славных кормчих,
Свершающих отважно вечный путь
Между двумя подводными скалами –
Желанием и разумом. Когда ж
Мое желанье сменит отвращенье,
Могу ль я бессердечно отвергать
Ту, на кого пал выбор мой свободный?
Нет, никогда! И с честью примирить
Нельзя такой поступок. Мы не смеем
Запятнанные ткани возвращать
Купцу, который чистыми их продал.
Остатки яств не валим мы в лохань
Лишь потому, что после пира сыты.
Париса подстрекали все, когда
Задумал мстить он грекам. Ты припомни,
Какою бурей дружного согласья
Вздувались паруса его! Моря
И ветры, им враждебные, сошлись
В союзе мирном, в рабском угожденье.
Достиг заветной цели он. Успех
Венчает подвиг брата. Он привозит
Взамен старухи тетки – дивный перл,
Красавицу царицу. Перед ней
Сам Аполлон – старик морщинистый,
Бледна заря… Туманно утро мая.
Зачем ее мы держим? А зачем
В плену еще и ныне держат греки
Старуху тетку? Стоило ль держать
В плену Елену? Да, о да! Конечно.
Бесценный перл! Не тысячи ль судов
За ней моря переплывали дерзко!
Не падали ль венцы к ее ногам
И короли в купцов преображались.
Когда согласны вы, что поступил
Парис благоразумно… А ведь с этим
Не согласиться вам нельзя: не вы ль
Ему кричали: «В путь, Парис! Смелее!»
И если вы бесценною тогда
Его добычу называли, крича:
«О чудо! Чудо!» – и рукоплескали, –
Из-за чего ж порочите теперь
Плоды своих советов и творите
То, что Фортуна сделает едва ль:
Презрением клеймите вы теперь
То, что казалось раньше вам бесценней
Земли и неба! Для чего же красть
То, что боитесь у себя оставить?
Мы наглые воришки и того
Не стоящие, что мы воровали.
Обиду злую грекам нанеся,
Ее мы сами испугались скоро.
О, стыд! О, срам! О, тягости позора!
Кассандра
(за сценой)
Плачь, Троя, плачь!
Приам
Кто там кричит так скорбно?
Троил
Ах, то сестра безумная – ее
По голосу узнал я.
Кассандра
Плачь, плачь, Троя!
Входит Кассандра в диком возбуждении.
Гектор
(при виде сестры)
Кассандра!
Кассандра
(прорицая)
Плачь, плачь, Троя! Дай мне, дай,
Дай десять тысяч глаз мне, чтобы я
Из них лила пророческие слезы!
Гектор
Молчи, молчи, сестра.
Кассандра
О, все вы, все,
И юноши, и девы, и младенцы,
Умеющие только лишь кричать,
И взрослые, и старцы… О, скорее
В мой скорбный вопль вливайте вы свой плач…
Мы выплачем хоть часть тех слез заране,
Которые грядущее сулит…
Плачь, Троя, плачь! Ты так приучишь очи
К слезам! На гибель ты обречена…
Твой Илион сияющий я вижу
В могильном пепле… Нас сожжет Парис –
Он страшный факел!
Плачь, плачь горько, Троя!
Кричите все: Елена и несчастье!
Свободу ей! Свободу! Или грянет
Ужасный гром и Троя пеплом станет!
Убегает.
Гектор
О юный мой Троил, неужто голос
Пророческий сестры твоей в душе
Не пробуждает страшных опасений?
Неужто так пылает кровь твоя,
Что охладить ее уже не в силах
Ни горький вопль рассудка, ни позор,
Преследующий все дела дурные?
Троил
Нет, убежден я, что не может случай
Быть мерой правды или дел… Нельзя
Дух мужества гасить на основанье
Безумных слов Кассандры. Бред ее
Не знаменье, что самый повод к распре
Вдруг измельчал. Не сами ль мы клялись
Считать его священным. Мне он не ближе,
Чем всем другим сынам Приама. Но
Молю я Зевса, он да нас избавит
От тех деяний, где заключено
Сомненье в том, что нам необходимо
Стоять за дело правды до конца.
Парис
О да, должны мы начатое кончить,
Иначе мир осыплет нас хулой,
Упреками: меня за легкомыслье
Моих поступков, за советы вас.
Клянусь самим Олимпом, спасенье
С таким поступком связанное, в прах
Рассеяно согласьем вашим дружным.
Что сделала б одна моя рука!
Что стойкость одного бойца пред силой
И бешеною злобою толпы,
Всех, клявшихся казнить виновных в распре!
И все же я открыто говорю,
Что если бы мне одному пришлося
Преодолеть преграды и мое
Могущество моей равнялось воле,
Я и тогда отречься бы не мог
От сделанного мною и тогда бы
Начатое упорно продолжал.
Приам
Мой сын Парис, блаженством упоенный,
Ты потому и судишь так: подай
Тебе весь мед, другим же – горечь желчи.
Такой отваге честь невелика.
Парис
Родитель наш, не только тем блаженством,
Которое несет нам красота,
Я упоен. Но я еще желаю,
Владея ей, лелея и храня,
Смыть то пятно, которым на нее
Ложится похищенье. И возможно ль
Отдать ее супругу, если так
Желает город! Это ль не бесчестье,
Не злой позор для твоего венца,
А для нее – жестокая обида!..
Не может быть, чтоб мысль такая вдруг
В твоем уме зажглася. Меж слабейших
Найдется вряд ли воин и один,
Чтоб острый меч не поднял за Елену.
Никто из благородных не найдет,
Что посвятить Елене жизнь – паденье,
Что умереть бесславно за нее.
Наш долг стоять с отвагой неизменной
За ту, кому нет равной во вселенной!
Гектор
Я отдаю обоим справедливость –
Тебе – Парис, тебе – Троил. Вы оба
Прекрасно говорили, но коснулись
Вопроса лишь поверхностно. Подобны
Вы юношам, которых Аристотель
Считает неспособными учиться
Моральной философии. Скорей
Все ваши рассуждения могли бы
Кровь разжигать, чем отделять во тьме
Добро от зла, от правды ложь; известно,
Что месть и сластолюбье глухи больше,
Чем скрытая улитка, если речь
Зайдет о том, что называют «право».
Природа всем права распределила,
И ничего нет в мире выше прав
Супружества… Порою страсти дерзко
Закон природы нарушают… Дух,
Заблудшийся, хотя бы и высокий,
Идет ему наперекор… Но есть
Во всяком обществе свои законы,
Чтобы держать в настойчивой узде
Мятежную, безудержную похоть.
Елена, – несомненно, по закону
Жена царя спартанского, и значит
Права природы и законы мира, –
Все требует, чтоб мы вернули мужу
Его жену. Так думает о праве
Сам Гектор. Но, однако ж, невзирая
На это, братья пылкие мои,
Я подаю вам руку: да, Елену
Необходимо удержать, – ведь тут
Замешана не наша только честь,
Но честь всего народа.
Троил
Да, коснулся
Ты именно натянутой струны…
Когда бы лишь разгар страстей безумных
Нас побуждал, а не стремленье к славе,
Я за Елену не дал бы ни капли
Троянской крови. Но она для нас,
Достойный Гектор, воплощенье славы
И чести, вдохновенный зов
К величию и подвигам. Сиянье
Ее очей в нас распаляет дух,
И гибелью грозит он гордым грекам.
Во тьме времен грядущих возвеличит
Оно нас всех и озарит лучом
Бессмертной славы.
Гектор
Доблестная ветвь
Великого Приама! Я послал
В стан греческий свой громоносный вызов…
Привыкшие к сонливой, праздной лени,
Как изумятся греки!.. Стороной
Уж слышал я, что спит их полководец,
А зависть и соперничество там
Свирепствуют… Конец их сладким снам!
Сцена 3
Греческий лагерь, перед палаткой Ахиллеса. Входит Терсит.
Терсит. Что же это такое, Терсит? Ты совсем потерялся в лабиринте твоего гнева! Неужели слон Аякс всегда возьмет верх? Он меня бьет, а я отвечаю насмешками. Нечего сказать, утешение! Было бы гораздо лучше наоборот: я его бью, а он отвечает насмешками. Ну да стой же! я выучусь вызывать дьяволов в качестве сподручных… Только бы выйти из этого гнусного положения, в котором ничего нет, кроме злости. А тут еще Ахилл! Ах уж и ловко же он ведет подкопы. Стены Трои, коль доживем до этого, скорее разрушатся от ветхости, чем от ухищрений этой парочки. (Преклоняя колена.) О великий Олимпа Громовержец, забудь, что ты Юпитер, а ты, Меркурий, простись с жезлом, одухотворенным змеиною мудростью, если вы не отнимете у них ту капельку… менее чем капельку умишка, которым они наделены, при содействии которого, – даже близорукая глупость видит это, – они и муху из сетей не освободят, не разорвав паутины. А потом проклятие и месть всему лагерю! Пусть неаполитанская костоеда пожирает их: не эта ли болезнь бичует тех, кто гоняется за юбками! (Вставая.) Все мои молитвы кончены. Пусть дьявол зависти изречет: аминь! Ну, гей, герой Ахилл! Где ты?
Входит Патрокл.
Патрокл. Кто там? А, любезный Терсит! Иди сюда и заводи руготню.
Терсит. Если бы мне пришла на ум позолоченная медяшка, я бы остался с тобой. Впрочем, беда невелика: останься с самим собою. Пусть обычное проклятие, тяготеющее над людьми, – глупость и безумие, – будут твоим уделом. Да сохранит тебя небо от всякого разумного совета и да не западет тебе в голову ни одна живая мысль! Пусть похотливая кровь твоя до самой смерти управляет тобою, и если та, которая будет обмывать тебя после смерти, скажет, что ты красивый покойник, я поклянусь чем хочешь, что она не завертывала в саван только прокаженных. Аминь. Где Ахилл?
Патрокл. Как, ты стал ханжой? Ты молился?
Терсит. Да, услышь меня Небо!
Входит Ахилл.
Ахилл. Кто здесь?
Патрокл. Терсит, мой господин.
Ахилл. Где? Где? Ага, так ты пришел. Ну-с, мой сыр, моя желудочная настойка – почему тебя не подавали к моему столу? Ну-ка, что такое Агамемнон?
Терсит. Твой командир.
Ахилл. А теперь ты, Патрокл, скажи мне, что такое Ахилл?
Патрокл. Твой господин, Терсит. Теперь скажи на милость, что такое ты сам?
Терсит. Человек, который видит тебя насквозь. А теперь скажи мне, Патрокл, как, по-твоему, кто ты таков?
Патрокл. Если ты так хорошо меня знаешь, – скажи сам.
Ахилл. Ну-ка, скажи, скажи.
Терсит. Я просклоняю весь вопрос. Агамемнон командует Ахиллом; Ахилл – господин надо мною; я тот, кто изучил Патрокла, а Патрокл – дурак.
Патрокл. Ах ты, негодяй!
Терсит. Молчи, дурак, я еще не кончил.
Ахилл. Он на особых правах. Продолжай, Терсит.
Терсит. Агамемнон – дурак, Ахилл – дурак, Терсит – дурак и Патрокл – дурак, как уже было сказано раньше.
Ахилл. Изволь объяснить почему.
Терсит. Агамемнон дурак, потому что вздумал командовать Ахиллом, Ахилл дурак, потому что слушает приказы Агамемнона, Терсит дурак – зачем служит такому дураку? – а Патрокл дурак сам по себе, коренной.
Патрокл. Почему же это я дурак?
Терсит. Спроси об этом Создателя, а с меня достаточно знать, кто ты таков. Смотрите-ка, кто это идет сюда?!
Входят Агамемнон, Улисс, Нестор, Диомед и Аякс.
Ахилл. Патрокл, я ни с кем не хочу говорить. Иди за мной, Терсит.
Уходит.
Терсит. Все это такая гадость! Вздор! Раболепство! Вся ссора вышла из-за мужа-рогоносца и распутной бабенки. Нечего сказать, славная ссора! Есть от чего враждовать между собою и заниматься кровопусканием. Ах, возьми сухая парша виновных всего этого! Пропади они все от войны и распутства!
Уходит.
Агамемнон. Где Ахилл?
Патрокл
В палатке он, но только он не в духе.
Агамемнон
Пойди, скажи ему, что мы пришли.
Он отослал гонцов моих обратно,
И, отложив достоинство свое,
Я сам к нему иду. Но пусть не мнит он,
Что место я ему не укажу,
Или забуду, – кто я!
Патрокл
Я скажу.
Уходит.
Улисс. Мы видели его в дверях палатки – не болен он.
Аякс. Да, болен, львиною болезнью, болен от сердечной гордости: можешь назвать это печалью, если хочешь простить ему. Но, клянусь моей головой, это гордость – только чем, чем он может так гордиться, – пусть бы показал нам! – Агамемнон, одно слово, господин мой. (Отводит Агамемнона в сторону.)
Нестор. С чего это Аякс так лает на него?
Улисс. Ахилл переманил у него шута.
Нестор. Кого? Терсита?
Улисс. Его самого.
Нестор. Ну, значит, Аяксу не о чем будет говорить, так как он потерял тему для разговоров.
Улисс. Нет, отчего же! Как видишь, теперь он говорит о том, кто отнял у него эту тему, – об Ахилле.
Нестор. Тем лучше. Раздор между ними желательнее для нас, чем их дружба. Однако крепок же был союз, если дурак мог разорвать его!
Улисс. Дружба, не скрепленная мудростью, легко может быть разорвана глупостью. Вот идет Патрокл.
Нестор. Но без Ахилла.
Входит Патрокл.
Улисс. У слона есть суставы, но не для любезностей. Ноги ему даны лишь на потребу, а не для коленопреклонений.
Патрокл
Ахилл ответить приказал, что он
Душевно сожалеет, если вас
Со свитою влекли иные цели,
Помимо развлеченья… Он вполне
Надеется, что это лишь прогулка
Для твоего пищеваренья.
Агамемнон
Слушай,
Патрокл. Ответы эти нам знакомы.
Презреньем окрыленные, они
Не могут ослепить ни наших взоров,
Ни нашей мысли. Да, в Ахилле есть
Достоинства… мы признаем охотно;
Однако же все доблести его,
Направленные часто не ко благу,
Теряют постепенно яркий блеск…
Так поданные на нечистом блюде
Душистые плоды не возбудят
Желания отведать их и плесенью
Покроются. Ступай, скажи Ахиллу,
Что мы пришли сюда для объяснений.
И ты не погрешишь, когда прибавишь,
Что выше меры горд он, а учтив
Гораздо ниже, что у него гораздо меньше
Почтенных качеств, чем пустого самомненья.
Пусть знает он, что более достойный,
Забыв свое величие и сан,
Презрев обиды, царственно снисходит
К его капризным требованьям. Даже
Считается с его блажною волей
И сторожит приливы и отливы
Смешных причуд и настроений, точно
Он центр войны и главная пружина.
Ступай, скажи… Добавь еще, что, если
Он чересчур высокую себе
Назначит цену, можем обойтись мы
И без него. Пусть, как снаряд тяжелый,
Он пылью покрывается, как хлам,
Мы ж будем говорить: он хоть и славен,
Но для войны негоден. Даже карлик,
Способный двигаться, нам на войне
Дороже осовелого героя…
Так и скажи ему все это…
Патрокл
Так
Все передам и вам ответ доставлю.
Уходит.
Агамемнон
Из уст вторых ответ, однако, вряд ли
Нас удовлетворит. Ведь мы желали
Увидеться с ним лично, так иди
К нему хоть ты, Улисс.
Улисс уходит.
Аякс. Чем же он превосходит всякого другого?
Агамемнон. Только тем, что он о себе воображает.
Аякс. И это так много значит! Не воображает ли он, что во всех отношениях превосходит меня?
Агамемнон. Без сомнения!
Аякс. И ты разделяешь его мнение? Скажешь, он выше меня?
Агамемнон. Нет, благородный Аякс. Ты также силен, так же храбр, так же умен, но разница та, что ты вежливее и обходительнее.
Аякс. Не понимаю, чем иной раз гордятся люди? Откуда эта гордость! Я даже не знаю, что она такое, собственно!
Агамемнон. Твой ум, Аякс, светлее и твои добродетели привлекательнее. Гордец сам себя пожирает. Гордость – его собственное зеркало, собственная его труба, собственная летопись. Всякий, прославляющий себя не только делами, пожирает дела самохвальством.
Аякс. Гордые люди ненавистны мне, как жабье семя.
Нестор (в сторону). А себя-то, однако, любит. Не странно ли это!
Возвращается Улисс.
Улисс
Ахилл не выйдет завтра в бой.
Агамемнон
Причины?
Улисс
Да никаких. Капризно отдался
Он буйному, заносчивому нраву.
Ему совсем нет дела до других;
Его закон – пустое своеволье.
Агамемнон
Но почему на дружный наш призыв
Он из шатра не хочет даже выйти,
Чтоб наслаждаться свежестью дневной!
Улисс
Все отговорки жалкие его
Ничтожны, как ничто. Он просьбу вашу
Не исполняет только потому,
Что это просьба. Он совсем помешан
На собственном величии, и сам
С собою даже говорит, как с богом.
А мнимое величье до того
В нем раздувает спесь и самомненье,
Что порождает явное безумье:
Он сам себя бичует и казнит.
Что в нем еще?.. Его самовлюбленность
Так велика, что выхода ей нет.
Агамемнон
Аякс, сходи к нему, с ним объяснись
Приветливей. Все говорят, что мненья
Он о тебе высокого… Иди,
И, может быть, нелепое решенье
Отменит он.
Улисс
О нет, Агамемнон!
Осмелюсь ли сказать тебе… Напрасно…
Не посылай… Напротив, мы должны
Благословлять все то, что отделяет
Аякса от Ахилла. Как! Гордец,
Питающий свое высокомерье
Своим же жиром, презирая все,
Что не в его мозгах перемололось, –
Перед собой увидит вдруг того,
Кто нам дороже всех Ахиллов в мире!
Нет, трижды нет. Герой, боец храбрейший
Излишнею любезностью не должен
Бесславить лавров первенства… Нет, нет!
Я не даю согласья на бесславье
Достоинства высокого! Ему –
Идти – к кому ж! К Ахиллу! Этим только
В Ахилле откормили б мы свинью
Надутой спеси. Ублажать Ахилла,
В созвездье Рака угли подсыпать!
И без того горит оно надменно
Огнем Гипериона. Чтоб Аякс
Пошел к Ахиллу! Да спаси нас Зевс!
Пусть он гремит: «Ахилл, иди к Аяксу!»
Нестор
(в сторону)
Вот ловко он его пощекотал!
Диомед
(в сторону)
Как льет он лесть!
Аякс
К нему идти готов я,
Но лишь затем, чтоб череп раскроить.
Агамемнон
Ты не пойдешь.
Аякс
А чваниться он станет
Приглажу чванство я… Иду к нему!
Улисс
Нет, никогда, хотя бы весь успех наш
Зависел от того!
Аякс
Он просто негодяй!
Нестор
(в сторону)
Как ловко он себя определяет!
Аякс. Неужели он не научится обходиться с людьми как подобает!
Улисс (про себя). Ругается над черным цветом ворон.
Аякс. Я выпущу из него кровь.
Нестор (в сторону). Сам болен, а хочет быть врачом.
Аякс. О, если бы все думали, как я!
Нестор (в сторону). Ум совсем вышел бы из употребления.
Аякс. Он бы не отделался от меня дешево. Я бы заставил его проглотить мой меч. Неужто гордость так-таки и восторжествует!
Нестор (в сторону). Если бы восторжествовала, половина победы была бы на твой счет.
Улисс (в сторону). Пожалуй, и все десять десятых.
Аякс. Я в муку сотру его и превращу в мякиш.
Нестор (в сторону). Подогрейте его похвалами. Он еще не совсем готов. Надо поливать его честолюбие, пока оно томится жаждой.
Улисс
(Агамемнону)
Нет, храбрый вождь, ты эту неприятность
Уж слишком близко принимаешь к сердцу.
Нестор
Великий вождь, забудь о ней.
Диомед
Поверь,
Ахилл не важен нам для поединка.
Улисс
Одно уж имя это раздражает
Великого вождя… Вот человек…
Но что со мной… Не принято, неловко
Хвалить в глаза, и я молчу.
Нестор
Зачем?
Он не Ахилл и нет в нем честолюбья.
Улисс
Пусть знает мир, что он безмерно храбр!
Аякс. Этот проклятый щенок только и умеет поднимать всех на смех! О, как бы я желал, чтобы он был троянцем!
Нестор
Прискорбно было б, если бы Аякс…
Улисс
Был так же горд…
Диомед
Иль к похвалам так жаден!
Улисс
Упрям… сварлив…
Диомед
Самолюбив… надут…
Улисс
Хвала богам за доброе смиренье.
Честь матери, в тебя вдохнувшей жизнь
И грудью благородною вскормившей!
Хвала наставнику, хотя он шел
Лишь за твоей душою одаренной…
Но пусть тому, кто приучил твои
Властительные руки для сражений, –
Пусть, разрубивши вечность пополам,
Марс подарит счастливцу половину!
Что ж говорить о силе! Сам Милон,
Кротонский волоносец, ей уступит
Свои права. Не стану восхвалять
Твой светлый ум: он, как плотина, берег
Иль гребень гор определяет грань
Могучего размаха дарований.
Вот пред тобою Нестор: умудрен
Летами он, таков и от природы,
Иным он быть не может. Но, прости,
Маститый дед, невольное признанье.
Аякса ум, хотя и юн, высок,
Не ниже ты, но и не выше.
Аякс
Дай мне
Назвать тебя отцом.
Улисс
О, милый сын,
Зови, зови!
Диомед
Пусть он и руководит
Тобой, Аякс.
Улисс
Здесь дольше пребывать
Нам нет нужды. Подобно лани, в дебрях
Застрял Ахилл. Угодно ли созвать
Великому вождю совет военный?
Уж новые союзные цари
Примкнули к нам. Все наши силы завтра
Должны быть в полном сборе. Вот боец.
Пусть витязи стекаются с Востока
И с Запада, пусть лучший цвет дружин
Пошлют на бой, – Аякс им не уступит.
Агамемнон
Итак, в совет! Пусть спит Ахилл спокойно:
Когда корабль бездействует средь волн,
Его легко обгонит утлый челн.