Сцена 1
Троя. Комната во дворце Приама. Входят Пандар и слуга.
Пандар. Эй, дружище, на пару слов! Ты, кажется, ходишь за юным Парисом?
Слуга. Да, когда он идет передо мною.
Пандар. Я хотел сказать: ты служишь ему.
Слуга. Я служу Господу Богу.
Пандар. Ты служишь прекрасному Господину – нельзя не похвалить Его.
Слуга. Честь и слава Ему!
Пандар. Ведь ты знаешь меня? Верно?
Слуга. Знаю, да не очень.
Пандар. Так вглядись в меня попристальнее. Я – Пандар.
Слуга. Надеюсь проникнуть тебя вполне.
Пандар. Искренне желаю.
Слуга. Значит, в настоящую минуту вы в полном блеске.
Пандар. В полном блеске? Нет, дружище, покуда далеко не в полном.
За сценой музыка.
Что это за музыка?
Слуга. Музыка как музыка, но я знаю ее не вполне.
Пандар. Но, может быть, знаешь музыкантов.
Слуга. О, их я знаю вполне!
Пандар. Для кого они играют?
Слуга. Для тех, кто их слушает.
Пандар. Для чьего удовольствия?
Слуга. Для моего и для удовольствия всякого любителя музыки.
Пандар. Я имею в виду того, кто приказал?
Слуга. Только не меня.
Пандар. Мы, любезный, не понимаем друг друга. Я слишком вежлив с тобой, а ты не в меру увертлив. А потому опять спрашиваю: кто приказал музыкантам играть?
Слуга. Так бы и сказали! Они играют по приказанию Париса, моего господина, который там своею собственной персоной, а с ним – земная Венера, сердце красоты, воплощенная душа любви.
Пандар. А, значит, там моя племянница Крессида!
Слуга. Не Крессида, а Елена. Нетрудно догадаться по описанным мною ее особенностям.
Пандар. Не видел же ты, пустомеля, Крессиды. От имени царевича Троила я явился к Парису переговорить с ним. Сейчас я наговорю ему любезностей с три короба. Спеши – дело кипит.
Слуга. Кипит… Воистину – кухонный язык.
Входят Парис, Елена и свита.
Пандар. Привет тебе, о доблестный Парис, и всей твоей блестящей свите! Счастливейшее исполнение всех счастливых желаний, а твоих, царица, в особенности! О, да будут ваши нежные мысли изголовьем вашим!
Елена. Твоя речь, любезный Пандар, полна красот.
Пандар. Только красоты души твоей могут вызвать эти красоты. (Парису.) Как жаль, царевич, что прервалась так неожиданно такая прекрасная музыка.
Парис. Не ты ли сам же и прервал ее, дядя, но, клянусь честью, сам же ты и исправишь, – попросту, исполнишь какое-нибудь свое сочинение. Знаешь, Елена, он весь одна гармония.
Пандар. О нет, царица!
Елена. О, сделай милость!
Пандар. Мой голос груб, право, груб.
Парис. Пустая отговорка. Ты капризничаешь.
Пандар. У меня есть дело к Парису, прекраснейшая царица! Угодно тебе, любезный Парис, выслушать меня?
Елена. Эта уловка, однако, не может лишить нас удовольствия насладиться твоим пением.
Пандар. Ты изволишь шутить со мною, очаровательная царица. Но клянусь, мое дело очень важно. Вот видишь ли, любезный Парис, мой близкий друг, твой брат родной Троил…
Елена. Любезный Пандар, сладчайший Пандар…
Пандар. Сладчайшая царица, продолжай… Царевич, во-первых, свидетельствует тебе свое глубочайшее почтение.
Елена. Хорошо… хорошо… Но тем более ты не решишься оставить нас без песни и таким образом огорчить сладчайшую.
Пандар. Сладчайшая царица… Наисладчайшая!.. Надеюсь…
Елена. Не надейся, а знай, что и наисладчайшую царицу нетрудно превратить отказом в наискучнейшую.
Пандар. Увы, и этим ты меня не тронешь, клянусь, не тронешь! Я глух временами и к таким речам. Я с просьбою к тебе, Парис: если Троила потребуют к столу Приама, извини как-нибудь его отсутствие.
Елена. Слушай, Пандар.
Пандар. Что угодно моей царице, моей наи…
Елена.Нет, Пандар, как угодно…
Пандар. Что угодно наисладчайшей царице?
Парис. Что там у него? С кем ужинает он?
Елена. Не в том дело, царевич, но…
Пандар. Что угодно очаровательной царице? Не допытывайся только об этом. Моя племянница ужасно рассердится, если узнает, что об этом ужине известно другим.
Парис. Головой ручаюсь – дело идет о Крессиде.
Пандар. Нет, нет, не говори этого. Ты не проницателен. Крессида совсем нездорова сегодня.
Парис. Я догадываюсь.
Пандар. Догадываешься? О чем догадываешься? Но довольно! Лютню мне! Лютню! Я иду петь, моя сладчайшая царица!
Елена. Вот это мило.
Пандар. Ах, моя племянница без ума от одной вещи, принадлежащей тебе, сладчайшая царица.
Елена. Эта вещь будет принадлежать ей, если, конечно, речь идет не о Парисе.
Пандар. О нет, нет! Какой там Парис, они теперь в ссоре, они раздвоились.
Елена. Ну, после ссоры так подчас мирятся, что из раздвоения выходит утроение.
Пандар. Полно, полно. Уши бы мои не слышали! Лучше спою-ка я вам песенку.
Елена. Ах, пожалуйста, пожалуйста! А знаешь ли, милейший Пандар, у тебя прекрасный лоб.
Пандар. Приятно слышать хоть до завтра.
Елена. Нет, лучше пой о любви, об одной любви! Знаешь, о той, что погубит всех нас. О, Купидон! Купидон! Купидон!
Пандар. Именно – любовь погубит.
Елена. И все-таки пой любовь, любовь, одну любовь.
Пандар. Песня моя именно так и начинается. (Поет.)
Любовь! Одна любовь везде!
Она и стрелы мечет.
Самец и самка с ней в беде.
Она же их и лечит.
«Ах, ах!» – сильнее петуха
Любовник восклицает.
Но скоро счастье в «ха-ха-ха!»
«Ах, ах!» преображает.
Елена. Да Пандар влюблен! Так могут петь только по уши влюбленные.
Парис. Он охотник до голубей, ну а голуби, известно, горячат кровь, горячая кровь возбуждает пылкие мысли, пылкие мысли рождают пылкие дела, а пылкие дела – любовь.
Елена. И это родословная любви! Горячая кровь, пылкие мысли, пылкие дела! Да это все ехидны. Неужели же любовь порождение ехидн? А кто был сегодня в битве, царевич?
Парис. Гектор, Дейфоб, Эллен, Антенор, а с ними и лучший цвет Трои. Я тоже хотел вооружиться и идти с ними, да моя дорогая Елена воспротивилась. Как хорошо, однако, случилось, что и брат Троил также не пошел туда.
Елена. Он прилип к чему-то губами. Тебе это должно быть известно, любезный Пандар.
Пандар. Не знаю, моя наисладчайшая царица, не знаю. Самому хотелось бы знать, что они такое затевают сегодня? (Парису.) Так ты не забудешь извиниться за него перед царем-отцом?
Парис. Нет, не забуду.
Пандар. До свиданья, наисладчайшая царица.
Елена. Поклонись от меня своей племяннице.
Пандар. Буду кланяться, очаровательная царица.
Уходит. Вдали бьют отбой.
Парис
Они идут обратно с поля битвы?
Отправимся и мы в дворец Приама
Приветствовать бойцов. Еще хочу
Молить тебя, прекрасное созданье,
Помочь мне снять доспехи боевые
С героя Гектора. Упорные стальные
Застежки их скорее упадут
От нежных рук, чем от мечей враждебных.
Ты превзойдешь здесь силою своей
Всех греческих царей и полководцев.
Елена
О мой Парис бесценный, я горжусь
Подобным порученьем: в нем, быть может,
Залог бессмертной славы я явлю…
Парис
О, милая, как я тебя люблю!
Сцена 2
Троя. Перед садом Пандара. Встречаются Пандар и слуга Троила.
Пандар. А, это ты! Ну, где же теперь твой хозяин? Не у моей ли племянницы Крессиды?
Слуга. Нет, сударь, он ожидает, чтобы вы проводили его туда.
Пандар. А вот и сам он идет.
Появляется Троил.
Что такое? Скажи, что такое?
Троил (слуге). Ты, болван, иди отсюда.
Слуга уходит.
Пандар. Виделся ты с моей племянницей?
Троил
Нет, Пандар, нет. Все время я блуждал
Лишь у дверей заветных, как блуждает
Мятежная и грешная душа
У берегов таинственного Стикса
И ждет ладью. О, Пандар мой, молю,
Будь мне Хароном, отвези меня
К полям благоухающим, там страстно
Я упаду на девственное ложе,
Достойное избранника. Сорви
С плеч Купидона вычурные крылья,
И мы на них с тобою полетим
К моей Крессиде.
Пандар
Погуляй по саду.
Я приведу ее к тебе.
Уходит.
Троил
Я весь
Дрожу. Меня волнуют ожиданья,
Воображаемое счастье мне
Так сладостно, что опьяняет чувства.
Что ж будет в тот благословенный миг,
Когда прильну я жадными устами
К ее устам и влажный нектар вдруг
Прольется в грудь!
Боюсь, что смерть мгновенно
Прервет любовь, иль обморок затмит
Сознание, иль знойное блаженство
Могучее и тонкое пронзит
Мой грубый ум. Я трепещу заране…
Я, кажется, утрачу в наслажденье
Способность разбираться, как в бою,
Когда врага смешавшегося гонишь…
Пандар возвращается.
Пандар. Она принаряжается и сейчас придет сюда. Царевич, будь смелее. Как будто духи бедную напугали. Она волнуется, краснеет, дышит так тяжело, иду за ней. Сегодня она необыкновенно привлекательна, но это нисколько не мешает ей дышать подобно пойманному воробью.
Уходит.
Троил
И мне до боли страсть стесняет сердце.
Как в лихорадке все оно горит,
Трепещет… Я растерян… Я дрожу,
Как подданный под взглядами монарха.
Входят Пандар и Крессида.
Пандар. Ну, иди, иди… Что уж краснеть. Стыдливость – младенец. Вот она перед тобой. Рассыпься перед нею в клятвах, как рассыпался предо мной. Ты, кажется, опять намереваешься улетучиться? Значит, тебя следовало бы проманежить хорошенько, чтобы сделать ручной. Да, придется-таки прибегнуть к этому. Идем-ка рядом со мною, а вздумаешь артачиться – попадешь в дышло. Ну, ты чего же ничего ей не выскажешь? Поднимай-ка занавес и показывай картину. Ах, этот дневной свет! Вы оба, по-видимому, боитесь оскорбить его. Будь теперь ночь, вы поскорее бы сблизились. Вот так, отлично. Целуй свою владычицу, да так, чтобы поцелуй занял целую вечность. Действуй, строитель. Воздух здесь благотворный… Клянусь, я до тех пор не выпущу вас, пока вы не выскажете друг другу все, что накопилось в сердце. Ну, сокола сегодня можно будет поздравить с соколихой. В этом я готов клясться всеми утками, плавающими в реке.
Троил. Милая! Ты лишила меня языка.
Пандар. Язык тут ни при чем. Долг платежом красен. Плохо, если на дело не хватит сил. Так, так… опять уж нос с носом… Отлично… «Когда обе стороны приходят ко взаимному соглашению…» и прочее… и прочее. Войдите, войдите в двери, а я поищу огня.
Уходит.
Крессида. Угодно тебе войти, царевич?
Троил. О Крессида! Как долго я томился ожиданьем этого счастия.
Крессида. Томился ожиданьем! О, да исполнят боги твое желание, мой властитель!
Троил. «Да исполнят боги твое желание»! К чему такое восклицание! Или в тихом ручье нашей любви моя красавица увидела тину?
Крессида. Более тины, чем светлой любви, если только у предчувствия моего зоркие глаза.
Троил. Их страх способен превратить в демона и херувима.
Крессида. Но все же слепой страх меньше спотыкается, когда поводырем у него зрячий разум, чем слепой разум, без страха. Бояться худшего нередко значит – избегать худшего.
Троил. О, пусть моя красавица забудет о страхе. Чудовища никогда не смеют и проникнуть во владения Купидона.
Крессида. А чудовищное?
Троил. Ничто, кроме наших превыспренних клятв – пролить океаны слез, жить в огне, есть скалы, укрощать тигров, воображая, что нашей возлюбленной труднее придумать для нас тяжкие подвиги, чем нам их выполнить. В любви, моя Крессида, чудовищно только одно: воля безгранична, а действие рабски заключено в оковы.
Крессида. Говорят, влюбленные обещают больше, чем в силах исполнить, и вечно клянутся натворить дел, которых никогда не совершают. Клянутся свершить десятки подвигов, а не свершают и десятой части одного из них. Разве тот, кто кричит по-львиному, а поступает по-заячьи, – не чудовище?
Троил. Неужто есть такие! Я не из них. Хвали меня по испытании, цени по заслугам, но никогда не осуждай прежде испытания. Голова моя будет непокрыта, пока не заслужит венка. Ни один подвиг в грядущем пусть не встретит похвал в настоящем. Не станем возвеличивать мужество прежде проявления его, а проявится – скромно определим его значение. Вот тебе в нескольких словах мой символ веры. Троил по отношению к Крессиде останется таким, что сама зависть не найдет в нем ничего для насмешки, разве кроме его неизмеримой верности, а верность эта превзойдет самую истину.
Крессида. Угодно тебе войти, царевич?
Пандар возвращается.
Пандар. Как! Все еще продолжает краснеть! Не было вам разве времени сговориться!
Крессида. Хорошо, дядюшка. Отныне все свои глупости я посвящаю вам.
Пандар. Покорно благодарю! Если у тебя от него будет ребенок, ты и его мне посвятишь? Будь только верна царевичу, а если он станет отбиваться от рук – вини меня.
Троил. Теперь, моя красавица, тебе известны мои заложники: слово моего дяди и моя непоколебимая верность.
Пандар. Прекрасно. А за Крессиду я тебе даю слово. В нашем роду долго не сдаются, но раз сдавшись, остаются навек постоянны. Тебе, царевич, я могу это сообщить. Мы все – точно репьи: куда нас кинут, там и прицепляемся.
Крессида
Теперь ко мне вернулась снова смелость,
А вместе с ней – решимость все сказать.
О мой Троил, царевич мой, послушай:
В теченье долгих месяцев и дней
И днем и ночью я тебя любила.
Троил
Зачем же был так страшно труден путь
К твоей любви?
Крессида
Я долго притворялась,
Что не люблю тебя, а между тем
Я всей душой тебе принадлежала
Едва ль не с той минуты, как впервой
Увидела… Узнав мою любовь,
Ты тотчас обратился бы в тирана.
Люблю тебя, люблю, о мой Троил,
Но и любя, я все ж имею силы
Владеть собой. Нет, нет, неправда, лгу!
Давно, давно все мысли обратились
В балованных детей, и мать, увы,
Бессильна с ними справиться. Вот видишь,
Насколько все мы глупы! Я сейчас
Все разболтала. Как же избежим
Злословья мы, когда и о себе
Все выболтать готовы… Я любила,
Не подавая вида, что люблю,
А втайне сожалела, что не смею
О страсти говорить своей, что я –
Я не мужчина… О Троил, скорее
Мне прикажи молчать, иначе здесь
В чаду любви я выскажу так много,
Что первая раскаюсь. О, смотри!
Смотри – одним молчанием умелым
Из глубины душевных тайников
Исторг ты рой признаний… О, молю,
Замкни уста мои.
Троил
(целуя ее)
Я повинуюсь
И заглушаю музыку любви.
Пандар
Вот это ловко сделано!
Крессида
О милый…
Молю тебя, прости меня, поверь,
Я далека намерений бесстыдных
Так поцелуй выпрашивать… Сама
Стыжусь того, что вырвалось. О боги!
Что я сказала! Сделала! Позволь
Мне удалиться… Это так ужасно!
Троил
Как! Покидать меня! Так скоро!
Пандар
Вздор
Покинет до… до завтра на рассвете.
Крессида
Молю, пусти меня…
Троил
Но чем же ты
Оскорблена?
Крессида
Сама собой.
Троил
Так, значит,
Ты от себя не можешь убежать.
Крессида
Молю тебя, вдохни мне эти силы!
Пускай здесь часть останется меня,
Но эта часть так зла, что не допустит
Меня служить игрушкой… Словом, мне
Бежать! Бежать!.. О, где же мой рассудок?
Что говорю? Сама не знаю что!
Троил
О нет, поверь, кто говорит так мудро,
Отлично знает то, что говорит.
Крессида
Так, может быть, я больше проявляю
Находчивости, хитрости ума,
Чем искренней любви. Ты можешь думать,
Что страстные признания мои
Лишь удочки, которыми хотела
Поймать твое признанье я… Слыхал
Ты, видимо, что быть возможно умным
Лишь не любя. Нет, смертным не дано
Любить, блистая разумом… Нет, это
Лишь небожителям одним доступно.
Троил
Я досель
Мечтал, что женщине, и в том числе тебе,
В своей груди хранить доступно вечно
Святой огонь любви и оживлять
С весенней негой силу постоянства,
Чтобы иметь возможность возрождать
Блеск красоты былой воспоминаньем.
О, если бы с сознанием таким
Я верить мог, что страсть моя и верность
Пробудят и найдут в твоей душе
Такой же отзвук ласковый и нежный,
Как и любовь моя… Я весь бы, весь
Наполнился невыразимым счастьем!
Ты видишь, как я детски прост… Поверь,
Моя любовь проста, наивна так же.
Крессида
Я в этом бы поспорила с тобой.
Троил
О дивное, святое состязанье!
Здесь спорит верность с верностью о том,
Кто искренней и глубже… О, я знаю –
Настанет день, когда в своей любви
И верности лишь именем Троила
Влюбленный станет клясться: истощив
Сокровищницу пламенных сравнений
И образов и страстных обещаний,
Наскучив повторять, что их любовь
Крепка, как сталь, дружна, как солнце с утром,
Прилив – с луной, магнит – с седым железом,
С голубкой – голубь, ну а шар земной –
С той силою, что правит им, – придется
Окончить тем, чтоб коротко сказать:
«Я верен, как Троил!»
Крессида
О, если б это
Пророчество сбылось! Мой ненаглядный,
О, если разлюблю когда-нибудь тебя я,
Пусть именем моим зовут измену!
И даже там, в грядущем, пусть, когда
Забвению дряхлеющее время
Предаст себя, – влюбленные, клеймя
Презрением все лживое, как речи
Волков к ягнятам, как мачехи любовь,
Перечисляя все, что скоротечно,
Изменчиво, как ветер, волны, люди, –
И уж в конце, исчерпав все сравненья
Нелестные, – пусть просто скажут: «Лжива,
Как эта ложь по имени Крессида».
Троил целует ее.
Пандар. Дело! Договор заключен. Скрепляйте, скрепляйте его. Я буду свидетелем. Дай мне руку. И ты, племянница, тоже. Если, несмотря на все мои старания вас соединить, вы все-таки окажетесь неверными друг другу, – пусть, пока есть свет на свете, все жалостливые посредники между любящими зовутся моим именем и пусть все обращаются с ними, как с истинными Пандарами! Да! пусть все вероломные любовники зовутся Троилами, все коварные женщины – Крессидами, а все сводники – Пандарами. Говорите: «Аминь»!
Троил. Аминь.
Крессида. Аминь.
Пандар. Аминь. Теперь идемте – я покажу вам вашу спальню. Чтобы кровать не болтала о проказах ваших, давите ее до смерти. Ступайте.
Троил и Крессида уходят.
Всем скромным девам здесь пусть даст Амур
три дара:
И спальню, и постель, и сводника Пандара.
Сцена 3
Греческий стан. Входят Агамемнон, Улисс, Диомед, Нестор, Аякс, Менелай и Калхас.
Калхас
Цари! Теперь, когда идет все гладко,
Осмелюсь я награду попросить
За важные услуги. Вам известно, –
Благодаря предвидению, я
Покинул Трою; все мое именье
Оставил там и заслужил еще
Название изменника. Немало
Вернейших благ принес я на алтарь
Безвестного грядущего: все связи
Я разорвал, презрел привычки, сан –
Все, что слилось со мною неразрывно,
Для пользы греков родину презрев;
Я всем стал чужд, далек и ненавистен.
Теперь прошу я в счет грядущих благ,
Обещанных за все мои услуги,
Лишь милости, и, право, небольшой.
Агамемнон
Чего ж ты хочешь? Говори!
Калхас
Троянец
Вчера был в плен взят вами; Антенор
Его зовут; он в Трое чтим высоко.
Припомните, не раз готовность вы
Мне изъявляли, – я вам благодарен, –
За дочь мою Крессиду дать взамен
Любого пленника, на это Троя
Отказом отвечала… Час настал.
Для греков важен Антенор; он – сила,
Руководитель их, и за него
Они отдать готовы даже сына
Приамова… Так пусть же Антенор,
О, гордые цари и полководцы,
Идет домой и выкупом живым
За дочь мою послужит, а Крессида
Вполне собой меня вознаградит
За все мои важнейшие услуги.
Агамемнон
Проводит Антенора Диомед
И приведет Крессиду! Я исполню,
Калхас, твое желание. А ты,
Мой милый Диомед, как подобает
Послу царя Агамемнона, будь
На высоте призвания, доспехи
Блестящие надень, да, кстати, там
Узнай, готов ли Гектор к поединку:
Аякс готов.
Диомед
Доверием таким
Я вознесен и все исполню точно.
Диомед и Калхас уходят. Ахилл и Патрокл выходят из своих палаток.
Улисс
Смотри – Ахилл стоит в дверях палатки.
Прими, о полководец, мой совет
И на него не обращай вниманья,
Когда пойдешь ты мимо. И цари
Другие пусть поступят так же, взглянут –
И далее пойдут своим путем.
Последним я пройду. Меня он, верно,
Вопросом остановит: почему
Относятся к нему с таким презреньем?
И я его насмешкой угощу
Холодною и едкой, как лекарством
От гордости. Ему такой урок
Полезен будет. Гордость знает только
Одно лишь зеркало, и это – гордость:
В него взглянуть уместно ей… Когда
Все гордецу потворствуют, – беда!
Агамемнон
Совет хорош, и мы его исполним.
Мы все пройдем, не кланяясь ему,
Как люди незнакомые… Нет, лучше
Иные пусть поклонятся, но так,
Чтоб чувствовал он их пренебреженье;
Его заденет это посильней,
Чем невниманье полное. Пойдемте;
Я – первый.
Ахилл
Как! Со мною говорить,
По-видимому, хочет полководец?
Но я сказал, что больше не хочу
С троянцами сражаться…
Агамемнон
(Нестору)
Ахилл там что-то говорит? Чего
От нас он хочет?
Нестор. Мне кажется, прославленный Ахилл, ты хочешь что-то сказать Агамемнону?
Ахилл. Нисколько!
Нестор. Нет, государь.
Агамемнон. Тем лучше.
Уходит с Нестором.
Ахилл (Менелаю). Здравствуй!
Менелай. Будь здоров.
Уходит.
Ахилл. Что это! Рогоносец насмехается надо мною?
Аякс. Привет Патроклу.
Ахилл. Доброго утра, Аякс.
Аякс. А?
Ахилл. Доброго утра.
Аякс. До завтра.
Уходит.
Ахилл
Что за дерзкое нахальство!
Иль не хотят они Ахилла знать!
Патрокл
Да, это странно. Все перед Ахиллом
Сгибалися, бывало, – издали
Его улыбкой льстивою встречая
И пресмыкаясь, как пред алтарем.
Ахилл
Да, это странно. Иль за это время
Я обеднел? Давно известно всем:
Когда величье во вражде с Фортуной,
И все к нему враждебны. Кто упал, –
В глазах других прочтет свое паденье.
Ведь люди – это бабочки, они
Раскрашенные крылья распускают
Лишь в теплый день. Они глядят на нас
Не как на человека; чтятся только
Лишь внешние дары: богатство, сан,
Прославленность – все, чем играет случай
С достойными. Капризный пьедестал!
Распался он – и рухнула с ним вместе
Непрочная любовь. Однако я
С Фортуною покуда еще дружен,
Все, чем владел, по-прежнему мое,
Помимо разве только этих взглядов,
Которые открыли вдруг во мне –
Не знаю что – обидное для их
Вниманья. Вот Улисс идет… Я чтенье
Его прерву. – Улисс!
Улисс
Что от меня
Желает сын прославленный Фетиды?
Ахилл
Что ты читал?
Улисс
Да вот, один чудак
Мне пишет вдруг, что как бы ни был смертный
Превознесен, и так и сяк богат, –
Он никогда похвастаться не может,
Что все дары действительно его,
А не живут в его воображенье,
Что чувствует он только их, когда
Отражены в других они, как будто
Лишь озарив и обогрев других,
Он сам живет счастливым отраженьем.
Ахилл
Тут ничего чудного нет, Улисс.
И красота, которою другие
Любуются, – лишь в них отражена;
Глаз самого себя не может видеть,
Он проводник чистейший наших чувств,
И, встретившись с другим таким же глазом,
По отраженью судит о себе.
Самих себя не могут видеть люди,
И о себе доступно им судить
По отношенью к ним других: вот это
Единственное зеркало.
Улисс
Меня
Не самая основа удивляет;
Она стара, и я согласен с ней.
Но следствие… Доказывает автор,
Что никого нет в мире, кто бы мог,
Хоть сто пядей имей во лбу, – похвастать,
Что убежден в себе, пока ему
Не выкажут внимания другие.
Он часто сам не ведает о них,
Пока их в отраженье не увидит,
Иль не услышит их в рукоплесканьях,
Как в звонких сводах собственное эхо,
Как отблеск солнца в стали… Поражен
Так глубоко я был блестящей мыслью,
Что тотчас же подумал об Аяксе.
«Ведь вот осел, – подумал я, – и сразу
Он в честь попал. О, сколько в мире есть
Таких вещей, которые полезны,
Однако их презрением клеймят.
Другие же на взгляд и драгоценны,
А им лишь грош цена. И, может быть,
Мы завтра же увидим, как Аякса
Прославит случай… Боги! О, зачем
Приходится одним свершать деянья,
Когда другие призваны к тому!
Иной в чертог Фортуны своенравной
Ползет себе, в то время как другой
Разинет рот… Иные рвут у славы
Себе куски, другие же ее
Из гордости минуют иль от лени.
Смотреть противно, как везде теперь
Приветствуют Аякса льстиво греки,
Как будто он уж гордо попирал
Грудь Гектора ногой своей, иль Троя
Колеблется могуществом его.
Ахилл
Да, да, я верю этому. Как скряги
Пред нищими, сейчас они прошли…
Вот здесь прошли, – меня не удостоив
Ни словом, ни приветом. Неужель
Все подвиги мои уже забыты?
Улисс
Не забывай, что время за спиной
Несет суму, в которую бросает
Забвению подачки. Это зверь,
Чудовище, – оно неблагодарно,
И как бы ни был подвиг величав –
Забвение пожрать его готово.
Поверь, Ахилл, не подвиги в былом
Опора славы, – мудрость в настоящем.
Что подвиги былые? Лоскуты,
Колеблемые ветром, ржавый панцирь,
Подвешенный на гвоздике для смеха.
Скорее в путь! Узка, тесна тропа,
Проложенная к славе, невозможно
По ней идти двоим. Не уступай
Другому путь. Знай, у соревнованья
Есть тысячи испытанных сынов,
Бегущих неустанно за тобою.
Лишь уступи им первенство в пути,
Отстань на миг – и на тебя все хлынут,
Как волны моря злобные, сомнут
И позади забытого оставят.
Так, впереди всегда привыкший быть,
Горячий конь оступится случайно
И упадет, и чрез него тогда
Проносятся другие, беспощадно
Топча его копытами. Таков
Теперь и ты с своей поблекшей славой.
Пусть далеко героям скороспелым
До подвигов твоих, но ведь зато
Их положенье выгоднее. Время –
Воспитанный хозяин. Руку жмет
Он гостю уходящему небрежно,
Входящему – объятья и почет.
Здороваются люди, улыбаясь;
Прощаются, вздыхая. Не ищи
За прошлые дела вознагражденья.
Все блага жизни: красота, любовь,
Ум, сила, власть, происхожденье, дружба, –
Клеветников завистливых родят,
И время, несомненно, – самый злейший.
Весь мир роднит единая черта:
Всех увлекает новость безделушек,
Хотя на них прошедшего печать.
И золото, облепленное грязью,
Пред грязью позолоченной – ничто.
Дневное к дню приковано, и ты,
Герой великий, не дивись, коль греки
Все поголовно станут обожать
Бездарного Аякса. Что недвижно –
Не так в глаза бросается, как то,
Что движется. Восторги,
Которыми ты прежде встречен был,
Могли бы не умолкнуть и поныне;
Могла бы слава гордая избрать
Своим жилищем постоянным ставку
Того, кто здесь, на этих же полях,
Умел своею храбростью безмерной
Такой восторг всеобщий возбуждать,
Что даже Марс от зависти бесился!
Ахилл
Да, я ушел от дел, но у меня
На это есть разумные причины.
Улисс
Но против них найдутся без труда
И более достойные героя.
Известно всем, что страстно ты влюблен
В одну из дочерей Приама.
Ахилл
Вот как!
Известно всем?
Улисс
Ты удивлен? Но знай,
Правительство все видит и все слышит.
Ему известно все: и золото, что в недрах
Земли хранит Плутос, и тайны
Глубоких бездн. Оно способно вскрыть
Те помыслы, что зреют в колыбели.
В душе любого государства есть
Таинственная сила, и доныне
История ее не поняла,
Ум не постиг, не выразило слово.
Нам так же хорошо, как и тебе,
Известна связь твоя с семьей Приама.
Но слушай: Поликсена, может быть,
Красива – победить, однако,
Почтенней для Ахилла не ее,
А Гектора. Какое горе Пирру
Ты принесешь, когда сто уст молвы
Передадут ему, что дочь Приама
Ты славе предпочел, а рои дев
С насмешкой и укором в хороводе
Вдруг запоют: «Сестру пленил
У Гектора Ахилл,
Но Гектор сам – позор и стыд!
Аяксом был убит».
Прощай – уже стоит на льду глупец, –
Взломай тот лед и вновь возьми венец!
Уходит.
Патрокл
Тебе не раз советовал я то же.
Хоть женщина с ухваткою мужской
Противна всем, не лучше и мужчина,
Когда во время гибельной войны
На женщину походит. Не меня ли
Винят в твоих поступках? Все вполне
Убеждены, что только отвращенье
Мое к войне способно удержать
Тебя средь битв. Стряхни ж любовь скорее,
Как с гривы лев полночную росу, –
И Купидон слепой, сластолюбивый
Падет во прах.
Ахилл
Так неужель Аякс
Сразится с Гектором?
Патрокл
Да, и за трудный,
Отважный подвиг славу обретет.
Ахилл
В опасности моя былая слава –
Я сам нанес ей гибельный удар.
Патрокл
Так берегись. Нет тяжелее раны
Той, что своей рукой нанесена.
Опасности являются нередко
От собственной оплошности; они,
Как лихорадка, часто заражают,
Когда сидим на солнцепеке мы.
Ахилл
О дорогой Патрокл мой, позови
Ко мне Терсита. Я шута отправлю
Послом к Аяксу с просьбой пригласить
Ко мне вождей троянских после битвы.
Пусть это прихоть женская, но я
Горю желаньем Гектора увидеть
Без лат стальных, а в мирном одеянье.
Лицом к лицу хочу с ним говорить…
Но вот Терсит – ты от хлопот избавлен
Идти за ним.
Входит Терсит.
Терсит. Вот так чудо!
Ахилл. А что такое?
Терсит. Аякс шатается взад-вперед по полю и ищет самого себя.
Ахилл. Как так?
Терсит. Он должен завтра идти на поединок с Гектором, и геройская потасовка, которую он получит, делает его до того пророчески гордым, что он бредит без слов.
Ахилл. Неужели?
Терсит. Верно. Распустил хвост, как павлин. Походит, походит и остановится, как трактирщица, которой негде свести своих счетов, кроме своей головы. Он, как вельможа, кусает себе губу, словно хочет глубокомысленно возвестить: «В этой голове ума палата, да только он из нее выходить не хочет». И точно, он в ней есть, да только не выскакивает, как из кремня искра, покуда его не стукнуть как следует. Малый этот погиб окончательно; если ему Гектор не сломит шеи, то она переломится от тяжелого тщеславия. Меня он не узнает уж! Я говорю ему: «Здравствуй, Аякс!» – а он мне на это: «Благодарю, Агамемнон». Ну, что вы скажете о человеке, принимающем меня за полководца! Он превратился в настоящую береговую рыбу, безгласное чудовище… Велика радость славы! Ее, как кожаную куртку, можно и наизнанку выворачивать.
Ахилл. Я хочу тебя, Терсит, отправить к нему послом.
Терсит. Меня? Напрасный труд. От него теперь ни на один вопрос не добьешься ответа: он выше этого; только ничтожество разговаривает. Он ходит, держа язык в кулаке. Я готов вам представить его. Пусть Патрокл спрашивает меня. Вы увидите живого Аякса.
Ахилл. Хорошо. Ты, Патрокл, подойди и скажи ему, что я прошу покорнейше доблестного Аякса пригласить наихрабрейшего Гектора прийти без оружия в мой шатер и добыть для него пропуск от великого, дважды, трижды прославленного предводителя греческих войск Агамемнона и так далее. Начинай.
Патрокл. Да благословит Зевс великого Аякса.
Терсит. Гм…
Патрокл. Я пришел от имени достойного Ахилла.
Терсит. А-а-а…
Патрокл. Он покорнейше просит тебя пригласить Гектора в его палатку.
Терсит. Гм…
Патрокл. И добыть ему свободный пропуск от Агамемнона.
Терсит. От Агамемнона?
Патрокл. Да, от него, светлейший Аякс.
Терсит. А-а-а…
Патрокл. Что ты на это скажешь?
Терсит. Да хранит тебя Зевс… От чистого сердца.
Патрокл. А твой ответ?
Терсит. Если завтра будет хороший день с утра, я подумаю и дам ответ; так или иначе, он дорого заплатит, прежде чем одолеет меня.
Патрокл. Твой ответ, дорогой Аякс?
Терсит. Будь здоров… от всей души.
Ахилл. Неужто он поет в таком духе?
Терсит. Напротив, он не в духе. Какая будет из него музыка, когда Гектор завтра выколотит из него мозги, – не знаю. Вероятно, ни малейшей, если Аполлон не вытянет из него жилы и не наделает из них струн.
Ахилл. Ты сейчас же отнесешь ему послание.
Терсит. Давай лучше письмо к его лошади: из них двоих она все же умнее.
Ахилл. Мой ум, как источник, взволнованный бурей, до того смутен, что я сам не вижу его дна.
Ахилл и Патрокл уходят.
Терсит. Ах, если бы источник твоего ума снова просветлел хоть настолько, чтобы мне в нем осла напоить! Лучше бы я желал быть подкожным паразитом у барана, чем таким безнадежно храбрым дураком!
Уходит.