Развернувшись на каблуках, Махрсан вышел из комнаты, на диво осторожно прикрыв за собой дверь, словно та стеклянная.
"Вот, знаю же, что меня пытаются развести", — ругал я самого себя, старательно подбирая одежду по размеру. — "Знаю и все едино — верю этим двум, прожжённым всеми кострами, пройдохам. Слишком уж они… Испуганны!"
Гардероб, в который меня отправил Игнатич с глаз долой, оказался здоровенной комнатой, метров эдак в сотню, квадратных. Вдоль трех стен — длинные стеллажи с одеждой всей фасонов и цветов, что мне встречались. В центре — в три ряда — длинные дорожки с развешанными на плечиках, женскими платьями. Мягкий свет обычных ламп накаливания, спрятанных в матовые плафоны, чуть желтоватый и радующий глаз. Паркетный пол, деревянный и тщательно отполированный, вычищенный до медового блеска плашек, сложенных стандартной "елочкой". Белый потолок, окрашенный, на мой взгляд, обычной водоэмульсионкой или такой новомодной, "акрилкой". Стены — мягкого, кофе с молоком, где кофе самую малость, а молока совсем не пожалели, цвета.
Первые пару минут плевался ядом в трехметровый потолок, пытаясь постичь логику складирование вещей.
Понял и зауважал — обычная система, без лишнего выпендрежа, на каждом ярусе стеллажа — яркая, хорошо заметная маркировка. Рядом, на нейлоновой веревке — журнал, в котором маркировка расшифровывается и ставится роспись, кто и сколько, чего взял. Химический карандаш прилагается, погрызенный с одной стороны и остро отточенный — с другой.
Последний раз с этого склада брал вещи совершенно субтильный типчик, ростом в метр пятьдесят девять и 39 размером ноги.
И брал он все это, не много ни мало — 8 лет наза…
Ой, простите — 18, лет назад!
Я уставился на дату выдачи и роспись.
Оторвался и прошел по рядам, касаясь тканей.
Все, словно вчера изготовлено!
Нашелся и мой размер, благо что я хорошо схуднул, валяясь на больничной койке. Схуднул так, что снова в пору обращаться к Мастеру, за его чудо-мазью… Главное, не назвать его по настоящему имени, навлекая на себя всех собак, громы и молнии.
Камуфляжа, так любимого мной за его практичность и непритязательность, не нашлось. Пришлось подбирать себе джинсу, во всех ее проявлениях.
Джинса, джинса!
Сколько песен о тебе сложено! Сколько ты морей-океанов отмотала, пока не стала этой самой одеждой, практичной и удобной, так любимой молодежью!
Тщательно "упаковавшись", свернул халат с завязками в рулончик и вернулся в комнату, к полковнику.
Полковник отчего-то, при виде меня, еще сильнее вжался в стенку и яростно блеснул очами, словно готовясь как можно дороже продать свою жизнь, прихватив на тот свет не только невидимого мной противника, но и меня, за компанию.
Дверь гардеробной громко хлопнула, стукнув меня ручкой в аккурат чуть выше пятой точки, не столько больно, сколько обидно, что застрял в дверях, как последний идиот.
Учитывая, что в центре комнаты, вместо стола, зияло черной дырой зеркало портала — слово "идиот" можно охарактеризовать, как констатацию факта, а совсем не ругательства.
От великого-то ума, не придумав ничего лучше, запустил в портал свернутым халатом и принялся ждать ответной реакции.
Из портала выкатилось оливково-зеленое, ребристое яичко и я возблагодарил Звезды, что позади меня — гардероб!
Успел я открыть дверь, влететь внутрь и колобком перекатиться под защиту стены, прижаться к ней, такой теплой и надежной, открыв рот и сжавшись в комочек.
Дверь снова захлопнулась, за ней что-то бумкнуло и хлопнуло, вскрикнул Игнатич и тишина!
Готовясь к худшему, но с верой в лучшее, я мужественно собрал себя в кулак, выпрямился, огляделся по сторонам, в поисках оружия и не найдя ничего подходящего, плюнул и открыл дверь.
Сделал шаг и…
Граната продолжала лежать на том месте, где я ее видел в последний раз, изображая из себя совершенно ручную. Портал изменил свой цвет на насыщенно розовый, а Игнатич изображал из себя рыбу, открывая и закрывая рот и хлопая ресницами, что твоя Мальвина или и того круче — заморская кукла Барби…
Старая и седая, кукла…
Всегда убеждал себя и всех окружающих в том, что между "любопытством" и "любознательностью" — огромная пропасть, заполненная телами тех, кто ее не заметил.
Шипел, плевался ядом и…
А что мне остается делать?
Даже будь я уверен на 220 % что надо мной пошутили — все равно, фиг бы я остался в этом бункере: любоваться стенами и ходить строем — хватит, уже и мир другой, да и я изменился.
Мысленно попросив прощения у сидящей на "губе" Валии, помахал ручкой "кукле Барби" и вошел в портал.
Я понятия не имею, что приготовили для меня два этих умника — может быть, этот портал моя последняя надежда оказаться где-нибудь в такой дыре, что найти меня не смогут ни Младшие, с их острым нюхом, ни наши, родные, "земные", оборотни… Хоть в погонах, хоть — без.
Всегда приходит такой момент, что сделать шаг — бесконечно страшно, а остаться стоять на месте — бесконечно глупо.
Мне не привыкать делать эти шаги, даже причиняя боль любимым и близким.
Лучше один шаг за край, в бездну, чем долгое угасание "растением", за которым ухаживают, с улыбкой на устах при родных и проклиная — в их отсутствие.
Розовый портал, странная прихоть чьей-то силы. Мне уже встречались синие и красные, молочно-белые сферы, в которых прибывали Высшие, по наши с Беном, души. Зеленые и сиреневые — наши, земные, открывающиеся в иные измерения, вместо мгновенного переноса из точки А, на поверхности нашей планеты, в точку Б.
Или, сиреневые не наши?
Чем еще отличался этот портал?
Запахом.
Запахом вареной кукурузы, перебивающим все остальное.
О, как я ненавижу этот запах, этот мерзкий запах, сигнализирующий, что на улице опять газища, выброшенная одним из нескольких, "градоубивающих", предприятий.
Длинный, розовый тоннель, чуть изгибающийся вверх и влево, куда ты меня приведешь?
Очень хочу надеяться, что не в чан с кислотой. Что, у меня будет шанс осмотреться по сторонам и принять бой. Или быстро-быстро унести ноги, без лишнего геройствования.
Это Аркан у нас — герой, рыцарь без страха и упрека. Сильный, прямой, с улыбкой в 33 зуба и такой же умный, как чугунный рельс, ибо это участь героя — рваться вперед, на минное поле, в лыжах и на скакалке.
Меня отучили, вдалбливая в верхний отросток одну аксиому — любые жертвы не приемлимы. Все должно быть чисто и тайно, иначе — полетят чьи-то головы. И, зная наш государственный строй — полетят как раз, головы невиновных.
"Разобраться, как следует. Наказать невиновных. Наградить непричастных" — Знаю, проходил еще в той жизни. Спасибо за науку.
Я шагал по розовой трубе, отгоняя от себя всю "чернуху", что накопилась во мне после разговора с "маститыми и звездатыми".
Пусть нет извилин, но чем-то я думаю?
Хотя…
Судя по тому, как очертя голову полез в портал — думать мне и правда нечем.
"Как там было, у "Наутилуса"? И твоя голова всегда в ответе за то, куда сядет твой зад…? Точно не про меня!" — Я шагал по пружинящей под ногами, розовой поверхности раздумывая… Ни о чем я не раздумывал… Мир сжался до розового тоннеля. Вверх и влево, вверх и влево, до бесконечности, до того момента, когда эта труба замкнется сама на себя в огромное кольцо, внутри которого бегает безмозглый попаданец.
В "проходах" нет времени, чувства голода, усталости или смертельных ранений — ты выйдешь из портала абсолютно таким же, каким зашел, сколько бы времени не пришлось нестись от точки до точки.
Проведя рукой по своей бритой голове, вспомнил "Отроков во Вселенной" и жить стало чуточку веселее. Так уж устроен человек — ему надо изменяться, двигаться и замирать, вглядываясь в новые горизонты, что открывает перед ним жизнь. А потом — вновь шаг, шаг переходящий в бег, а то и прыжки, когда мир вокруг тебя рушится и разваливается на части, грозя похоронить под собой, раскатать в тонкий блин, без права переписки или опознания твоих бренных останков.
Тоннель вывел меня на обычную лестничную клетку с синими стенами, отчаянно пропыленную, украшенную привычными надписями: "4 этаж", "Коля + Маша = криво намалеванному сердечку со стрелой и стандартной троебуквицей, которую кто-то попытался закрасить синим фломастером, от чего надпись стала лишь вульгарно-кричащей.
Две двери, напротив друг друга. Ступеньки вверх, ступеньки вниз…
Скользкие от пыли, ступеньки.
На всякий случай, подергал ручки — обе двери заперты, словно их хозяева отправились на работу, заботливо закрыв на все ключи, с надеждой вернуться вечером, к началу любимого сериала. Или — футбола.
Проведя пальцем по перилам, вздохнул — грязно и держаться за них, это только марать руки, а где я нахожусь и есть ли в этом месте вода — тайна за семью печатями.
Неторопливо, стараясь ступать плавно и осторожно, чтобы не поднимать тучи пыли, потопал вниз.
Из вредности, на каждом этаже проверял, заперты ли двери?
Заперты!
Да и двери — массивные, металлические, богатые даже на вид, четко давали понять — в подъезде жили совсем не бедные люди, которым нечего скрывать… Или времена были такие, что лучше крепкая дверь, чем пустая квартира.
Мысленно я сравнил эти двери с теми, что были в моей, еще той, жизни.
Сосновая дверь, оббитая лакированными рейками — на первой родине и такая же, только крашеная светло-голубой краской и без номера — на второй. Несмотря на холода, наш с Настеной дом был теплым, подъезд закрывался, а окна в подъезде оклеивались самими жильцами, на осеннем субботнике. Тогда же и растаскивались по квартирам цветы, чтобы не замерзли, пока не включат отопление.
Настена обожала герань, соседка снизу — фиалки. Соседка сверху упорно засаживала все золотым усом, а на пятом этаже главенствовал "Вован Сидорович", точь-в-точь, как в "Джентльмен шоу", пузатый, добродушный цветовод, совсем не дурак и в немалом чине генерал-майора. Ничего не поделать — квартиру мы получили от "конторы", а там все на виду, все вместе…