Оставив удивленную женщину стоять у стены, морпех вышел в коридор и протопал в свою комнату, за вещами.
Едва дверь за ним закрылась, Джулия сердито дернула бровкой и кинулась следом.
Раз дернула ручку двери. Два. И сползла на пол, от истеричного хохота — хитрый мужчина запер ее, в ее собственной комнате!
А говорят, что "коварство" — исключительно женская черта!
Из полутьмы потайной комнаты на порог выползла длинная тень и, прошествовав по деревянному полу, замерла у ее ног, вырастая и становясь странной фигурой с синими глазами, разбрасывающими вокруг льдистые молнии.
— Договор дороже денег, намного дороже. Я разрешил Вам жить, пока вы Мне нужны. Вижу, опрометчиво, разрешил. — Тень блеснула глазами, разрастаясь вверх и вширь, загромождая собой комнату. — Или у вас есть оправдание? У вас ведь всегда есть оправдания, не так ли, милочка? Весь ваш "божий промысел" — большое оправдание… И сами вы — оправдание, что не оправдало надежд. Трусливые, злопамятные, жадные. Божье семя, такое же дурное, как и сам бог. Видел бы Творец, что тут наделали его… Наблюдатели!
— Вот только Бога трогать не надо! — Взвилась Джулия, с усилием вставая на ноги и сжимая кулаки.
— А то что произойдет, девочка? — Тень сбросила с себя капюшон и демонстрируя правильные, тонкие черты лица, безукоризненной очертание губ и глаз, черные волосы и совершенные зубы, с острыми клыками, которые демонстративно облизывал красный язык. — Их было столько на моей памяти, "Великих", "Совершенных", "Божественных". Не осталось от них ни капищ, ни мест силы, ни памяти. И твой божок уйдет, едва явится что-то новое. Не первый он, кого предали его последователи, ни последний. Да и никогда не было у него сил, сотворить хоть что-то чудесное, чаще разрушить, предать и наказать — вот его возможности.
— Джаулин, я приму наказание… — Джулия склонила голову, находя в себе силы принять сказанное. — Только…
— Ой, какая ты… — Джаулин поморщился. — Кайта, какая ты… Вот скажи на милость, чего ты так привязалась к этой толстой кошелке? И этот, вояка, чем он так тебя вдохновил? Наказание, наказание… Как быстро людей портят боги… Вот, вроде и лет тебе уже за тысячу, а как в этот мир попала, так всякую чушь нести начала. Впрочем, раз уж зашла речь о наказании…
Мужчина накинул капюшон на голову, пряча свою улыбку.
— Ты Наказана, Кайта! Покинь это тело и иди со мной. — Не дожидаясь реакции, он развернулся к ней спиной и сделал шаг в сторону тайной комнаты, из которой наружу рвались веселые языки пламени, пробуя на зуб стоящий рядом шкаф, тканые половички на полу и деревянные доски самого пола, отполированные и с любовью отмытые женскими руками.
Женщина за его спиной сделала шаг, другой и, с тихим шорохом, словно снимаемое платье, легла на пол тонкая пленка с нарисованной на ней женским лицом и кучка одежды.
Существо, скрывавшееся под обличьем, расправило два узких серебристых крыла и склонило свой искаженный страданием, лик, в попытке спрятать слезы.
— Мне не ври. — Джаулин погрозил ей пальцем, даже не собираясь оборачиваться. — Я давно не верю ангелам. Вы создания богов, а не Творца!
Ангел поднял глаза, в которых, действительно, не было ни капли влаги.
Скрипнула открываемая снаружи дверь, впуская в комнату толстую женщину с пустым взглядом и сжатыми в руках спицами. Она прошествовала мимо замершей ангелицы, мимо сгорбившегося при ее появлении Джаулина и вошла в пламя первой, даже не вскрикнув, когда огонь охватил ее платье и принялся пожирать ее плоть.
— Как ты глупо, мелочно, жестока, Кайта… — Существо вновь откинуло капюшон и развернулось к ангелице. — Как и твой создатель, ущербна, порочна и нетерпима к другим проявлениям воли, ревнива и злопамятна. Все так же требуешь жертв и так же трусишь их принять… Твой бог прекрасен в своем предательстве паствы. Впрочем, тебя и тебе подобных он тоже с радостью предал, обменяв на очередную безделушку и горстку новых рабынь… Собирай своих сестер, Кайта. Мне наскучил этот город и его жители. Я привел большую охоту и твой бог с радостью примет их души после того, как мы насытимся их телами и кровью. Ему нужны новые мученики на небесах, ведь из них получаются отменные рабы, что отмахивают своего господина от назойливых мух!
— Да, Джаулин. — Ангелица склонила голову и хлопнула крыльями, поднимая горячий ветер и раздувая пламя. — Мои сестры уже ждут.
— Люблю послушных рабынь. Даже если они — ангелы, они так смешно пытаются скинуть путы повиновения, забывая, что эти путы натянул на них их собственный создатель. — Джаулин пропустил крылатую особу вперед себя и странным взглядом уставился в стену, словно на ней находился невидимый экран, по которому показывали лишь одному ему видимую сцену. И, то что он видел, доставляло старому вампиру несказанное удовольствие.
"Творец — гений, а его люди — лучшее из того что он мог создать…" — Шепнул он самому себе под нос и вошел пламя, с треском закрывая за собой весело горящие двери тайной комнаты.
Глава 11
****
Ни в смерти, ни в послесмертии, ни в посмертии нет ничего. Совсем ничего. Не отворяются златые ворота перед праведниками, ни открываются закопченные крышки котлов, перед грешниками. Тихое растворение в глобальном информационном поле — вот наш конец и наше начало. Когда-нибудь, великая машина "спортлото" выхватит из этого наслоения пересекающихся прямых, именно твою душу, снова свернет ее в спираль, очищая от старых знаний, и вышвырнет вон, в орущего младенца, покинувшего такую теплую и безопасную мамочкину утробу. Будет распрямляться спираль, вытягивая очередную прямую от рождения и до могилы, будет новая жизнь, новые знания, знакомства и новая родня.
У кого-то даже будет дежавю, если хитрый Хронос умудриться впихнуть две прямых на одну временную линию или извечный шутник, которого все зовут Локи, перепутает Норнам пряжу.
Кто-то, наконец, "отработает карму" и станет счастливейшим человеком, кто-то вновь споткнется и пойдет на перерождение.
Вокруг меня, переливалось сиянием туманности, странное поле. То ли — информационное, то ли — просто энергетическое, без деления на "плюс" и "минус", без "хорошей" или "плохой", наполненности. Туманность-поле изредка меняла свои цвета, очертания и размеры. Мне казалось, что временами она даже издает какие-то звуки, но как я могу слышать их без ушей?! А, с другой стороны, как я могу видеть все это богатство и великолепие игры красок — не имея глаз?!
О, нет, не думайте обо мне излишне хорошо, я не совсем уж не верующий. Нет, в Христа и прочих я не верую — однозначно. Сварога, Ярилу и прочих тоже мне подпихивать не надо — с ними мне не по пути, хотя они более симпатичны, ибо более честны со своими. Только я, к "своим" не отношусь. И радуюсь данному факту. Еще будучи живым, молодым и глупым, задал я себе простой вопрос, глядя на звездное небо, сияющее миллиардами ярчайших искорок, золотых, серебряных и даже красных и зеленых. Задал и получил ответ. Что называется: "сам спросил, сам ответил, заодно и с умным человеком поговорил…"
Ответ простой. Там, за всеми пространствами и реальностями, есть причудливая школа, в которой учат на Творцов. Они переходят из класса в класс, учатся, путешествуют и… Сдают экзамены. Кто-то на "отлично", кто-то на "троечку", кто-то умудряется схлопотать "неуд" и отправиться на второй год. Ну, а есть те, кто просто бросил учебу, по разным причинам.
Чувствую я, что именно такой Творец нам и достался.
Он не плохой. Просто не закончил свое творение, не запечатал в него вход и теперь сюда шныряют всякие прощелыги и водят экскурсии для младших групп, чтобы видели детки, что бывает с мирозданием и его содержимым, когда Творец "был пьян и фокус не удался".
Снова и снова прокручивая свои действия и события жизни, понимал, что поступил абсолютно правильно. Моя прямая — это моя прямая. Теперь уже не важно, что послужило причиной — следствие вот оно: яркая туманность, стоит приложить к которой свои пальцы и вибрация наполнит меня, унося все дальше и дальше от отметки входа, все сильнее распрямляя и счищая налет ржавчины злобы и равнодушия, накипь стыда, налет саможалости.
Но, вот хочу ли я этой чистоты?
И, позвольте спросить, откуда у меня пальцы взялись?!
"Восстань"!
"Ага. Вот сейчас, как восстану, между глаз, ваше творейшество. Только потом на себя пеняйте!" — Ждете, что из меня богоборец полезет? Или героя ждете, всего такого белого и пушистого? Хрен вам, господа небесные силы! Я — офицер. Тем более — в отставке! Хотите, чтобы я восстал? Будьте добры, приказ МО, со всеми печатями и подписями. Ну, или хотя бы моего непосредственного командира… Что? Нет? Простите, раз вы младшие по званию, тогда… "Кругом" и чтобы духу вашего не было!
Ага-ага, вот такое у меня солдафонское чувство юмора, такое солдафонское, что даже смерть пережило вместе со мной. А, может быть, даже в следующем рождении, я явлюсь миру чудным младенцем, в фуражке и, хорошо бы, в полковничьих штанах, с лампасами!
Буйное воображение дорисовало буденовку и усы, вызвав на глаза слезы умиления, от получившейся картинки.
Туманность тоже добавила свое понимание видения моего внутреннего мира, превратившись в "серпасто-молоткастое" красное знамя, с хорошо знакомым лозунгом: "Пролетарии всех стран, объединяйтесь!", выведенным золотыми буквами вокруг хорошо знакомого мне, герба.
Я радуюсь. Радуюсь, ибо впервые за месяцы у меня ничего не болит — не болит голова, не болит душа и на сердце, которого у меня больше нет, не скребутся кошки, видя, как нелегко моей любимой женщине. Сейчас, сейчас она проснется. Увидит письмо, достанет его из конверта и прочтет. Сейчас ей будет страшно больно оттого, что я сделал выбор за нас обоих. Но мужчина только так и может поступить — сделав выбор, сам. Ей будет больно час и два, а потом боль пройдет. Просто, сперва она начнет выходить слезами, а потом, помаленьку, стираться из памяти. Это займет дни и месяцы, но это будет лишь боль утраты, а не мука видеть перед собой — вместо любимого человека — обычный, больнично-постельный, овощ, тянущий деньги, время, нервы и пожирающий, пожирающий чужую жизнь, не давая взамен даже слабого шанса увидеть солнце над головой!