Легкий прыжок и масса, помноженная на скорость, полетела в мою сторону, подрабатывая хвостом, для ориентации.
Удар в грудь и я лечу в ледяную воду ручья, прикрывая одной рукой горло, другой вцепившись в серую шерсть животного, отталкивая его от себя.
Или прижимая?!
Нет, все-таки отталкивая! Иначе бы мне не поздоровилось встретиться с когтями, раздирающими не только тонкую человеческую кожу, но и шкуру его Высочества лося, а о бараньих я и вовсе предпочитаю помалкивать.
Оттолкнув серого, только и успел, что перекатиться боку на бок по руслу неглубокого ручья и попытался встать.
Ну да, ну да…
Снова легкий прыжок в мою сторону и я на лопатках. Волчьи лапы упираются мне в грудь, а раззявленная пасть приближается к моему, беззащитно раскрытому, горлу.
А вода такая холодная!
А из пасти зверя совсем не тянет неприятным запахом.
Все ниже и ниже опускается острозубая пасть, предвкушая мою горячую кровь и последний хрип.
— Обломайся, тварь… — Тридцать сантиметров инструментальной стали, честной и проверенной во многих заварухах, пролетает под лапой зверя и впиваются снизу в челюсть, ломает тонкую кость и впивается в мозг.
На миг желтые глаза наполняются обидой и непониманием, короткая судорога и когти рвут меня на клочки, превращая одежду в лоскуты, а меня в вопящий от боли кусок мяса.
Точнее, мечтающий о вопле, кусок мяса — туша волка весит словно добрых полтонны, холодный нос ткнулся лоб, прощальным поцелуем, клык распорол щеку и волчья кровь заливает мне лицо, слепит, смешивается с моей кровью и топит меня, вдавливая в ручей.
Еще не веря в собственные силы, в чудесное спасение и лишь отфыркиваясь, пытаюсь скинуть с себя скользкое и мокрое тело, вывернуться из-под него, издать хоть один громкий звук, чтобы привлечь внимание своих попутчиков.
Вечно человеку чего-то не хватает…
Мне вот сейчас совсем не комфортно — сверху тяжелая и горячая звериная масса, заливающая меня своей кровью, а подо мной ледяной ручей.
И ничего хорошего не предвидится.
И кровь волчья, по вкусу такая же, как и человечья. Может чуть солонее, да запах дикого зверя раздирает ноздри приторной вонью мокрой шкуры.
Никогда не любил собак. Они делают из человека мазохиста, заставляя выгуливать себя в шесть утра, маскируясь под прирученных и исполняющих команды.
Кошки намного честнее — они сразу ни во что не ставят человека, давая понять, что хоть ты сто раз разумный, а мышей ловить не умеешь, в темноте не видишь и спать, свернувшись в клубочек, на самом теплом и уютном месте — тебе не дано.
— Ух ты, какую суку завалил! — Хриплый мужской голос с нотками восхищения и странными обертонами, напоминающими голос самого лучшего в мире Шерлока Холмса, вырвал меня из пучины задумчивости. — Храбро. Смело. Впечатляюще. Но, как всегда, глупо.
Волчья масса скатилась с меня, давая легким вожделенный доступ к свежему воздуху, глазам — к бескрайнему небу, затянутому облаками, а сознанию, к тому факту, что говоривший мало напоминает Тохтара.
Высокий, обряженный в странный, лохматый камуфляж, в серой полумаске и темными очками-консервами на резинке, сейчас сдвинутыми высоко на лоб.
И, если из-за правого плеча торчал удивительной формы пластиковый приклад, то вот из-за левого — рукоять длинного меча, назвать который катаной, так и тянулся язык, а здравый смысл отрицательно качал моей головой и цокал языком, крутя у виска всеми указательными пальцами сразу.
— Оп-п-п-па… А это не наш… — Мужчина наклонился ко мне ниже и в его карих глазах заиграли озорные искорки. — Да еще и живой!
— Полу… Живой… — Поправил я мужчину-охотника и попытался хотя бы перевести тело из состояния "лежа в ледяном ручье", на состояние "сидя в ледяном ручье". Очень не удачно, попытался. Пришлось перекатываться на бок, вставать на четвереньки, долго мотать головой и так же, на четвереньках, выбираться на мокрую траву.
И все это под молчание и тихое дыхание охотника, даже и не подумавшего протянуть мне руку помощи.
— Ты, откуда такой пижон выискался?
— От верблюда. Сейчас воды попью и дальше пойду… Пустыню бороздить… — Оттирая с лица волчью кровь, зашипел от боли — зверь располосовал мне щеку почти насквозь, гарантированно добавляя к моей и так не великой красоте, еще и мужественный шрам.
Собака серая!
— Ладно-ладно, не злобись! — Пошел на попятный человек, присаживаясь на корточки напротив меня. — Дай посмотрю.
Спорить не хотелось. И жить тоже особо не хотелось. А хотелось от души завыть, потому что и брюки с рубашкой — в мусорку, и меня самого… Туда же…
— Тебя кто учил, болезный? — Охотник снял с пояса незаметную сумку и вытряхнул из нее сперва кусок белого полиэтилена, расстелил на траве, а затем, начал выставлять на белый квадрат разные пузырьки, ланцет и скальпель. Почесал затылок, взял меня за подбородок и повернул к свету.
— Меня зовут Гуим. — Представился он, открыл один из пузырьков, плеснул себе на ладонь, а с нее — мне на разорванную щеку. — Это тебе за то, что сразу на суку полез, а щенков не грохнул!
Сперва стало холодно, так холодно, что ледяной ручей из которого я только что вылез, показался мне настоящей парной!
Потом в края раны вцепились бесчисленные сонмы мелких паучков и стали стягивать их вместе, скреплять своими тонкими и острыми лапками не хуже швов, накладываемых профессиональной медсестрой.
— Не больно?! — Карие глаза мужчины смешно выпучились. — Парень… Да ты просто кладезь парадоксов, а не ученик сакрасса!
— Так я и не ученик… — Пожал я плечами и осторожно прикоснулся к щеке, опасаясь почувствовать грубые швы или рубцы. — Я пекарь, вообще-то… Спасибо.
Мое "спасибо" поставило Гуима в полный тупик.
Он ворочал бровями, морщил лоб, шевелил носом и ушами, прищуривался, словно решая непосильную для его интеллекта задачу, со многими неизвестными.
— Ага. Пекарь. А такирру забил скалкой. Насмерть. — Он растянул рот в широкой улыбке, демонстрируя отсутствие левого клыка и присутствие четырех стальных, нижних.
— Отверткой. — Поправил я ход его мыслей и попытался встать. — Вытащить, кстати, надо…
Пока я кряхтел, стонал и фыркал, старательно сгибаясь и разгибаясь, изучая подранные брюки и мокрые туфли, охотник, не сводя с меня глаз, осторожно, задним ходом, вернулся к лежащей в воде, волчьей туше. Наблюдая за мной одним глазом, присел рядом с ней, нащупал рукоятку отвертки и потянул на себя, вытаскивая инструмент на божий свет.
Рассмотрел.
Присвистнул.
Пока он все это делал, я успел выпрямиться, сделать глубокий вдох, закашляться от боли и криво усмехнуться. Если нет перелома ребер, то трещины явно присутствуют…
— Удивил, пижон. — Гуим протянул мне очищенную от крови, отвертку. — Может, еще не все для нас пропало, если пекарь таскает с собой отвертку и убивает ей волка-оборотня?
— Я еще и на машинке вышиваю… — Озвучил я кота Матроскина и сам же и улыбнулся старой, как сама жизнь, шутке.
— Даже проверять не хочу. — Передернул плечами Гуим. — Не дай Сталь, и вправду, умеешь!
Сейчас, стоя ровно на своих двоих, я понял, что охотник сантиметров на пять выше меня, на полметра шире в плечах и старше лет эдак на тридцать-сорок.
Пусть еще не старик, но уже близко к этому.
И татуировка, черно-синий узор шириной в четыре пальца, опоясывающий шею, как странный шарф.
— Держи. Твое, по праву. — С этими словами мужчина протянул ладонь, на которой лежали окровавленный волчий зуб и коготь. — Лучше всего их оправлять в серебро. Зуб носить вшитым в шов рубашки, а коготь — под рубашкой. На удачу.
Хмыкнув, сунул трофеи в карман рваных штанов, спрятал отвертку в куртку и развернулся в сторону ждущего на дороге микроавтобуса.
Мне предстояло еще забраться вверх по крутому откосу, объясниться с Тохтаром… А там, глядишь, и до дома доеду…
— Пижон! — Окликнул меня охотник и мне очень захотелось засветить ему рукояткой отвертки в лоб, чтобы сперва имя спрашивал, "зверобой кленов"! — Никогда не береги себя, слышишь? Придет время — свидимся!
Подняв руку, отмахнулся от его пророчества.
Зря размахивал руками: нога сорвалась с мокрого камня, я прокатился вниз по склону, ткнувшись лбом в твердый корень дерева.
Надо мной закружилось ровно 13 звездочек!
Глава 2
****
Никогда Аркану не нравились города.
Ни те — старые — что высились многометровыми великанами, с разбитыми окнами и обвалившимися лестничными пролетами, ни эти — новые, двух, трех этажные, построенные по проекту "высшего разума", для смешных человечков.
Жаль, но… Только в старых можно было раздобыть что-нибудь нужное, а в новых, это самое нужное сбыть с рук и затариться необходимым.
Всего два десятилетия прошло от момента "Первой встречи" и до сегодняшнего дня, а человечество уже и помыслить себе не может жизнь без пресловутого "высшего разума", решающего самые сложные споры, оберегающего и заботящегося об остатках человечества.
Только старики прячут в самых дальних уголках своей памяти, то, что молодежь и не знает.
Это "высший разум" так сократил человечество, истребляя неугодных, строптивых, больных и умных.
Сократил, а теперь спохватился, всплеснул руками: "деградация"!
А Аркан еще отлично помнит, как прекрасно пахнет свежесваренный кофе, что такое свежая сдоба и почему соседский пес Тим так не любил гавкать.
Говорят, на соседнем континенте еще есть те, кого так боялись на этом, кого проклинали, на кого призывали идти крестовым походом, о ком снимали фильмы, над кем смеялись и не понимали.
Говорят, они не подписали "Договор"…
Аркан обшарил уже два старых города и нигде не нашел даже строчки, что на соседнем, через пролив, континенте, люди пошли на сделку.
Везде было одно и то же — "соседи игнорируют здравый смысл", соседи "рабы диктатуры", а затем — как отрезало.
Сперва отрезало электричество, и пропал нежно любимый интернет, горячая пища и горячая вода.