— Раз в восемь, девять месяцев. — Курт расслабился, видя, что прямо сейчас на штурм я не побегу и его, за собой, не потащу. — Еще не скоро…
Странно, а еще недавно просто требовал, чтобы мы уничтожили всех, сожгли и стерли с лица острова.
Пригрелся, собака серая, обленился…
— А с воздуха?
— А зажариться? — Вопросом на вопрос, ответил его высочество, для наглядности постучав себе по лбу, а затем — по деревянной столешнице.
Звук, кстати, на мой слух — очень музыкальный, слух — был совершенно одинаковым.
— Курт… Если уже сейчас, на момент твоего побега, радар лишился десятка рабов…
— Полковник называл нас "Белки"… — Аристократ, мать его за ногу, вечно норовит дать красивое название обычному явлению!
— Десятка рабов, — упрямо гнул свою линию я, — то совершенно не факт, что уже не сделан заказ на новую партию — радар должен крутиться, передавая данные.
— Меня больше интересует, для чего этот радар нужен! — В сердцах хлопнул ладонью по столу, Курт. — Они что, кого-то ждут?
— …! — Я тихонько сполз на пол, моля все звезды, чтобы оборотень оказался еще большим параноиком, чем я сам. Если сказанное им верно — нас ждет еще один сюрприз. И снова — весьма неприятный, болезненный и, может быть, последний в нашей, человеческой, истории.
Оборотень мог оказаться смертельно прав, не догадавшись просто продолжить свою собственную, мысль. Если они кого-то ждут, значит, не просто так их корабли возникли у наших берегов! А что, если их кто-то турнул, с насиженного места?
От великого ума, озвучил свои идеи австрияку и получил на выходе "окаменевшего" оборотня, судорожно силящегося стряхнуть с себя "очарование" моих слов.
"Н-да. Бен-то уже привык к моей паранойе… А тут, чувствую я, второй параноик добавился!" — Видя, что оборотню грозит "взрыв мозга", поставил перед ним чайник с кипятком и варенье, что передал мне мастер Сибатси. Оно, конечно, для похудания, но с чаем — пойдет…
У меня в кабинете, на дне сейфа, всегда ныкалось три предмета, раздражая начальство своим присутствием. Три банки варенья — малина, смородина и яблочное повидло. Причем последнее, почему-то, заканчивалось быстрее всего. Фекла Антоновна, исправно снабжавшая меня своими заготовками, которые успевала сделать неизвестно когда, ибо выходных у нас словно бы и не было, вечно качала головой, обзывая меня "сладкоежкой", делая при этом упор, что все истинные садисты были именно сладкоежками. Не скажу, правда, это или только повод снять корону с молодого специалиста, но Федоров, читая мои "заготовки", пыхтел и морщил нос, обещая сделать именно так, как написано. А потом, по возвращении, хлопал меня по плечу и предупреждал, что награда за мою голову возросла.
На самом деле, флотские — это большие дети, любящие порядок, чистоту и ненормативную лексику — больше своей жизни. Только у нас, в три слова можно объяснить все и при этом вопросов больше ни у кого не возникнет. Даже у полицейских. Даже у таможенников из соседнего государства, плохо знающих русский язык.
А еще мы любим его, огромного, иногда страшного, рассерженно воющего ветрами и распускающего верхушки волн на пенные брызги, поднимающего девятый вал и кладущего корабль на борт, напоминая капитану и его старпому, что не любит ленивых и трусливых, злопамятных и чванливых.
Океан.
Достав карандаш и лист бумаги, принялся рисовать радар так, как я его видел изо дня в день, пробегая мимо или разглядывая сверху, забираясь для этого на дерево.
Рисунок получался из рук вон плохо и барон, видя мои мучения, отобрал принадлежности и начал рисовать сам, ориентируясь на мои слова.
Через полчаса, мы снова чесали затылки, разглядывая рисунок.
Сооружение, что мы считали радаром, оказалось радаром каким-то странным. Вертящиеся "уши" были на месте. А вот остальное… По словам австрияка, мои "рассмотрешечки" со стороны, давно должны были меня прикончить, а я ничего — бегаю… Только волосы лезут нещадно, так это у меня с самого начала и кивать на радар — кивалка отвалится.
Ну, а после того, как Курт изобразил виденные им помещения я и вовсе повис в ступоре, опознав те самые странные "ячейки Джо", о которых рассказывалось столько, что поверить было невозможно. У нас целый технический отдел корпел над этими ячейками и еще парой проектов, только ничего не рассказывая нам и ходя с блестящими глазами и полудебильными улыбками.
Ну, а судя по интернет-описаниям, побочным действием "ячеек" могло оказаться что угодно, от апатии, до неукротимого, хм, полового влечения. И тогда Бен, с его ночными гостьями, жертва этих самых ячеек!
— Жесть. — Не выдержал я, подводя итог вечера. — Не жизнь — каша.
— Только соленая и перловая… — Скривился барон, и я с ним согласился: ненавижу перловую кашу!
Таская ложками варенье прямо из банки, как маленькие дети, мы сидели друг напротив друга, решая странную задачу, решения которой просто не виделось, в свете всех фактов. Оставалась надежда, что полковник вымрет раньше, чем отправит требование о помощи или замене "крутильных белок". Или еще на какое, чудо.
— Полковник дважды обещал отпустить на охоту, особо старательных. — Курт облизал ложку, любуясь отблесками свеч, горящих на столе. — Обманул, собака!
— Ага. — Словно сомнамбула, кивнул я. — Собака, значит, обещал… Ага-ага. А как он хотел вас отпустить на охоту, случайно не сообщал? Пропустить через "крышу" или, все-же, где-то есть проход?
Громкое бурчание моего живота прервало нашу, очень конструктивную, беседу.
Ничего не поделаешь — масса сказывается. Да, плюс у бывшего владельца был откровенно слабый живот: одно нажатие и сиди себе, спокойно…
Разведя руками, покинул гостиную, надеясь на уединение.
Ага. Наивный.
Варенье для "похудения", в том количестве, что мы оприходовали на две морды, "похудило" нас очень сильно.
Бен смеялся и принюхивался, обзывался на нас и тыкал пальцами, грозясь все рассказать мастеру Сибатси.
Вот, гарантирую, если быстро оправлюсь, остатки варенья скормлю Бену!
Дав себе зарок, вновь скрылся за дверями богоугодного заведения.
Так и ночь промелькнула, незаметно за хлопотами и перемещениями.
Морпех отлично выспался и теперь старательно наворачивал завтрак, похихикивая над нашими, с оборотнем, красными от недосыпа, глазами.
Теперь я просто обязан скормить ему это варенье!
— Полковник идет на поправку. — Бен перешел к делу сразу, становясь предельно серьезным. — Уже завтра он вполне сможет наведаться к нам в гости и разнести здесь все, ко всем матерям, богам и редким видам животных. С берегом связи пока не было, но будет либо сегодня вечером, либо — завтра с утра. Тьяма предупредила, что отец безмерно зол и досталось им обеим…
— Не хрен "налево" ходить! — Скривился я, изучая так и вылазящие волосы: не смотря на все попытки шевелюру спасти, умные волосы покидали дурную голову. Придется бриться на лысо… — Валить надо было, сразу. За рога и мордой к спине!
— Задним умом… — Морпех почесал бровь. — Ну, не могу я так, Олег, не могу!
— Тогда будем бегать. — Я тоже начал заводиться. — Есть варианты, куда бежать будем? К Алексу? В заброшенные города? Или в деревню, в глушь? Бен?
— Будем бегать… — Пожал плечами морпех, признавая свое поражение еще до сражения. — Завтра, сперва тебя вывезу, а потом вернусь за Куртом.
Не давая мне возразить, Аркан встал со своего места и скрылся в собственной спальне, плотно закрыв за собой дверь.
Молча.
Неприятно отдавать свой собственный, обжитой дом, на разруху и ветшание. И запасы, натасканные с упорством "белкохомяка", оставлять жаль. Не думаю, что полковник, обнаружив наш отъезд, не выместит свою злобу на ни в чем не повинном доме. Скорее — спалит, чтобы и духу его не было!
Выбравшись на крыльцо, устроился на свернутой шкуре и уставился вдаль, любуясь, может быть последними, красками синего неба, белыми тучами и деревьями, в зеленой испарине, стряхивающими с себя влагу.
Позавтракали, называется.
Оборотень сидит как на иголках, опасаясь, что если Аркан улетит со мной, то не вернется за ним. И знает, что если останусь я — возвращаться будет не за кем. Грохнет меня полковник, при поддержке своего "бабьего эскадрона смерти". И без поддержки — тоже грохнет.
Может, не стоило ему о рогах говорить?
Блин, ну вот что я за человек, а? Вроде проблемы выживания, а у меня улыбка во весь рот, едва я вспомню лицо рогатого полковника!
Легко сбежав по ступенькам крыльца, сладко потянулся и побежал по своей привычной дорожке, начиная день с полезного и необходимого — пробежки.
Пусть мокро, грязно и скользко, тело надо приводить в порядок!
Если прищурить глаза и проявить хоть малость фантазии, можно представить себе, что бежишь ты не по грязной тропинке, проложенной по периметру острова, а по мокрому асфальту родного города, как обычно раскопанного городскими службами. И звуки океана — автолюбители, спешащие на работу в другой конец города и рычащие своими моторами на светофорах. И берег океана — вовсе не берег океана, а обычная набережная, заросшая диким лесом и кустами, из которых доносятся очень разные звуки, похожие и на крик чаек, и кряканье местных уток, прижившихся и не боящихся людей.
Серая тень, мелькнувшая в кустах и неосторожно стряхнувшая с них потоки капель, тоже вполне может оказаться обычной собакой, спущенной с поводка ленивым хозяином.
— А вот рычать на меня не надо! — Привычно отфутболил я серую морду, зарядив с левой ноги. — И не такие "рычалки" лишились!
Самое печальное заключалось в том, что все эти оборотни-шмоборотни, для меня совершенно на одно лицо. Только размерами отличаются…
Вырвавшись из своих фантазий, присмотрелся к кустам, развернулся и припустил, что было сил обратно, на берег океана.
Сучий полковник пришел в себя намного раньше и выпустил "белок" на охоту!
Одна уже получила и теперь потрясенно приняла человеческий облик, со свернутой набок, челюстью.