— … Придется импровизировать… — Олег пожал плечами. — В городе сейчас сто тысяч человек. Каждый день приходят-уходят, по своим делам, не меньше тысячи человек.
— За сутки младшой почувствовал не менее семи сотен "опечатанных". — Вродек потер лицо руками, прогоняя усталость. — По его словам, печати у всех принадлежат к трем Семьям.
— Из семи сотен — пятьсот — женщины! — Анна-Марина сердито зашипела. — Их что, тоже ставить к стенке? Невзирая на возраст, положение в обществе и… Вообще?
— И вообще — к стенке. — Отрезал Олег. — И в частности — тоже, к стенке. Анька, ты-то хоть на мозги не капай, а? Милтон обещает разобраться, как снимать печати, хотя бы у тех, кто не по своему желанию их заполучил… Но, это время, а его у нас нет.
— Через три недели, уже через три — начнется весенняя оттепель. — Эрнест Талль тяжело вздохнул. — И, если мы хотим пережить этот год, а затем еще и еще один — надо принимать меры. Надо кормить людей. Надо содержать армию. Надо искать методы.
— Надо, надо, надо… — Анна едва не заплакала, только сейчас понимая, какой-же именно груз таскал всю жизнь ее отец. — А жить-то, когда?!
— И жить… Тоже — надо. — Олег, хотя она его и недолюбливала, оставался удивительно понятным, умудряясь злить без озлобления, смешить от души и искренне верить.
— Будем ставить кордоны, на входе? Или патрули? — Вродек сладко зевнул и потянулся за кофейником, в котором плескалась черная жижа, призванная встряхнуть засыпающий мозг, влить в вены бодрости и отсрочить, хоть на час, хоть на сорок минут, тот момент, когда разум скажет: "БАСТА" и гордо отправится в постель, не взирая на то, стоит его владелец или уже лежит.
— Младших всего шестеро. — Франц тяжело вздохнул. — Двоих уже не переделать. Остается — четверо. Я — пятый. Входов в город — три. Хватит и на патрули. Должны справиться.
— Ага. "Оптимист не тот, кто первый кричит ура, а тот, кто последний кричит…" — Олег отобрал у Вродека кофейник, нацедил себе в чашку и с ненавистью сделал глоток. — Франц… Кроме тебя и Вродека, никто не поймет Младшего.
— Я тоже их не понимаю. — Признался оборотень. — Но это меньшая из бед. Договоримся о условных движениях…
— Не о том вы… — Эрнест поморщился. — Летом пойдет народ из других городов. Забыли? "Слияние"! И, как вы будете объяснять, что некоторых пристрелили на входе? Как объясните это родителям или наоборот — детям?
Все замерли, обдумывая услышанное.
— Вечная жизнь привлекает человечество сильнее, чем вечная любовь. — Анна положила руку на живот, прислушиваясь к своим ощущениям. Врачи сказали, что все замечательно. Все идет ровно так, как и установлено природой.
— Когда найдешь ее, эту самую "вечную любовь", позови. — Олег встал и вышел из-за стола, оставляя всех в легком недоумении.
— Он не верит в любовь?! — Анна-Марина замерла, пытаясь понять, что же сейчас произошло.
— Откуда мы знаем, во что он верит… Достаточно того, что мы верим ему. А он — нам… Не знаю… — Франц поежился. — Понять русского… Теперь я верю Бену, который честно признался, что Олега не понимает от слова "совсем"…
… Ну, не понимал ковер-самолет происходящего. Не понимал! Неужели все так плохо? Неужели, те древние, что давно покинули этот гостеприимный шарик, не оставили никого, кто бы мог присмотреть за происходящим? Ни одного ответа? Лишь смутные образы, причем совершенно разные у всех, словно не единый народ населял эту планету испокон веков, а сотни разных, прибывших из разных времен и мест, каждый со своими страхами, легендами и темными сторонами. Словно не планета, а всеобщая помойка! Олег держится настороже, потому что ему не доверяет Бен. Бен опасается Олега, потому что не понимает. Вродек боится Олега и благоговеет перед Беном. Но все вопросы предпочитает решать именно с Олегом, потому что Бен более жесткий и за глупости бьет больнее. Без объяснений. Олег объясняет, но — сильнее высмеивает… А Франц… Франц всерьез считает, что Олег страшнее Хозяина. Любого. И верит в справедливость. Анна-Марина, здорово втюрилась в Бена и ищет к нему подхода через Олега, который внушает ей доверие и спокойствие. Вродек ненавидит Анну, потому что она напоминает ему его мать. И все лицемерно пьют кофе, обмениваясь любезностями! Как любит говорить Олег, не жизнь, а "пипец на ёлочке"! Или "пипец ёлочке?!"… А тут еще в последние недели, стало совсем невмоготу — некто постоянно наблюдает за самим "Коконом…", незаметно, но раздражающе настойчиво и неотрывно. А еще эти эльфы, которые эльфы только по названию! Ничем, кроме длинных ушей не напоминающие старину Пихачча. Пихачч тоже не цветочек, но вот крови не пил!
Крепко посапывающий Бен сладко потянулся во сне и улыбнулся. Сон ему снился красивый. Яркий и счастливый. Только почему-то — весь белый и искрящийся, от снега под яркими лучами солнца. От чистых стекол, разбрасывающих солнечные зайчики. От улыбающихся людей, греющихся чем-то, явно алкогольным и таскающих большие куски жарящегося над углями мяса, нанизанные на длинные и острые вертела, на которые, в случае драки, можно нанизать сразу пару противников, а оставшимся кончиком, выколоть глаза третьему!
"Вот чего не отнимешь у этой пары Бен-Олег, так это образности мышления!" — "Кокон…" уловил чью-то постороннюю мысль и за озирался в поисках говорящего.
Пустой лес, раскинувшийся на многие сотни миль. Пустые города, совсем недавно полные жизни и огней. Пустое небо, без единого облачка. Куда не кинь взгляд — пусто. Ни зверя, ни птицы. Мир вымер там, где прошел Марвэ Кон-Фималь и его "непобедимая армия", уничтожающая самое себя. И добитая самым злым генералом — Морозом! Пройдет еще немало лет, прежде чем хоть кто-то рискнет войти в этот лес. Коснуться ногой этих дорог и войти в дома. Бессмысленная бойня, междоусобица оставили на земле печать, разрушить которую сможет лишь время.
"Человек такая тварь, что если ее вовремя не остановить, выдержит что угодно!" — Вновь вмешался в ход мыслей неизвестный голос-мысль. — "Приведи сюда человека и через год город вновь наполнится огнями и жизнью. Леса пустят на дрова, и под пашни…"
"Выходи!" — Артефакт замер в воздухе. — "Покажись!"
"Не могу…" — Существо коротко хихикнуло. — "Не имеет смысла. Ты меня не увидишь. Мерности не хватит! Да и скучно с тобой…"
Ощущение внимательного глаза исчезло. "Наблюдателю" и вправду надоел непутевый артефакт и его не менее непутевый владелец и вся их компания, вместе взятая.
Он просто шел мимо и его взгляд задержался на спешащих по своим делам муравьях, старательно перелезающих через вереницу камней. "Наблюдатель" присел, взмахом руки очистил муравьям дорогу и на миг замер, любуясь начавшейся суетой.
Он увидел все, что хотел и миг наблюдения окончился логичным выводом, озвучивать который, "Наблюдатель" не пожелал, молча выпрямившись и вновь зашагав по лесной тропинке, а, может быть, даже что-то насвистывая от полноты чувств или просто — хорошего настроения.
Ковер-самолет, будь у него плечи, с удовольствием бы ими пожал. От того, что его мерность столь значительно увеличилась, кроме лишней головной боли и выросшей скорости перемещения, никаких других "прибытков" так и не обнаружилось. Вновь сжавшись в плотный бутон, артефакт поплыл к точке назначения, вспоминая, о чем он думал до того момента, как в его мысли вторгся нежданный и незваный, гость. Получалось, что ни о чем таком серьезном он и не думал. Так, отвлеченные материи, не стоящие особого внимания для такой многомерной особы, как он…
Пафосность собственных мыслей развеселила "ковер-самолет", и "бутон расцвел", раскидывая свои щупальца и вновь, с азартом погружаясь в исследование бегущего мимо мира, снов спящего человека и того синего неба, за которым черная пустота космоса, сияние звезд и тонкие вибрации струн, на которых играет Ее Величества Судьба, отмеряя отрезки жизни смертным, бессмертным и обычным артефактам, спешащим познать мир.
Через пару часов появится город, в котором Бен оставит тяжелую упаковку радиостанции, возьмет новый запас продуктов и продолжит полет, связывая все города единой сетью связи. Очередной шаг, не самый сложный, после долгих часов переговоров и торговли за каждую привилегию, каждого города, даже если в нем не производили ничего.
"Слияние" — многоходовой план, рассчитанный на несколько лет. Эрнест задумал его давно, протягивая свои загребущие руки к дальним и ближним, соседям. Два ближайших города уже начали переселяться в Траннуик, двигаясь по пока еще удобным зимним дорогам. Летом и осенью, подтянуться последние, собрав урожай и подготовив стада на убой и зимовку. В городах останутся волонтеры, что будут передавать сообщения и оказывать помощь тем, кому она понадобится.
За пяток лет, если вампиры их дадут, Траннуик и еще пять городов образуют мощнейший центр сопротивления.
"Люди рождены ошибаться. Люди призваны познавать. Люди должны изменяться. Иначе это не-люди. Это — корм. Корм вампира…"
Глава 29
****
С каждым днем, проведенным под канадским листом, росло раздражение, подутихшее было, пока нянькался с оборотнями. Что ни говори, а видимо это и есть мое призвание — нянькаться с молодежью. Только надоедает очень быстро. За недели, что пролетели с момента возвращения в Траннуик, в его удобство, тепло и комфорт устал намного сильнее, чем за месяц, проведенный у костра, в пещере.
Там мучило две мысли: что сготовить пожрать и куда двигаться дальше. А тут, тьфу, пропасть…
Я вновь забрался на крышу самого высокого здания в городе и с тоской оборзевал окрестности. И, знаете, что?
Нечего было обозревать!
От края и до края приторно-городские, бетонно-каменно-кирпичные джунгли, по которым стаями бегали макаки. То есть, конечно же, люди.
Снова все при деле.
Бен летает. Семейка Тилль управляет городом, Вродек с волчатами — патрулируют и ловят. Кайта и Милтон спелись не хуже профессионального дуэта и занимаются метафизическими экспериментами с чесноком, серебром и святой водой. Пока снять печати не получается ни с кого. Ни с "хороших", старательно помогающих научникам, ни с "плохих", не помогающих никому, так как находятся в управляемой коме. По крайней мере те, кого "волчата" оставили в живых. Город, по началу, на появление оборотней-Младших в патрулях, ответил хмурым роптанием. Пришлось рассказывать правду. Пусть и не всю.