Потом я проснулся, попросил пить и снова впал в теплые объятия тьмы, ждущей меня, стерегущей и жаждущей моего присутствия.
"Главное не забыть!" — Требовал я от самого себя, во сне. — "Синие — слабят, красненькие — возбуждают, желтенькие — обезболивают…"
"А зеленые?" — Вопрошал не мой голос и подсознание ныряло в бренные остатки памяти, судорожно выискивая искомые, зелененькие, ягодки. Выискивало-выискивало, да и выискало, заставив меня проснуться с истошным воплем.
Истошный вопль мне только приснился, к счастью.
А вот зелененькие ягодки — были в реальности.
Ровно сутки, выпавшие из моей памяти — вот их возможности. Не моё беспокойное подсознание, о ягодках, отправивших меня в такой дикий наркотический бред при котором производные "морфинов", "лизергинов" и прочих "алкалоидов" тихо заворачивались в простынку и ползли в сторону кладбища, воя и стеная от собственной неполноценности.
Обиженная Магда тихо сопела завернувшись в спальный мешок, хотя, на мой взгляд, было вовсе не холодно. Конечно, до душной жары азиатского лета тоже далеко, но спать можно и под простынкой.
И выглядит эстетичней, и какой простор для фантазии!
А тут — ворох кудрявых, не разбери какого цвета в темноте, волос, сопение в две дырки и бесформенный кокон бабочки, вместо силуэта под простынкой!
Понимая, что сейчас начну делать глупости, тяжело вздохнул и не торопясь, на четвереньках, стараясь сильно не шуметь, выбрался из палатки под яркие звезды чужой планеты.
Сладко зевнул и устроился рядом с прогорающим костерком, над которым клевал носом штопавший меня Мэтт, положив на колени ежедневник и спрятав плечи под накинутую куртку.
Увидев меня, научник встрепенулся, видимо спутав со сменой, разочарованно шмыгнул носом и подкинул в костер несколько веток разной толщины.
— Долго я спал? — Позабыв поздороваться, поинтересовался я у дежурного. — Сутки?
— Восемнадцать часов. — Мэтт бросил взгляд на свои наручные часы, светящиеся в темноте мягким, салатовым светом старого, доброго, фосфора. — Спал, значит… То-то Магда такая злая… Наша юная гения ее…
Я предостерегающе поднял указательный палец, давая понять, что такие подробности меня не интересуют. И, отнюдь не оттого, что я завравшийся ханжа. Просто после сна, эффект красных ягодок стал каким-то более не управляемым, а с моей фантазией, боюсь унесет меня так далеко, что и холодной водой не спасёшься.
— Рассвет через пару часов. — Мэтт, правильно растолковав мои предупреждения, сменил тему разговора. — Ты и вправду, ягодки жрал? Или перед девушками хвост распушил?
— Правда жрал. — Врать мне смысла не было. — За неделю как-то оголодал, понимаете-ли. Вот и попробовал всего и по чуть-чуть. С перерывами и не отходя далеко от воды. Потом запах дыма учуял и рванул, думал люди, а оказалось — какое-то полено гнилое полыхнуло. А на вас случайно наткнулся — маскировка у лагеря что надо, вот только проблески огня, в ночи, всю маскировку псу под хвост пускают.
— За месяц, что мы здесь… — Мэтт хрустнул пальцами и потянулся. — Ни одной зверюги, крупнее земной белки мы так и не встретили. Те группы, что уходили на пару-тройку дней, тоже опасного зверья не нашли. Вот и расслабились мы, если не врать. Скучно здесь.
— Крупного зверья и я не встречал. — Я уставился в пламя, пытаясь добиться у своего подсознания, увиденное мной в наркотическом бреду — было бредом, или все-таки на этой планете есть существа совсем не маленьких размеров. Крылатые. — Но скучать было некогда. Сперва — нервы, потом — голод, ну, а там и чертовщина всякая мерещится начала…
— После ягод?
— После. — Я качнул головой, соглашаясь.
— Олег… — Мэтт побарабанил пальцами по ежедневнику. — Сможешь ягоды описать?
— Вкус или последствия приема?
— Не смешно даже. — Мужчина тяжело вздохнул. — Здесь, в радиусе недели пути, только тайнобрачные и, ни о каких ягодах даже речи не было, ни у одной из команд. Либо ты врешь, Олег…
Ветка в костре "выстрелила", выбрасывая угольки во все стороны, словно предупреждая и пророча какую-то, пока еще отдаленную, беду.
И зубы свело, совсем как в тот, самый первый раз, когда пришлось понять, что оружие в кобуре это не статус, на власть и даже не ответственность. Оружие в кобуре — это выбор. Выбор совести, нервов и собственной правды. А я очень сильно не люблю делать выбор, стараясь всячески свалить это неблагодарное занятие на другого человека.
Тогда, "Стечкин" выпустил всю обойму и руки сами, как на занятиях, перезарядили оружие, подхватив выпадающий, пустой магазин и меняя его свежим, еще пахнущим маслом, а не порохом…
Ни похвалы, ни порицания, я так и не услышал.
Отчитался за потраченные патроны, купил бутылку коньяка и умыкнул Настену в гостиницу, подальше от родни, друзей и сослуживцев.
А на следующее утро — мир встал на свое место, потому что кто-то должен делать выбор. Очень здорово, если выбор — верный. Чуть хуже, если это стандартный выбор, не приводящий ни к чему. Много хуже, когда после него для кого-то останавливается время. Даже если на секунду. Или — навсегда.
— Обиделся? — Мэтт совсем не виноват, что у меня две жизни, одна из которых — давно прошла, оставив в качестве "подарка" намертво вбитое понимание того факта, что обижаться хоть на кого-нибудь, не стоит. Стоит либо сразу бить морду, сворачивая челюсть на бок, либо воспринимать человека, именно человеком. Можно сколько угодно ругаться, но если ругаются люди — они договорятся.
И мне просто не повезло — мой собеседник перестал быть человеком, заставляя сдвинуть пальцем предохранитель и нажать на спусковой крючок.
Это красиво обсуждать на "вопросах", попрекая человека, демонстрируя свою высокоморальность, человечность и милосердие. А надо сделать выбор. И тут уже становится понятно, что самый лучший выбор — не врать. Не врать, в первую очередь самому себе. Есть пистолет. Есть враг. Есть выбор. И врут церковники, отпуская грехи убийцам и врут психиатры, выгораживая маньяков. Они сделали свой выбор.
А я — свой.
— Я сделал анализ твоей крови. — Мэтт протянул мне свой ежедневник. — Маловато, конечно, данных, да и проба — мизерная была, но результаты — вот они.
Я уставился в странные закорючки, ни о чем мне не говорящие, плотно покрывающие две последние страницы, пожал плечами и вернул книжку владельцу, признавая свое незнание.
— Олег… Ты — чист. Ни единого следа посторонних веществ. — Мэтт усмехнулся. — В твоей крови, очень много чего нет.
— И, что это значит?
— Это значит, что тебе чистили кровь. Причем недавно, не больше суток назад, на момент взятия пробы. Чистили на хорошем оборудовании. — Мэтт положил записную книжку рядом с собой, взял крепкую на вид палку, обугленную с одной стороны, и принялся ворошить дрова в костре, поднимая вверх сонмы и мириады красных и желтых искр, пряча взгляд, за обыденным делом.
— Был провал. На сутки. — Говорить правду легко и приятно. Говорить правду человеку, слушающему тебя — легко. Говорить правду человеку тебе верящему — приятно.
Мэтт — не верил, но, хотя бы, слушал не перебивая.
Ну, а мне, того и надо. Заодно, все варианты, лишние, отсекаются. Это в спорах дохнет истина. А вот так, при вполне позитивном слушателе, очень даже точненько обрисовывается.
Если ты, конечно, не записной враль, если тебе нечего скрывать, и за пазухой нет камня.
…- В портал я влетел дней пять-шесть, назад. — Я тоже вооружился веткой и принялся задумчиво ковырять костер, за что и был мгновенно наказан: горячий уголек выскочил на свободу, подпрыгнул, как живой и приземлился на тыльной стороне правой кисти руки, плотно вкипая в кожу, оставляя после себя ожог и дикую боль.
— Здесь сутки короче земных… — Мэтт констатировал факт, в констатации которого я и вовсе не нуждался — часы я разбил совсем не давно, буквально перед встречей с "экспедицией".
— Ага, а ночи длиннее дня на три с половиной часа. — Я улыбнулся, давая понять, что не совсем дурак и мало-мальская наблюдательность мне присуща.
Хотя бы — по виду и роду деятельности.
Судя по молчаливому сопению, мою иронию оценили и теперь ждали продолжения банкета.
— За первый день отмахал километров десять, убираясь от болотистой низины, в которую попал. — Я вспомнил вонючую поверхность, по которой пришлось брести первое время и передернул плечами. — Голода особого не чувствовал, так что топал себе налегке, крутя головой. Там и нашел первые ягодки. Что называется — "лизнул и офигел" — ягоды, по вкусу, напоминали алычу, такие же мясистые и вкусные. Для начала попробовал сок, через пару часов — съел одну ягодку. Заночевал и поутру объел все дерево, настолько было вкусно.
Мэтт тяжело вздохнул и снова покачал головой, толи, не веря мне, толи, поражаясь моей везучести.
Только везучестью, на самом деле, тут и не пахло — обычная квинтэссенция "выживанца", накопленная за время нахождения рядом с Беном, старый опыт и здравый смысл, которым и жив род людской.
— Через пару дней, надоело просто блукать. Разобрал патрон, устроил себе костерок на котором запек птичьи тушки, что достались мне дуром — в отличии от меня, не спящего в ночи, эти пернатые сладко спали, причем выбрав для этой цели нижние ветви дерева. Одним хорошим ударом отвалил себе запасец мяса, на пару дней. Можно было и еще по браконьерничать, но совесть не позволила. — Птички оказались на диво вкусные, я вздохнул, вспоминая нежное птичье мяско, так и тающее во рту. — Одним словом, здесь не планета, Мэтт, а благодать божья. И пускать сюда "хомо сапиенса" можно только в наручниках, наморднике, а еще лучше — в смирительной рубашке. А какие тут закаты, Мэтт! Ты бы только видел!
Я смутился, заметив легкую улыбку, промелькнувшую на губах медика.
Ну да, он тут уже месяц ими любуется, а я…
Почесав затылок, полюбовался волдырем на руке, растущим буквально на глазах, вздохнул и вернулся к повествованию.
— Дня два… Или три — точно не скажу, словно в тумане все, распробовал зеленые ягодки. Скажу честно, не от голода, от любопытства — вокруг дерева стоял такой птичий гвалт, что проснулся во мне кот, любопытный, до безобразия. Ягодки выбирал надклеванные — они и по цвету отличались, кстати… Смачно зеленые, как оливки…