– Разве? – спросила Солодовникова. И ему показалось, что она застукала его на лжи.
– Да. Вернусь в пятницу вечером. Вы принимаете таблетки, которые я вам выписал?
– Принимаю. Но…
– Помогает? – Вопрос был глупым. Судя по ее звонку – не очень. Но он хотел услышать ее мнение.
– Да. Немного.
– Обязательно приходите на консультацию в субботу. Только предварительно созвонитесь с регистратурой, чтобы не ждать в коридоре.
– Хорошо, но…
– Договорились. До свидания, – оборвал ее Игорь.
– До свидания.
Сбросив вызов, Игорь обнаружил, что за время разговора на автопилоте вышел из книжного магазина и спустился на первый этаж. Книги в руках не было, но возвращаться он не стал. Насос был на двести рублей дешевле, чем в «Лагуне». Тут же он купил и нужный гаечный ключ. Потом еще с полчаса бродил между стеллажей, рассматривая ламинат и кафель и размышляя над словами Солодовниковой. Вплоть до звонка Марины. Жена сказала, что если он поторопится, то поспеет к ужину. Игорь поторопился.
38
Игорь появился на кухне как раз в тот момент, когда Марина раскладывала содержимое кастрюли по тарелкам.
– Так. Что там у нас сегодня? – спросил Игорь.
– Готовимся к романтическому путешествию. Вечер итальянской кухни, – ответила Марина. – Паста с говядиной. Только спагетти закончились, пришлось использовать аналоги.
– Да? – Игорь заглянул в тарелку. – А я помню времена, когда это блюдо называлось макароны по-флотски.
– Ну, если это будет морской круиз, можно назвать и так, – ответила жена.
Игорь рассмеялся от души. Со смехом слетали редкие остатки дневного напряжения.
После прогулки он почувствовал себя намного лучше. В голове прояснилось, настроение улучшилось, плюс он нагулял аппетит.
– Какие новости? – спросил Игорь, отправляя в рот первую порцию макарон.
Томатная паста в блюде гарантировала изжогу, но было вкусно.
– Америка расширила санкционный список, и Дерипаска потерял два миллиарда долларов. Медведев вынес на рассмотрение правительства предложение помочь бедолаге деньгами из федерального бюджета.
– Конечно, надо помочь человеку. Есть что-нибудь менее глобальное?
– Есть. У мамы снова подскочило давление. Водопроводчики перекопали парк. Екатерина Олеговна снова бастует.
– А вот здесь поподробней, – попросил Игорь.
– Позвонила и объявила каникулы с завтрашнего дня.
Игорь убрал ото рта поднесенную вилку.
– Снова в Москву собралась?
Попытки выбить повышение жалованья угрозами переезда в столицу прочно укрепились в списке вредных привычек Екатерины Олеговны.
– Не угадал. Она сказала, что получила от Сережи какой-то подарок и теперь должна обдумать дальнейший план занятий.
– Очень интересно, – сказал Игорь и повернулся к Сереже. – Надеюсь, ты не подарил ей мои подштанники, сынок? На следующей неделе обещают заморозок.
Сережа не ответил. Он сосредоточенно накалывал макароны на вилку и совал их в рот. Как-то Вера Васильевна поставила перед внуком тарелку размером с корыто, полную толченой картошки. Сережа ел до тех пор, пока картошка не полезла обратно.
– Какой-то подарок? – повторил Игорь. – Звучит интригующе.
– Да. Женщина-загадка, блин. Я спросила ее трижды, что за подарок. Она сказала, что пока что не может сказать, потому что это Сережин секрет.
Лиза насторожилась и перестала гонять вилкой по тарелке скользкую от масла макаронину. Глаза ее стали чуть больше.
– Знаешь, – продолжила Марина, – даже если она вообще больше не придет, я не сильно огорчусь. Да, ей мы обязаны уходом от ночных подгузников. И доску Сегена тоже освоили благодаря ей. Но за последний год Сережа не продвинулся ни на миллиметр. И вот эти ее выкрутасы с переездами и секретами уже прилично подзадолбали.
Игорь поморщился. Екатерину Олеговну нашел он. Он настоял на прекращении учебы в коррекционном классе четыре года назад и на переходе на домашнее обучение.
– Заминки в учебе – это нормально, – сказал Игорь. – В психологии это называют «плато».
– Наше плато разрослось до размеров пустыни Гоби. Сереже давно нужен новый учитель.
– Надеюсь, ты ей об этом не сказала? – спросил Игорь
– Нет. Но скажу, если вдруг речь зайдет об этом. И не вздумай ей звонить. Каникулы так каникулы.
Игорь не стал спорить. Пусть философы занимаются поисками истины, а для него первостепенная задача на сегодня – не накрутить себе нервы. Сейчас без лишних слов он доест, поднимется к себе в кабинет, откроет тетрадь и выплеснет на лист очередную порцию воспоминаний.
39
В кабинете Игорь заперся намного раньше обычного, несмотря на долгие сборы. Сначала он забыл дневник в машине, как с утра в ней же забыл сына. Потом еще долго искал ручку, которая оказалась не на столе, как обычно, а в среднем ящике.
– Что бы вы посоветовали для укрепления памяти, коллега? – спросил он у портрета Фрейда, наконец устроившись в кресле. – Да, я не против кое-что позабыть, но забывается, к сожалению, совсем не то, что нужно.
Он хотел продолжить монолог, но замолк, вдруг подумав о том, как это выглядит со стороны. Собственная шутка немного напугала, показавшись очередным симптомом, и он поторопился перейти к делу. Голова была паровым котлом, который распирали воспоминания, а авторучка – клапаном для сброса давления.
40
«Запись 9 от 1.10. 2017 г.
Я не согласен с афоризмом Льва Толстого, касающегося счастливых и несчастных семей. Может быть, сто пятьдесят лет назад мир был устроен по-другому, но, по моим наблюдениям, несчастных семей вообще не бывает. Оказавшись в горе, семья умирает и превращается в группу знакомых людей, запертых в едином пространстве.
Когда я подъехал к «Океану», Марина лежала на лавочке, подложив под голову пакет с вещами. Рядом с лавкой валялись йогурты, пустые судочки, нижнее белье и бумажки с результатами анализов. Прохожие аккуратно переступали через разбросанные по тротуару вещи, искоса поглядывая на их хозяйку. Я подошел к лавке и сел рядом.
– Знаешь, что я сделала, как только вышла из больницы? – увидев меня, спросила она. – Выбросила свой талисман в мусорный бак. Он не помогает. Ничего не помогает.
Я хотел сказать, что все наладится, но вспомнил про нулевую вероятность повторной беременности и промолчал.
Марина прорыдала всю ночь. А я на кухне до утра читал ее выписки. По результатам обследований вырисовывалась мрачная картина. Сердцебиение не прослушивалось. Гемоглобина было мало. Лейкоциты превышали норму втрое. Плод отставал в развитии не меньше чем на пару недель. Я перепроверил себя. Просмотрел два десятка профессиональных сайтов акушеров-гинекологов. Предположения подтвердились. Но все же был один пункт, вселяющий надежду. Вопросительный знак в конце строчки «Заключение врача». Жирный. Твердый. Взвешенный. За него я и зацепился».
41
«Запись 10 от 1.10.2017 г.
«Черви будут есть нашего малыша…» Этой фразой Марина встретила меня вечером следующего дня. Она достала из кармана халата снимок УЗИ (тот самый, о котором говорила по телефону) и поцеловала его. За два дня картинка превратилась в серый мятый клочок бумаги, на котором невозможно было ничего разглядеть. Для нее это не имело никакого значения. Бумажка стала символом, мрачным фетишем взамен выброшенной полоски экспресс-теста.
– Черви будут есть нашего малыша… – повторила она, вслушиваясь в звучание слов, и даже, казалось, наслаждаясь страшным смыслом сказанного. – Если мы не спасем его.
Для того чтобы правильно оценить ее состояние, диплом медицинского вуза был ни к чему. Мне следовало либо срочно положить ее в стационар, либо взять отгулы и поработать с ней амбулаторно. Я не сделал ни того ни другого. Почему? Отчасти потому, что сам находился на грани срыва, отчасти потому, что струсил. Побоялся реакции коллег на госпитализацию жены и постеснялся просить отгулы у начальства. Это была первая ошибка в длинной череде неверных роковых решений.
– Утром я ходила в консультацию, – сказала Марина. – Врач сказала, что жив плод или мертв в настоящее время, не имеет никакого значения, потому что в итоге он все равно будет мертв. С такими анализами по-другому не бывает. И посоветовала готовиться к прерыванию беременности. Потом мне позвонила мама и сказала, что это испытание. Что мы должны справиться с ним. Должны решить эту задачу. Понимаешь?
Теща всегда отличалась особым влиянием на Марину. И в тот период оно было сильным как никогда. Уверен, что она вселила в Марину надежду не из жалости, а потому, что сама верила в возможность чудесного исцеления. Известие о беременности она восприняла как результат путешествия к мощам святой Ксении и, услышав мрачную новость о выкидыше, приготовилась стать свидетелем еще одного чуда.
– Даже если сердцебиение малыша не прослушивается – это еще ничего не значит, – сказала Марина. – Может быть, оно бьется тихо-тихо. И никто этого не слышит. Даже аппарат. Понимаешь, о чем я? Да, наш малыш слаб. Возможно, даже болен. Но не мертв. Никакого прерывания. Мы должны придумать, как помочь ему. И как можно скорее.
Тогда я прекрасно понимал, что сам нахожусь под гнетом трагических обстоятельств. Что этот знак вопроса в конце диагноза втемяшился мне в голову неспроста. Что мне, как и жене, как и теще, до боли хочется верить, что не все потеряно. Понимал, что наши надежды противоречат здравому смыслу. Но я не видел связи между выкидышем и своим самым сложным пациентом. Не чувствовал, как Место тянет меня к себе. Хотя уже шел к нему.
Весь вечер жена смеялась, плакала и целовала снимок. Ее губы почернели от краски. И она стала похожа на упыря: взъерошенные волосы, блестящие провалившиеся глаза и черные губы. В каком-то смысле она им и стала. Горе убило ее. И она – живой мертвец – высасывала теперь из меня жизненную силу, склоняя к своей вере, заставляя стать на колени перед иконостасом, на котором стоял снимок мертвого первенца».