Я отвернулся.
– Ладно. Как хочешь. Это твой труп. Мое дело предложить.
Шматченко положил нитки обратно в карман и ударом ноги столкнул тело в яму.
– Я бы сказал «покойся с миром», но в нашем случае это вряд ли возможно, – произнес он, бросая на тело первую лопату глины.
Вдруг из носа у него потекла кровь. Два широких ручья почти одновременного обогнули губы и закапали с подбородка. Словно кто-то невидимый ударил его в лицо в ответ на глумление над трупом.
– Здесь всегда так. Оно выпивает всех без разбору. Не стоит задерживаться, если не хочешь остаться под деревом навсегда».
59
Слепая она еще долго не сможет найти тебя. Может, тебе даже посчастливиться умереть, прежде чем это случится. А зашитый рот – отличная защита от мрачной болтовни, если она все же тебя отыщет.
Игорь сидел на крышке унитаза. Холодный сквозняк из окна шевелил волосы. Небольшая лужица воды на кафеле – он сам купался последним и не вытер за собой пол, махровое полотенце на батарее, пластмассовый стаканчик с разноцветными зубными щетками и наполовину выдавленный тюбик «Бленд-а-Меда» – привычная обстановка успокаивала. Образ мертвой Наташи, запечатленный сознанием, терял краски и линии. И можно было снова попробовать убедить себя, что все только сон, если не смотреть в сторону перепачканного грязью окна и не замечать тяжелый фруктовый запах.
– Ты слышишь меня? – спросила Наташа – Собирайся. Он грызет себя от голода. Ты должен накормить его.
Дыхание замерло, и все вокруг исчезло: зубная паста, щетки и лужица – остался только этот голос. Соглашайся, пообещай ей, и кошмар закончится. Ты пойдешь спать и завтра, очень даже возможно, не вспомнишь об этой встрече. Сны легко забываются.
– Нет, – ответил Игорь.
Непослушный язык, как после укола новокаином, едва ворочался во рту. Он встал на ноги и подошел к полке. Глаза отыскали нужную банку. Способ применения: сто грамм гранул растворить в ванне теплой воды. Ослабевшая рука долго не могла открутить крышку.
– Не надо, – прошептал голос за стеклом.
Крышка упала на пол. Из банки дохнуло свежестью соснового бора. Полбанки соли для ванн рассыпалось по полу, когда он зачерпнул пригоршню. Два шага к окну. Свободной рукой Игорь опустил ручку вниз и потянул на себя. Она оказалась прямо перед ним. Так близко, что он мог разглядеть самые тонкие морщины и ссохшиеся поры на ее мертвой коже. Ветер шевелил клочками жидких волос на почти голом черепе. Сухие губы изогнулись в знакомой улыбке.
Я не смогу. Происходящее еще больше стало походить на сон, не столько визуальными образами, сколько ощущениями. Настолько парализующий страх случается только во сне. В завершающей сцене кошмара, перед самым пробуждением. После того, как все твои попытки спастись провалились. Он не выплыл из той бочки с нефтью, после того как то ли волосы, то ли черви залезли к нему внутрь. Захлебнулся на пути к поверхности. Застыл и начал медленно погружаться вниз.
Наташа улыбалась, читала по его глазам все, что происходило в нем, и медленно кивала. Да, так. Стой так и не двигайся. Рука потянулась вперед и вцепилась в раму, чтобы покрепче опереться. Еще немного, милый, и мы снова будем вместе.
– Нет.
Игорь размахнулся. Медленно и неуклюже, как если бы к руке со всех сторон были привязаны жгуты. Рука едва не вывернулась за спину. Если бросок будет таким же тягучим, как замах, то соль просто высыплется из его ладони под ноги.
– Отдай то, что ты должен, или он сам заберет втройне.
– Я ничего ему не должен. – Игорь вдруг почувствовал, как жгуты ослабли.
Наташа отступила. Пригоршня соли полетела в пустоту, туда, где мгновение назад было ее обезображенное смертью лицо.
– Зря, – сказала она ему из темноты. – Но еще есть время одуматься. Приходи. Ты знаешь, где меня искать.
60
«Или, если хочешь рассчитаться, но не хочешь далеко ходить, есть еще вариант, – мысленно сказал он себе. – Газовая плита, бельевая веревка и кухонный нож в твоем распоряжении. Выбирай, что тебе больше подходит. И не забудь про три ампулы «Фентанила» в сумке. Это вполне солидный объем. Только сделай это где-нибудь вне дома. Марине и детям лучше не видеть тебя в таком виде».
Мысль показалась чужой и напугала не меньше воскресшей Наташи. Игорь еще несколько минут смотрел в темноту, потом захлопнул окно, собрал влажной тряпкой с пола соль, тщательно сполоснул тряпку в раковине и остановился перед зеркалом.
– Что это было? – спросил он себя и мельком взглянул на стекло. Ему показалось, что оконная ручка слегка опустилась вниз.
– Ты знаешь. – Зрачки в зеркале сузились.
– Да. Верно. Это был тот самый Большой Бабах, после которого обычно больные направляются к врачу. Но не пойму, что именно: галлюцинация, продолжение сна или метаморфозы памяти. Хотя, конечно, это всего лишь детали. Самолечение провалилось. Завтра же поговорю со Шпаком. Если он посчитает нужным, буду принимать таблетки. Вплоть до госпитализации.
– Не ври. – Взгляд замер. Но не апатично застыл, а впился. – Собираешься спрятаться в больнице? Нырнуть в медикаментозный сон и так решить все свои проблемы? А в чем, собственно, симптоматика этой твоей страшной болезни? В тревоге и странных ассоциациях? В галлюцинациях? Нет ни спутанности сознания, ни нарушения логики, ни резонерства. Ничего больше, кроме этих двух пунктов. В сумме они слабо тянут даже на депрессию средней тяжести. Любой диагноз разваливается. И знаешь что это означает?
– Что я перестаю критически оценивать собственное состояние.
– Что ты пытаешься решить проблему путем отрицания. Все, чего я не понимаю, – не существует. Вот твое кредо. Прикинуться больным – это ведь так удобно. – Игорь склонился вперед и коснулся зеркала кончиком носа. Мокрые пальцы вцепились в край раковины. – Да, в последние недели ты здорово взволнован. Да, тебя грызут воспоминания. Но соучастие в убийстве и воскрешение умершего не могут не волновать. Напротив, странно то, что это не случилось раньше. Ты здорово постарался, когда зарыл в себе это происшествие. Но все похороненное в сознании рано или поздно выбирается на поверхность. Почему именно сейчас? Не знаю. Может быть, потому, что поверхностный слой земли, состоящий из работы и бытовых забот, истончился. Может быть, просто так совпало. Но скорее всего, Место зовет тебя к себе. А если ты не веришь в Место, поднимись на девять ступеней вверх по лестнице, и ты увидишь своего воскресшего сына. Выйди во двор, и, я уверен, ты обнаружишь следы босых женских ног на перекопанной земле под окном ванной. Хватит лгать себе, трус. Очнись. Ты абсолютно здоров. И ты по уши в дерьме.
61
«Запись 23 от 2.10.2017 г.
Место не отпускало. Нога болела, до тошноты кружилась голова. Как будто сотни невидимых крючков загнали под кожу и привязали к веткам. Я почувствовал это, как только мы собрались уходить.
Мы не пошли к машине, а двинулись дальше. Тропинка круто уходила с горы вниз. За километр пути я падал не меньше пяти раз. Шматченко помогал мне подняться и толкал вперед. Только преодолев расстояние в несколько сотен шагов, я почувствовал, как отвалилась присосавшаяся к мозгам пиявка.
У подножия горы была широкая площадка, огороженная разрушенным забором из плит. Въезд на территорию преграждали проржавевшие насквозь распашные ворота. К каждой створке были приварены согнутые из арматуры звезды. Уверен, когда-то они были красными. В стыках бетонного покрытия росла высокая трава. Тропинка проходила сквозь брешь в заборе и заканчивалась перед входом в большую хату с проваленной крышей. Мы вошли внутрь.
В постройке было шесть комнат, не считая коридора. По три с каждой стороны. Справа от входа под потолком, там, куда не доставала рука, висели обрывки двух ватманов с заголовками «Военная присяга» и «Основы строевой подготовки». Деревянный пол был сорван. Из земли торчали тумбы для балок.
Мы остановились в средней комнате справа от входа. На стенах сохранились фрагменты белого кафеля, ржавые водопроводные трубы и эмалированная раковина. В центре помещения восемь кирпичей были сложены в очаг. В шифере над этим местом зияла дыра. Окон не было.
– Эта комната самая теплая, – сказал Шматченко. – Ночью похолодает. Конечно, приятнее было бы переночевать в машине, но помнишь, что я тебе говорил про ритуалы? Так что сейчас костерок разведем. Переночуем. А завтра утром заберем свои подарки из-под елки и поедем по домам. Мы не обсуждали этот вопрос, но я думаю, ты понял, что в дурдом я не вернусь.
С собой мы принесли все шесть клеток. Лопату и бутыли оставили у дерева. Шматченко умело раскрутил медную проволоку на плетеном куполе, и клетка рассыпалась на тонкие сухие ветки. Привезенный за тридевять земель хворост лег между закопченных кирпичей.
– Стас сказал, что ночью обязательно должен быть огонь. Хоть небольшой. Хоть одна спичка. И что все дела нужно успеть переделать до полуночи. Не знаю, зачем. Уверен, что и он не знал. Надо, и все. Для меня это не имеет значения, я всегда стараюсь уйти оттуда до наступления темноты. Так лучше.
Шматченко развел маленький костерок, который мог бы уместиться в ладонях. Сквозь дыру в крыше дым уходил в небо.
– Я как-то попробовал ветки из леса жечь. Дым от них желтый и едкий, как от серы. Чуть не издох.
Земля под ногами была устлана медными проволочками и окурками. Бизнес торговцев клетками держался на маньяке. Интересно, задавались ли люди на трассе вопросом, зачем этот старик покупает у них клетки? Шматченко достал из пакета два холодных чебурека и протянул один мне.
– Конечно, не мой фирменный суп, но тоже ничего.
Я отложил чебурек в сторону, но потом, позже, все же съел. По вкусу он напоминал вату, завернутую в промасленную бумагу.
– Нет ничего лучше душевного разговора во время сытного ужина, – сказал Шматченко, отрывая зубами кусок. – Помнишь наши посиделки в шестом кабинете? Два миллиона вонючих вопросов. Пришло время ответить на некоторые из них. Считай это тоже частью вводного инструктажа. И добро пожаловать в нашу зондеркоманду. Так на чем мы остановились?