– Есть, но не дам.
– Она же мать.
– Поэтому и не дам. Пойдем, скажи, что скоро вернешься, и пока ничего не объясняй.
– Ладно. – Игорь кивнул Марине и направился следом за Дорониным в раскрытую дверь.
16
В обложенной белым кафелем большой светлой комнате было тихо и светло. Вдоль стены в ряд стояли шесть каталок. Четыре из них были заняты. На ближней к двери лежало перемотанное бинтами, как мумия, детское тело. Наверное, жертва ДТП. Над телом склонилась пожилая медсестра и настраивала капельницу. На двух других лежали мальчишки. Одному из них было лет двенадцать. Он спал и во сне крепко прижимал к груди сжатые кулаки. Другой, помладше, повернулся лицом к Игорю и смотрел на него пустыми, мутными от обезболивающих препаратов глазами. Под простынкой в районе правого колена просматривалась забинтованная культя.
Лиза лежала на дальней каталке у окна. Ее зачем-то побрили наголо. За сутки она сильно похудела. Даже голова как будто стала меньше. Широкими шагами Игорь направился к дочери.
– Игорь, – шепотом окликнул его Доронин.
Он остановился и обернулся.
– Это не она.
Валера кивком указал на забинтованное тело перед входом.
Игорь подумал, что Доронин ошибся. Сделал еще два шага к окну и заглянул в лицо девочке. Оказалось, что ошибся он сам.
Он не мог даже коснуться дочери – вся голова была перебинтована. Видны были только края пересохших, покрытых коркой губ и выбившиеся сбоку из-под бинтов волосы, похожие на клок пакли. На месте глаз бинты промокли от крови. У изголовья стоял короб из серого пластика с экраном на широкой штанге. Из короба выходили с десяток трубок и проводов и скрывались под простыней. Лиза лежала неподвижно, и только ритмичное попискивание аппарата и скачущие цифры в углу монитора свидетельствовали о том, что она жива. Вчера он подвозил в школу свою девочку, живую и немного обеспокоенную невыученным параграфом по математике, а теперь перед ним лежал перебинтованный кусок окровавленного мяса, жизнь в котором поддерживал ящик, набитый электроникой.
Тишина, прерываемая только тихим щелканьем реле и ритмичным попискиванием пульсометров, больше ассоциировалась со смертью, чем с выздоровлением. Медсестра крутила регулировочное колесико на капельнице, считала капли и поглядывала на часы в углу монитора. Равнодушно и монотонно. Для нее это всего лишь работа. Как у паромщика на Стиксе. Не забудьте положить монеты в карман покойнику, чтобы он мог расплатиться. Обычно их кладут на глаза, но моя дочь – особый случай.
– Лиза поступила в начале десятого, – сказал Доронин. – Привез какой-то парень. Его сейчас полиция допрашивает. Нашел ее на Райской пустоши в щели между фундаментными блоками. Токарь, что ли. Ехал с утра на работу. Я сначала не понял, как он мог ехать и что-то услышать. А потом оказалось, что на велосипеде. Чудак какой-то. В такую погоду и на велосипеде.
Райской пустошью называли замороженную строительную площадку жилищного комплекса «Эдем». Года три назад что-то пошло не так, и застройщики, прихватив остатки денег пайщиков и бросив строительную технику с материалами, сбежали за границу. Теперь на стройке находились только сторожа и собаки.
– Она поступила без сознания. Скорее всего, из-за раны на голове. Иванишин оперировать боится, сказал, что будет звонить в центр. Переломаны два ребра справа. В плевральной полости жидкость. Через час будем пунктировать. Может, сами. Может, позовем кого-нибудь из хирургии. Посмотрим. Гемоглобин низкий. На два часа заказали плазму. Плюс переохлаждение. Плюс множественные травмы глаз.
Отдай ему то, что должен, или он заберет у тебя втройне.
Что же ты наделала, злобная сука! Я не убивал тебя. Я даже не просил тебя поехать вместе со мной. Ты сама предложила.
– Множественные травмы глаз, – медленно повторил Игорь. – Это как?
– Судмедэксперт сказал, что удары в области глазниц были нанесены острым и тонким металлическим предметом. Приезжал специалист из микрохирургии глаза. Пообещал, что займется этой проблемой после того, как мы разберемся с гемостазом.
Разумно. Зачем умирающему ребенку острое зрение?
– Ты хочешь сказать, что кто-то выколол ей глаза шилом? Верно?
– Хватит задавать мне идиотские вопросы, Игорь! – вдруг повысил голос Доронин. – Ты такой же врач, как и я, и должен понимать. Да, твоя дочка при смерти, если ты хочешь это услышать. Но мы будем делать все для того, чтобы спасти ее.
Мальчишка на соседней каталке резко повернулся. Затуманенные глаза вдруг сфокусировались. Он посмотрел на Доронина, потом на культю, вздрогнул всем телом и отвернулся к окну. Тщедушное тело затряслось. Он плакал беззвучно, боясь нарушить священную тишину этой маленькой преисподней. Перед выходом из палаты Игорь еще раз взглянул на дурацкий колпак Доронина и подумал, что патологоанатом, который будет резать его девочку, возможно, нацепит фартук в мелкую клубничку.
17
– Нет. Не надо ни бульонов, ни йогуртов. Если есть возможность – купи подушки от пролежней. Опрелости лучше упреждать, чем потом с ними бороться, – сказал Доронин, прощаясь в холодном предбаннике. – Ну и будем надеяться на лучшее.
Он пожал руку Игорю, кивнул Марине и скрылся за побитой каталками дверью. Марина села на скамейку. Игорь сел рядом.
– Как она? – спросила Марина.
Игорь пожал плечами, закрыл глаза, запрокинул голову и оперся затылком о холодную стену.
Предбанник начал расти в размерах. Он не мог этого видеть, но чувствовал. Маленькая комнатка увеличилась до размеров концертного зала, потом до размеров стадиона. Потом и вовсе превратилась в огромное, как пустыня, ничем не ограниченное пространство. И он чувствовал себя ничтожной крупинкой. Почти ничем.
Все повторяется. Они снова превратились в бездетную пару. Пустышку. Людей без цели и без будущего. Два живых трупа, чучела (он представил голову лося в сарае тестя со стеклянными шариками вместо глаз). Все повторяется. Только теперь вместо УЗИ-снимка – смартфон, полный соболезнований, а вместо двадцатилетней девушки – располневшая женщина. Он снова станет смотреть вечерние телепередачи, а Марина будет отворачиваться от детских колясок и избегать разговоров про детей.
– Игорь, – позвала Марина. – Ты меня слышишь? Как Лиза?
– Да так. Неважно.
– Она поправится?
– Валера говорит, что все под контролем. У нее несколько перелом и ушибов. И множественные травмы… Нанесенные тонким и острым предметом. И жидкость в плевральной полости.
– Кошмар. Ты говорил с ней? Кто это сделал?
– Она без сознания.
– О господи. Как же все оно так вышло?
Они оба вдруг замолчали. Тривиальный, возникший в голове в сотый раз за минувшие сутки вопрос заставил их задуматься снова. У каждого был свой вариант ответа. Хотя скорее это были два предположения. Расплывчатых и смутных.
Молчание прервал звонок на телефон Игоря.
– Алло. Игорь Андреевич? – спросил знакомый голос, и в памяти всплыли пальцы, мнущие сигарету. – Никак не могу до вас дозвониться.
Следователь приглашал к себе на завтра для «дачи пояснений». Мира сорок восемь, около речного моста. Шестнадцатый кабинет. Игорь пообещал, что будет.
– Пойдем? – обратился он к Марине.
– Да. Конечно. Может, заедем к маме? Пока ты был в палате, я разговаривала с Леной. Маме плохо.
– Давай не сегодня.
– Ладно. Но в среду я останусь у нее на ночь. Ленка не может. И не отговаривай. Кстати, еще звонили из банка. По ипотеке за октябрь. Могу сходить завтра после обеда.
– Сходи. Деньги в столе, – ответил Игорь и подумал, что, даже превратившись в убитых горем живых мертвецов, они не утратили способности практично думать о завтрашнем дне.
18
День прошел, и наступила ночь. Игорь с Мариной сидели в гостиной на разных концах дивана. Работал телевизор, шли новости. Сирию бомбили, Украина отказывалась платить за транзит газа, а в Совете Федерации изобличили очередного коррупционера. Так же долго Игорь сидел у телеэкрана на Новый год. Кухонный стол тогда перенесли в зал к дивану. По телевизору шел концерт «Хиты Ретро ФМ». Теща, Лена и Вадик пришли поздравить детей. Сейчас не было ни тещи, ни Лены, ни Вадика. Ни детей.
– Я не закрыла калитку, только прикрыла, – сказала Марина. – На случай, если Сережа появится, когда мы будем спать. Ключи он наверняка уже посеял. А так зайдет во двор и постучит в окно.
«Если бы ты знала, кто может постучать ночью в окно, то сто раз подумала бы о том, стоит ли так поступать. Незапертую калитку вполне можно расценивать как приглашение», – подумал Игорь, но ничего не ответил.
– Тебе ведь наплевать на Сережу? – вдруг спросила Марина.
– Зачем ты так говоришь?
– Потому что это правда.
– Это неправда.
– Ты старательней искал кота, когда он пропал, чем сегодня Сережу.
А вот это уже правда. Кота он искал тщательней, потому что не торопился. А там, где он искал Сережу, медлить было нельзя.
Мысленно Игорь прокрутил в голове хронику поисков минувшего дня.
Лена предлагала им присоединиться к основной группе и искать в районе Райской пустоши, но Игорь отказался и поволок с собой Марину в зону. Он сказал, что знает, где сын.
Он торопился, потому что помнил, как оглушительно шелестели объявления вчера на ветру. Как земля уходила из-под ног и как наполнялась водой дорога. Он шел быстро, не глядя по сторонам и не заговаривая с прохожими. Надо было успеть добраться до центра квадрата как можно быстрее. И дело было не только в том, что солнце заваливалось за горизонт. Искать в зоне – все равно что разгребать завалы на месте ядерной катастрофы. Промедлишь и получишь критическую дозу облучения раньше, чем успеешь что-то сделать. Не радиационного, но такого же коварного и всепроникающего.
Запретный квадрат действительно оказался густо оклеен объявлениями. Чем ближе к центру, тем объявлений было больше. Как будто тот, кто клеил их, чувствовал, что дети где-то рядом. На остановке рядом с магазином «Обувь» были наклеены шесть листов вряд. Но на фотографиях были как будто не его дети. В каком-то смысле они и были не его. Так он стал думать в тот момент. Сына ему дал тот, кто живет под Деревом счастья, а Лизу они взяли в детдоме.