– Пообещай мне, что Лиза будет жить.
– Не говори глупостей. И хватит корчить из себя сфинкса. Что у тебя на уме?
– Ничего, кроме желания вернуть все на свои места. Не хочешь обещать, что Лиза будет жить, тогда давай по-другому. Пообещай, что сделаешь все возможное.
Она говорила как будто не своими словами. Как будто повторяла за суфлером, который одновременно был и режиссером, и сценаристом – злой демиург, направляющий сюжет в нужную сторону. В сторону Дерева счастья.
– Прошу тебя. Пожалуйста. Ты должен.
Ее глаза наполнились слезами, и он вдруг понял. Вдруг нашел объяснение ее странным словам и жестам. Истерика. Никаких чудес проницательности. Обыкновенная истерика, которая начинается с потока чуши.
Игорь выдохнул, как если бы при подозрении на рак желудка у него обнаружили прободную язву. Тоже не подарок, но не так критично и более-менее понятно, что следует делать. Не раздражать ее. Больше соглашаться и меньше спорить. Если сказать «нет» – Марину накроет по полной. На мгновение он представил стычку с врачами, опрокинутый аппарат ИВЛ и сорванные с Лизы бинты.
– Хорошо. Я обещаю, что сделаю все, что могу. Пойдем домой.
Смысл собственных слов долетел до него после того, как он закрыл рот. Выходило, что он только что пообещал Марине то, чего добивалась от него Наташа.
42
Терминал проглотил банкноты и выдал чек. Одной проблемой меньше – по кредиту больше звонить не будут, во всяком случае в это месяце. Марина свернула чек и убрала его в кармашек сумочки. Тут же запиликал телефон, как будто ждал, когда Марина взглянет на него. Она вытащила телефон из сумочки и поднесла к уху.
– Слушай, сестра, – с первых звуков Марина уловила в Ленкином голосе извиняющиеся нотки, – завтра у меня засада. Да и послезавтра, кажется, тоже.
Марина подумала, что Лена ничего не знает про засады и что она, Марина, могла бы существенно расширить кругозор сестре. Например, рассказать про сегодняшний день, когда она сидела перед телом дочери и слушала, как кто-то рядом задавал неисполнимые задания мужу, а потом в этом «ком-то» вдруг узнала себя. Или про то, как полчаса спустя плакала и смеялась, стоя под забором больницы, и не могла остановиться. Но вместо того чтобы поделиться впечатлениями, Марина спросила, что случилось.
– Отчет за девять месяцев так и не сдали, – с жаром ответила Ленка. – НДС к возмещению не приняли. Кошелев рвет Климентьеву как бобик тряпку. Сестричка, я тебя прошу – еще одну ночь, а потом я буду дежурить хоть до августа месяца.
Что-то подобное Марина ожидала услышать еще по пути в больницу. Но, видимо, сестра решила дождаться более подходящего момента.
– Хорошо.
– И надо повозить медсестру. – Для Ленки было характерно не останавливаться на достигнутом. – Сегодня я еще смогла вырваться, а завтра уже никак.
– Игорь не поедет за медсестрой, – сказала Марина. – Я могу его попросить, но точно знаю, что он ответит.
– Они снова поругались?
– Лен, он ее не трогал. Мама сама завелась.
– Возьми мою «Мазду». Я пришлю вечером Вадика. Он оставит машину тебе, а сам вернется на такси.
– Может, тогда лучше медсестре такси оплатить?
– Нет. Так не пойдет. Человек должен видеть, что для нас это важно. Надо повозить.
– Да я уже забыла, где какая педаль. – Последний раз за рулем Марина ездила четыре года назад, когда Игорь выпил на свадьбе у Кольцовых.
– Ничего, вспомнишь. Машина – тот же велосипед, только четырехколесный и с мотором.
– А ты?
– Пару дней Вадик меня покатает. Ему все равно по пути.
43
Без четверти три Игорь вошел в диспансер в качестве пациента, пусть и обратившегося частным образом. Громко заскрипела пружина доводчика на тяжелых дверях, а под ногой шевельнулась отскочившая плитка. В фойе пахло гуляшом и вареной гречкой. Кто сказал, что шизофреники аутичны и ненаблюдательны? Господа, можете переписывать учебники.
Без четверти три – отличное время. Основная работа позади, и врачи собираются в ординаторской дописать истории болезней и просто поболтать за чаем. Игорь любил эти посиделки до тех пор, пока не нашел в гараже журнал кроссвордов с масляным пятном на обложке.
На двери ординаторской висел график дежурств. Фамилия под последней датой была написана поверх неровно намазанного корректора: «Шпак». Еще один маленький аргумент в пользу сделанного выбора.
Игорь немного замялся у двери. Договариваться со Шпаком при всех глупо, а выводить его за дверь пошептаться неловко. Вроде как все свои. Ну да ладно, там решим.
– И я ему говорю, что это лохотрон. Нет никакой… – Ситников замолк, когда Игорь вошел в кабинет.
Как Никифоров, подумал Игорь. Моя бездетность снова смущает людей, только теперь она несколько изменилась по форме.
Все трое присутствующих молча пожали ему руку. И «привет» и «соболезную» звучали бы одинаково глупо. Он и сам на месте коллег не смог бы подобрать нужных слов. Как не смог подобрать их и находясь на своем собственном.
Неловкую паузу нарушил телефонный звонок.
– Да, – ответил Перов. – Сейчас спущусь.
Он убрал телефон в карман халата, подошел к Игорю и похлопал его по плечу.
– Держись, – сказал он. – Все проходит, пройдет и это.
Игорь кивнул в ответ. Перов тут же вышел, как будто получил сигнал к действию.
– Как дочка? – спросил Ситников.
Он сидел на месте Игоря перед включенным компьютером, когда тот вошел в ординаторскую (наверное, снова закончилась краска в принтере), а теперь стоял с кружкой чая в руках, не решаясь сесть обратно в присутствии внезапно появившегося хозяина стола.
«Несчастного, раздавленного судьбой хозяина стола, – поправил себя Игорь. – А то можно подумать, что он всегда боялся, что ты его там застукаешь».
– С дочкой плохо, – коротко ответил Игорь, поджал губы и посмотрел в окно, давая понять, что не хочет дальше говорить об этом.
– Понятно. Тебе освободить стол? – Ситников кивнул на свои бумаги.
– Да нет. Пусть лежат. Я на пять минут заскочил. С Алексеем посекретничать.
– Понял. Тогда я пока в восьмую схожу.
Ситников поставил на тумбочку недопитый чай, взял со стола папку и карандаш и вышел, мягко прикрыв дверь.
Шпак молча ждал начала обещанного разговора.
– Ну вот. А я все думал, как организовать встречу тет-а-тет, – сказал Игорь. – Хорошо, когда все само собой складывается. Всегда бы так.
– Можно было просто позвонить, Андреевич.
– Да ладно. Уже приехал. У меня к тебе одна необычная просьба.
При иных обстоятельствах Шпак ответил бы что-нибудь вроде «интим не предлагать» или «сегодня вечером я не могу». Интересно, отмел ли он такие варианты ответа как неподходящие либо голова изначально работала в заданной минорной тональности и просто не генерировала шутки.
– Какая?
– Мне нужна консультация.
Брови Шпака приподнялись.
– В смысле? – спросил он.
– В смысле – я хочу убедиться, что не слетел с катушек.
44
Нож был намного тяжелее зубной щетки. Старуха больше не собиралась убивать кормильца, а дома в ящике кухонного стола лежали четыре ножа разного размера, ничем не хуже этого, и все же она бросила нож в сумку. Жаль было расставаться с такой хорошей вещицей. Можно сказать, что ее погубила хозяйственность.
– Выкладывайте, – сказал полицейский.
На вид ему было лет тридцать. Высокий, гладко выбритый, с красивыми правильными чертами лица. Похож на зятя, только чуть потолще. В умных глазах немного сомнения. Почему он подошел именно к ней? Возможно, за домом следили. Преступники часто возвращаются к месту преступления. Во всяком случае, у Агаты Кристи и у Достоевского.
Но почему он подошел к ней? Из-за легкого пальто, необычно повязанного платка или потому, что слишком долго сидела на остановке?
– Женщина, выкладывайте, пожалуйста, на лавку все, что лежит в сумке.
Как же глупо все вышло. И вчера – в сквере, и сейчас. И все из-за ножа. Эта вещь приносила несчастья.
В книгах она почти всегда могла угадать: погибнет герой или останется в живых. Могла указать строчку, откуда начинался его путь к спасению или смерти. В жизни так не получалось. За полгода до смерти Гены белизну лица и вечерние покалывания под ребрами (не так уж больно, если лечь на правый бок) она списала на сезонное обострение гастрита. И это при том, что прошло всего два года после замены аортального клапана. А прошлой зимой, став случайной свидетельницей падения соседки в сугроб, и вовсе рассмеялась. Перелом шейки бедра. Антонина больше не встала и умерла через месяц от инсульта. То же самое произошло и сегодня. Во время сбора сумки интуиция предательски промолчала.
– Выкладывайте, – сказал полицейский. – Вы меня слышите? Или вы хотите, чтобы я это сделал сам?
«Должно быть, то же самое чувствуют преступники на эшафоте, услышав предложение накинуть петлю на шею, – подумала она. – Или не обязательно преступники, а те, кто вдруг оказался в неподходящем месте в неподходящее время».
Из потертой дорожной сумки с растрескавшимися ручками из кожзама она достала два застиранных халата, свернутую в рулон плащевую сумочку, с которой ходила по городу, тапочки, чистое, но мятое нижнее белье, нож и связанные ошейники. Все это аккуратно, чтобы ветер не свалил на землю (где-то в глубине души, вопреки интуиции и логике, она все еще надеялась, что ее отпустят), она разложила на скамейке. Скучавшие на остановке люди с интересом бросились рассматривать ее пожитки. Самодельные наручники рядом с застиранным женским бельем вызвали удивление и веселье. Жжет бабулька. Мужчины ухмылялись, женщины перешептывались. Но у парня в форме мозги работали в другом направлении. На нижнее белье ему было наплевать. Она видела в его глазах, как сознание связывает воедино нож, сцепленные между собой собачьи ошейники и пропавших неделю назад детей из дома напротив.
45
В сумерках Игорь еще на светофоре, за два квартала от дома, увидел синие мерцающие маяки полицейской машины, припаркованной у остановки.