Можно вспомнить, что в основе центральной композиции «Тацу» лежала реальная история о юношах, засланных в конце Второй мировой войны сторожить крохотные острова, расположенные на юго-востоке Японии. После ядерной трагедии в Хиросиме и Нагасаки об этих бойцах японской армии все как-то подзабыли. И не случайно в контексте альбома сам воин Ямато воспринимался как реальный маленький дракон, а не забытый Богом и «погибшими вождями» японский Маугли.
В разгар создания альбома Илья, прослушав репетиционные записи, внезапно понял, что вся работа движется не в том направлении. У Кормильцева в тот момент музыкальным фаворитом была певица Шадэ. Тогда он всем ставил ее первые альбомы и считал, что именно в таком направлении и должна развиваться современная поп-музыка.
Увидев, как Егор Белкин переделывает аранжировки под пресловутый вальсовый размер, Кормильцев решил взорвать ситуацию изнутри. Он уверенно заявил Насте, что Белкин и помогавший ему Пантыкин мыслят слишком традиционно. Мол, все это — «каменный век». И для альбома нужно искать другого аранжировщика, воспитанного на более современной музыке. Так на горизонте возникла кандидатура композитора Игоря Гришенкова из «Апрельского марша», с которым Настя выступала на первом свердловском рок-фестивале.
«Я была вынуждена отдать «Тацу» и «Ночные братья» на аранжировку Гришенкову, — вспоминает Настя. — Такое вот с моей стороны получилось небольшое предательство...»
Но как только началась сессия, все интриги прекратились, и работа закипела — все-таки в студии собрались профессионалы: Пантыкин, Белкин и добрая половина концертного состава «Наутилуса»: Леша Могилевский на саксофоне, Леша Хоменко на клавишах и Володя Назимов на барабанах. Другими словами, Настя собрала в студии чуть ли не dream team свердловского рок-клуба.
Серьезность в этой сессии чередовалась с огромным количеством креативных находок. Так, к примеру, концовка саксофонного соло Могилевского в композиции «Тацу» была сделана на фоне убыстренного лопотания, найденного на аудиокассете с курсом японского языка, принесенной в студию Кормильцевым.
Сама Настя не без успеха имитировала японские мантры, а рок-журналист Александр Калужский, английское произношение которого очень нравилось Илье, убедительно имитировал «голос врага»: «Tatsu! Leave your rocks, gun-unloaded!», предупреждавшего «юного воина Ямато» об окончании войны.
Но самым большим достижением этой сессии стали не сверхдозы восточной экзотики, а новая, обволакивающе-мягкая манера вокала Насти, особо убедительно прозвучавшая в композиции «Вниз по течению неба»: «Я смотрю на голубой экран / С самой лучшей из любых программ. / Как туман облака, алый плот уносит река. / Я жду заката, плеска весла. / Я жду отъезда навсегда».
«Я была на сто процентов уверена, что «Тацу» выстрелит, — вспоминает бывшая вокалистка «Трека». — Желание свернуть горы и сделать что-то, чтобы все ахнули, у меня было всегда. А когда появляется подобная мотивация, я становлюсь метеором. Я бы все стерпела, чтобы получить конечный результат».
Несмотря на не очень удачное выступление Насти Полевой в Подольске, ее дебютный альбом воспринимался в 1987 году как пронзительные откровения инопланетянки, отражающие воздушную атмосферу полусна-полутанца. Эта эстетская работа оказалась на удивление востребованной — как гимн внутренней свободе и абсолютной красоте. И для советских женщин, нервно утверждавших в телепередачах, что «у нас в стране секса нет», после прослушивания «Тацу» был реальный повод пойти и повеситься. Смутно догадываясь, что вся жизнь прожита зря.
После выхода «Тацу» всесоюзная рок-пресса назвала Полеву «уральской Кейт Буш», а Кормильцев стал признанным мастером мультиформатного слога далеко за пределами Свердловска. А автором стихов для двух следующих альбомов Насти оказался текстовик группы «Апрельский марш» Женя Кормильцев.
Хождение по мукам
Ситуация к концу 1988 года была достаточно простая. Всем было понятно, что дальше остается только друг другу морды набить, и тогда уж последний момент действительно наступит.
Самый большой по абсолютной величине подарок Кормильцеву подарили на день рождения 1987 года. Его однополчане из «Наутилуса» направлялись к нему на празднование с бутылкой портвейна, но в какой-то момент им этого показалось мало. Как гласит история, воровато оглядываясь по сторонам, два архитектора сорвали со стены Дворца пионеров детский плакат, на котором Чебурашка дарил подарки на день рождения крокодилу Гене. Надо было обладать немалой дерзостью, чтобы посягнуть на это произведение искусства размером три на три метра, выполненное в духе откровенного соцреализма. Шансов было мало, но это все-таки случилось.
«Бутусов и Умецкий пронесли плакат с Чебурашкой кварталов десять, а затем мужественно дотащили его до моей квартиры», — рассказывал впоследствии Кормильцев в одной из телепередач.
Это был типичный для того времени случай. Атмосфера внутри команды казалась просто идеальной. После триумфа в Подольске музыканты «Наутилуса» излучали азарт и вдохновение. Они укрепили состав группы и отрепетировали новую программу, написанную Бутусовым на стихи Кормильцева: «Бриллиантовые дороги», «Мой брат Каин», «Ворота, откуда я вышел», «Стриптиз», «Доктор твоего тела», «Падал теплый снег». Материала набиралось на целый альбом, только времени на его запись не было.
Дело в том, что «Наутилус» готовился к штурму столицы, которая, как всем казалось, давно капитулировала перед уральскими неоромантиками. Москва приготовила музыкантам крупнейшие концертные площадки, а также массу призов и наград. «Лучшая рок-группа 1987 года», «Прорыв года», «Альбом года», «Лучший вокалист года». Непосредственно Кормильцева ждал диплом от газеты «Московский комсомолец» как одного из главных рок-поэтов страны, вместе с Гребенщиковым и Макаревичем.
После Ревды Илья находился в отличной форме. Как человек с тонкой душевной организацией, он остро чувствовал «ветер перемен» и грядущие сумерки: «Страна умирает, как древний ящер, с новым вирусом в клетках». Как говорится, ни слова ни убавить, ни прибавить.
К этому моменту Бутусов и Умецкий прекрасно понимали, что группа переросла Свердловск и настало время перебираться в Москву. Но там их ждала засада. Столица к приезду «Наутилуса» была готова, но не готовы оказались сами музыканты. Как выяснилось, еще не прочувствовавшие местный маркетинг и волчьи законы «советского шоу-бизнеса».
И дело оказалось вовсе не в компромиссах и чудовищном количестве фестивалей, когда музыкантам приходилось выступать на одной площадке с поп-артистами типа Кузьмина и Пугачевой. Я отчетливо помню эти концерты, и все они выглядели весьма достойными и яркими. Мрачная «Разлука» в дебюте, блок резких хитов в середине и «Скованные» в финале, на которых публика начинала размахивать цепями над головой, — зрелище поистине незабываемое. «Наутилус» с лихвой оправдывал авансы, и многим тогда казалось, что это была игра наверняка.
Опасность крылась в другом месте. Как жить дальше, никто в группе не знал. Ни Бутусов, ни Умецкий, ни Кормильцев. На следующий год верстался график из трехсот концертов, а на студии у Пугачевой планировалась запись пластинки «Князь Тишины».
Телефоны менеджеров были красными от звонков. И, в принципе, понятно почему. Отпускная цена на «Наутилус» была преступно низкая, и дилетантизм свердловчан пер изо всех щелей. Это касалось всего на свете — от менеджмента до вопросов быта.
Жили тогда в Москве где попало. Музыканты ютились в общежитии МВТУ им. Баумана, Кормильцев — у знакомых журналистов, Умецкий — у новых столичных друзей, а Бутусов, как правило, размещался в номерах гостиницы «Россия».
«Главными жертвами «головокружения от успехов» стали, как водится, лидеры, — грустно вспоминал Кормильцев. — Бутусова с Умецким носило по Москве причудливыми орбитами астероидов, с интервью на интервью, с одной важной встречи на другую, еще более важную. Музыкантам оставалось только догадываться, какие судьбоносные решения принимаются на этих орбитах».
Неудивительно, что события вокруг «Наутилуса» развивались с кинематографической быстротой. Тогда казалось, что ничто не предвещало беды. Но это было не так. Все проблемы начались с того, что в начале 1988 года из группы внезапно ушел Дима Умецкий. Сыграв на «Рок-панораме» в Лужниках и на нескольких триумфальных концертах в Киеве, он незаметно растворился в пелене московской кинематографической тусовки.
«Распад произошел тогда, когда я решил, что коллектив находится на выдохе, — вспоминает спустя тридцать лет басист «Наутилуса». — Нам надо было уходить в тину, нарабатывать новый материал, отдыхать, что-то переделывать. Потому что гастроли могли нас убить. И нужно было либо отказываться от них, либо... И я сказал: «Нет!» Все знали, что если я принял такое решение, то со мной общаться на эту тему бессмысленно. Если я уперся — то это все, пустая трата времени!»
Буквально на следующем концерте на сцене уже стоял новый басист, выдернутый из недр очередного свердловского кабака. Тогда казалось, что отряд не заметил потери бойца. С горем пополам были записаны недоношенный Бутусовым альбом «Князь Тишины», а также два «концертника» с новыми песнями, вышедшие значительно позднее.
Итак, гастролей становилось все больше, а друзей — все меньше. И времени на творчество не оставалось совсем. Участники бизнес-проекта «Наутилус Помпилиус» ежемесячно зарабатывали по 800–1000 рублей при средней народной зарплате 120–150 в месяц. Музыканты еще как-то пытались бороться с жестким графиком, отказавшись, в частности, от двух десятков концертов по Белоруссии. Играть там не было ни сил, ни свободных дат.
Становилось очевидно, что после ухода Умецкого в группе исчезла теплота отношений, пропало вдохновение. Бутусов мучился с горлом и на концертах пел через силу. В итоге за лето 1988 года не смог написать ни одной новой песни.