тру что-нибудь тряпкой, то место, по которому я вожу ею, становится больше – расширяется, следовательно, действие трения или растирания есть и действие распростирания. Вот откуда ум человеческий произвел два глагола из одного корня. Хотя в речи «распростер свои победы» не могу я сказать растер, а в речи растираю краску не могу сказать распростираю, это не мешает нам чувствовать единство их происхождения.
Тимофей немного помолчал и добавил:
– Что такое страна, как не пространство? И даже великое пространство, потому что мы никакую малую земную площадь не называем этим именем. Отсюда явствует, что те же глаголы стру, простираю подали повод всякую обширную часть земли, и даже воздух и небеса, называть страною, откуда пошли ветви странствовать, чужестранец. Мы видим разум наших слов, текущий из самого источника.
Пусть на других языках покажут нам с подобною же непрерывностью мыслей начало слов, основанных на том же корне! Итальянец – своего straniero, француз – своего etranger, или по старинному правописанию – estranger, англичанин – своего stranger, соответствующих нашему чужестранец. Пусть покажут нам столь же плодовитые корни и такое же сцепление понятий между коленами? Вникнув в силу и разум славянского языка, видишь ослепление тех, кто, не зная и потому не чувствуя его преимуществ, дерзает обогащать язык принятием чужих слов или переводом чужих выражений.
После этих слов все задумались.
Тихомир прервал молчание:
– А вот, например, строка – это слово точно по такому же соображению происходит от глагола стру, как струя? Поскольку так же есть нечто струящееся, простирающееся, текущее наподобие струи.
Тимофей подхватил:
– Конечно! Как и строю. Мы видим, что глагол стру, или простираю, происшедший от тру или тереть, означает действие расширения, распространения. Отсюда следует, что из глагола стру сделан глагол строю, означающий то же самое распростирание, но не в общем, а в частном смысле, потому что в действии строения не кладем ли мы бревно после бревна или камень после камня? Следовательно, когда строим, то вместе и стрем, или простираем, или распростираем во все стороны. От строю пошли ветви строй, устройство, стройность.
Тихомир вспомнил объяснения старца Афанасия, когда еще в начале июня они везли его с Валдая в Великий Новгород: «От слова стрела произошло не только слово стрелять, но и слова строительство, строить».
Тимофей, словно прочитав его мысли, продолжил:
– Стреляю! Глаголы стру, простираю, стремлю и все происходящие от них ветви показывают действительное или мысленное движение в какую-нибудь страну. Например: река струится, то есть течет, простираю путь, то есть иду, стремиться к цели, то есть стараться дойти, достигнуть ее. Глагол стреляю изъявляет подобное же стремление, простирание – как движение пули из ружья или стрелы из лука.
Или, например, быстрый. Нет никакого сомнения, что это слово происходит от глагола стру, потому что при том же самом корне показывает то же самое понятие – струсь, то есть струюсь, простираюсь.
Посмотрим на слово простой. Слово просто значит прямо. В просторечии вместо «иди прямо» и поныне говорят: «Иди просто». Это слово так же происходит от глагола простираю. Выражение иди просто содержит в себе мысль «иди путем, перед очами твоими простертым». Отсюда ветви этого колена – простой, просто, простота – отклоняются в разные смыслы. Поскольку просто значит прямо, то простота значит прямизну. Прямизна в нравственном смысле чужда лукавству и хитрости, поэтому вместо прямое сердце говорится простое, или простосердечие, вместо прямая душа – простая душа, или простодушие.
Лукавство, хитрость и пронырство – это суть изощренного ума. И сколько они порочны для употребления против невинности, столько же бывают нужны в жизни для предохранения от расставляемых злыми людьми сетей. Отсюда нравственная прямизна или простота разделяется на две ветви: простота сердца и души – это всегда добродетель, но простоту ума можно считать недостатком и даже пороком. Отсюда простая вещь, простое дело значат немногосложное, то есть не требующее великого ума. Пословица говорит: «Простота хуже воровства». Здесь простота значит уже совершенную глупость, бессмыслие.
Поскольку слово простота происходит от стру, простираю, то означает то же, что и простор или пространство. Отсюда простить, прощаю, прощение, которые произошли от мысли: содеянная пред кем-либо вина делается некоторой умственной связью между двумя человеками. Обиженный как бы не отпускает, держит на некой привязи того, кем он обижен. Это как бы соединяет их, так что нет между ними никакой пустоты, или простоты, или пространства. А освободить обидевшего от сей связи, опростать его, сделать между ним и собою прежний простор, пространство – значит простить.
Тихомир сказал:
– Надо быть очень осторожным в своих высказываниях.
Тимофей посмотрел на него:
– А что такое осторожность?
Тихомир задумался, а Тимофей, выждав с минуту, продолжил:
– И снова корень тр, а от него – стр! От понятия о строгании – выстругать доску, обстругать палку – родились понятия о строгости и остроте, которые, как смежные между собой, выражены и названиями, извлеченными из одного и того же корня. Возьмем, например, глагол стерегу, или стрегу, не значит ли он строгое бдение? Не от него ли из остерегаюсь, остережение произведена осторожность? Но что такое осторожность, если не острое, то есть не тупое или не вялое наблюдение? Строгое есть обстроганное, а обстроганное не что иное, как острое.
По правой стороне реки начали появляться строения.
Невдалеке показался островок.
Тимофей показал на него:
– Остров! Ясно, что он получил свое название от прилагательного острый, потому что острова – это острые вершины стоящих под водою гор.
Мы везде, во всех семействах слов видим, что корень, пуская от себя ветви, сообщает им свое понятие. А потому и наоборот, когда ветви, при удержании коренных буквиц, сходствуют между собой значением, то без сомнения влекут свое начало от одного и того же корня.
Лодочник перебрался к парусу, снял его и засел за весла.
– Селищи, вестимо, – негромко пробасил он.
15 серия
Эпизод 1. Селищи
28 июня 1862 года, Селищи
У небольшого причала стоял уже знакомый пароход «Красотка», и Марфа по этому поводу тяжело вздохнула.
Лодочник подгреб недалеко за причал, где была налажена паромная переправа.
Там его уже ждали мужики с телегами.
Пошла работа: один груз снимался с лодки, а другой размещался на его место.
Все вышли на берег – размяться.
Тихомир с интересом наблюдал за паромной переправой.
Если он раньше встречал паромы в виде плота, перемещаемого конской силой вдоль троса, протянутого между двумя берегами, то теперь ему представилось совсем иное.
Посередине реки был размещен столб с толстым канатом, другим концом закрепленным на плоту.
При помощи руля под углом к течению реки паромщик вел плот с одного берега на другой – подобно маятнику.
Тимофей с улыбкой посмотрел на Тихомира и пояснил:
– Река судоходная – трос не натянешь!
Тихомир кивнул и улыбнулся в ответ.
Тимофей подошел к лодочнику, руководившему работами, и о чем-то заговорил.
Вернувшись, он сказал Тихомиру и Марфе:
– Придется паром подождать: еще не весь груз прибыл. Можно пройтись по деревне.
Марфа спросила:
– А зачем здесь пароход остановился?
Тимофей махнул рукой:
– А вот пойдем – и узнаешь.
Невдалеке от заросшего ивняком берега путникам представилось здание красного кирпича, поражающее своей монументальностью, стройными ритмичными арками и – неожиданностью своего существования в таком месте.
Тимофей сказал:
– Это знаменитые аракчеевские казармы. Сюда на пароходах доставляли военных и строителей.
Тихомир удивился:
– Самого графа Алексея Андреевича Аракчеева?
Именно с Селищенских казарм началась история военных поселений первой половины XIX века в Новгородской губернии.
Военный комплекс в Селищах предназначался для Гренадерского графа Аракчеева полка, который был в 1816 году определен из Петербурга. При этом все проживающие на территории волости крестьяне автоматически перешли в разряд военных поселян.
Устройство военных поселений, жители которых должны были совмещать военную службу с сельским хозяйством, имело целью сокращение государственных расходов на содержание войск, подготовку обученного резерва войск без дополнительных затрат, а также частичное упразднение рекрутских наборов – в то время срок службы солдата составлял 25 лет. В военных поселениях рядовые и нижние офицерские чины могли одновременно и служить, и вести свое хозяйство, живя вместе с семьей.
Для каждого полка создавался округ его военного поселения, где по типовому проекту были построены штабной и казарменный комплекс и ротные поселки.