– это также не что иное, как плавающие, носящиеся по воздуху самые мельчайшие частицы каких-то разрушенных тел.
Тихомир недоверчиво прищурился, и Тимофей постарался подтвердить сказанное:
– Конечно, в своих частных значениях пылить, пылать и плавать имеют великое различие. Но плавание по воде и плавание как летание по воздуху по единству значений одинаково представляются нам в глаголах пылить и пылать. Разница в том, что первое мы относим к движению мельчайших частиц – пыли, а второе – к такому же движению огня, который тоже, снедая тело, превращает его в мелкие частицы пыли, то есть дыма.
Тогда становится ясно, что слова палю, палить, выпалить, пальба происходят от слов пыл, пламя. Разве мы не говорим воспалить огонь и выпалить из ружья или из пушки? В обоих выражениях тот самый пыл, или пламя, производится от возгорания, например, пыли пороха.
Тихомир призадумался, а затем поинтересовался:
– А откуда пошло слово плохой?
Тимофей предложил:
– А ты сам попробуй разобрать. Даю подсказку – слово полость.
Тихомир почесал затылок и начал рассуждать:
– Полость идет от слова поле. Как поляна посреди леса. Полость означает пустоту – поло. Пустота часто принимается за худость. Например, пустой человек, пустая голова – это то же, что худой. Поэтому весьма вероятно, что плохо могло образоваться от поло и худой в понимании негодный.
Тимофей остался довольным:
– Тихомир, молодец! И твои догадки подтверждают другие слова.
Полох, всполошить, переполошить – как тревога. Всякая худая весть пугает, устрашает нас. Отсюда слово плох, то есть худ, растянутое в полох, перешло в значение страха, ужаса, смятения, которые являются последствиями худых услышанных нами вестей.
Тихомир был явно доволен собой, а Марфа обрадовалась за него и попросила Тимофея:
– Задай нам еще задачку.
Тот посмотрел на ее густую русую косу, перекинутую через плечо, и спросил:
– Подумай сама – по ветви плету, плесть, заплетаю, переплетаю.
Марфа засмущалась и немного растерянно пригладила свою косу.
Тихомир, приобняв ее, предположил:
– Надо думать, что этот глагол происходит от понятия о плотности, потому что вещи, представляющие собой что-нибудь сплетенное, приводятся в такое состояние при соединении их вместе и, следовательно, в некоторую между ними плотность, которой они до того не имели.
Тимофей подтвердил:
– Да. Глаголы плочу и плету выражают два действия, в первоначальном смысле совершенно одинаковые. Под ними разумеется соединение вещей посредством простого сближения их вплоть одна с другою. Под глаголом плету такое же, и тоже вплоть: соединение их посредством извивания одной из них вокруг другой. Первым образом сплачиваются, или плотятся, доски или бревна. А вторым плетутся волосы, кружева, лапти.
– А теперь подумайте, от какого слова пошли слова плут, плутовать, плутовка, плутовство? – спросил он.
Тут первой выступила Марфа:
– От плету, потому что плут обманывает сплетанием лжи.
Тимофей подтверждающе кивнул:
– Ты, Марфа, умница. Все понимаешь! Плут извивает свои выдумки – сплетничает. Еще оттого, что обманщик-плут ходит кривыми путями, появляется глагол, который обращен на означение движений человека, бродящего туда и сюда по незнанию дороги. Что за глагол такой?
Марфа молниеносно ответила:
– Заплутался в лесу.
Тимофей согласился:
– Плутаю, плутать, проплутать. Происхождение этих глаголов от первоначального плету тем очевиднее, что мы часто о том, кто идет тихо, медленно, говорим плетется нога за ногу.
Марфа растрогалась, и на ее глазах выступили слезинки.
Глядя на это, Тимофей улыбнулся и сказал:
– Плачу, плакать, расплакаться, плакса. Глаголы эти, так же как и плюю, произведены от слова пол или поле. Слезы текут из очей, и потому говорится ронять слезы. Но куда же мы их роняем или куда они падают? В доме на пол, вне дома на землю или на поле. Если, уподобляя слезы семенам, говорить сеять ими, то и глагол плачу мог, по такому же соображению, быть произведен от мысли роняю слезы на пол или на поле.
Марфа утерла слезы и рассмеялась:
– Такого уж мы, бабы, племени. Чуть что – в плач.
Тимофей и Тихомир тоже рассмеялись.
Но затем Тимофей совершенно серьезно сказал:
– Так вот! Слова племя, племена, племянник также могли произойти от слова поле – по уподоблению размножения людей размножению семени в полях. Отсюда семя и племя принимаются за одно и то же.
Тихомир решил поспорить:
– А вот брат твой Афанасий учил, что слово племя пошло от слова пламя.
И это слово родилось, когда жрецы сидели вокруг пламени священного огня и создавали язык, который был понятен и им, и богам. Так священное пламя объединяло богов и жрецов. А вслед за жрецами пламя объединяло всех людей рода. Отсюда и появилась связь пламя – племя.
Тимофей стал очень серьезным:
– Славяно-русский язык как матрешка. Он имеет много уровней для понимания.
Тихомир внимательно посмотрел в глаза Тимофея. Ему показалось, что тот намеренно сделал ударение на слове матрешка, и рука непроизвольно нащупала бархатку под мышкой.
Тимофей продолжил:
– Сейчас вы открыли только первую матрешку. И начинаете понимать, что первообразное слово, пустившее от себя ветви, есть то же самое, что и в родословии первый предок, пустивший от себя поколение, но сам неизвестно от кого рожденный. Как мысль рождается одна от другой, так и слово происходит одно от другого. Ясность одних ветвей кидает свет и на мрачность других.
Марфа почувствовала напряженность и попросила Тимофея:
– Рассказывай дальше.
Тимофей указал на Петра, мирно посапывающего под мачтой:
– Плод, плодить, распложаться, плодовитый, плодоносный тоже происходят от слова поле, потому что необходимый для пропитания людей и многих животных плод, то есть всякого рода хлеб, рождается и растет на полях. Слово пол часто сокращается в пл, а окончание од, может быть, изменение слова ядь, то есть яства, пища. Так изречение полевая ядь могло измениться в плод.
Плоть, плотский, воплощение – эти слова означают человеческое тело. И, в противоположность словам дух или душа, могут происходить и от слова плотность по тому соображению, что все части тела нашего тесно или плотно соединены между собой.
Тихомир возразил:
– А мне кажется, что наоборот. Если изменить букву т в д, то из плоть сделалось плод. А слово плод – это как что-то размножающееся и плодящееся одно от другого – плоть от плоти.
Марфа внимательно посмотрела на Тихомира, а затем перевела взгляд на Петра.
Тихомир прищурился:
– А слово пальцы?
На старорусском палец назывался узенец. Потому что рука как река.
Рука в запястье, по сравнению с пальцами, широкая, а в ладони она расходится на пять узких пальцев, на пять узеньцев. Река также перед впадением в море широкая и расходится на узкие протоки – узеньцы. Устье реки на самом деле не устье, а узицье. Слово устье происходит от слова узиец и обозначает несколько узеньцев от одной и той же реки. Устье руки называется запястье от пяти узеньцев.
Тимофей развел руками:
– Матрешка!
Тихомир и Марфа переглянулись.
Тимофей объяснил:
– Давайте обратимся к началам и рассмотрим семейство слов: пялю, пялить, пялиться, напялить, распяливать, пяльцы. Началом может быть глагол пинаю, означающий то же, что и толкаю. Отсюда ветви: в настоящем времени – распинаю, в прошедшем – распял, от первого будущее – распну, от второго – распялю, которые по отнятии предлога превращаются опять в настоящее пялю и пялюсь. Слова эти как своим составом, так и смежностью значения ясно показывают свое происхождение, потому что распинать есть то же, что и распяливать.
Отсюда палец вместо пялец: для отличия во множественном числе пальцы от пяльцы, вероятно, от того же корня, по тому соображению, что пальцы можно разгибать и, разгибая или распростирая, расширять или распяливать. По такому же соображению равнозначащее с ним перст от глагола простираю – прост сделалось перст.
Дальше еще! Палица как палка. Палица – такая же ветвь, как и палка. Обе произошли от глаголов пялить или пялиться, то есть вытягиваться наподобие палки. Сюда же принадлежат латинское palo – свая, германское balken, голландское, шведское и английское balk, откуда и мы, изменив п в б, говорим балка и называем это германским словом.
Но по корню первоначальную мысль можем отыскать в славянском языке.
Тимофей предложил:
– Давайте уже завершаться. Пора на отдых.
Невдалеке на левом берегу показались огни селения.
Лодочник, аккуратно переступая через тюки, прошел к парусу и снял его.
Установив весла в уключины, он объявил:
– Присталь, вестимо. Здесь и заночуем.
Лодка подошла к небольшому причалу.
Рядом даже в наступающих сумерках отчетливо просматривался небольшой теремок с резными наличниками на окнах и петушком на коньке, выделявшийся среди остальных своей ухоженностью.