Ему это не удалось, но пантера при виде бегущих к ней с криками мальчишек отступила назад, потом повернулась и кинулась к лесу. Собаки стали ее преследовать.
От звериного запаха, оставленного пантерой, и вида задранной козы Кунту затошнило. Темная кровь текла из свернутой шеи козы, язык вывалился, глаза закатились, а живот был распорот – и это было хуже всего. Кунта увидел в животе козы нерожденного козленка, который все еще медленно пульсировал. Рядом лежала собака-вуоло с разодранным боком. Собака скулила и пыталась подползти поближе к Кунте. Кунту вырвало. Он повернулся к Ситафе, не зная, что сказать.
Сквозь слезы он видел, что мальчишки собрались вокруг него и смотрят на раненую собаку и мертвую козу. Потом все разошлись. Остался только Ситафа. Он обнял друга. Оба молчали, но вопрос повис в воздухе: как сказать отцу? Потом Кунта взял себя в руки.
– Ты присмотришь за моими козами? – спросил он Ситафу. – Я должен отнести шкуру отцу.
Ситафа отошел и заговорил с другими мальчишками. Двое быстро подняли раненую собаку и унесли ее. Кунта сделал Ситафе знак, чтобы он отошел в сторону. Встав на колени перед мертвой козой, Кунта резал и тянул, и снова резал, как это делал отец. Наконец он поднялся, держа в руках влажную шкуру. Нарвав травы, он закидал ею тушу козы и зашагал к деревне. Как-то раз он уже позабыл про коз на пастбище и поклялся никогда больше этого не делать. Но это случилось снова. И на этот раз погибла коза.
Ему так хотелось, чтобы все оказалось просто кошмарным сном. Вот сейчас он очнется – и поймет, что ничего не произошло. Но в его руках была влажная шкура. Ему хотелось умереть, но он знал, что его позор оскорбляет предков. Аллах наказывает его за похвальбу, думал Кунта. Он опустился на колени лицом на восток и стал молиться о прощении.
Поднявшись, он увидел, что ребята из его кафо сгоняют всех коз и готовятся покинуть пастбище. Они собирали хворост в вязанки. Один мальчик нес раненую собаку, а две другие собаки сильно хромали. Ситафа увидел, что Кунта смотрит на них. Он опустил свой груз и зашагал в его сторону, но Кунта сделал ему знак присоединиться к остальным.
Каждый шаг по козьей тропе приближал Кунту к концу – концу всего. На него накатывало чувство вины, он дрожал от страха. Его выгонят из деревни. Он не увидит больше Бинту, Ламина и старую Ньо Бото. Он будет скучать даже по урокам арафанга. Кунта вспомнил бабушку Яйсу и своего великого деда, имя которого покрыл позором. Он вспомнил знаменитых дядьев-путешественников, которые построили свою деревню. Он думал о бедной козе. Она всегда была проказливой и вечно норовила отбиться от остальных. Он думал о нерожденном козленке. Он думал обо всем, чтобы не думать о самом страшном: о своем отце.
Голова у него закружилась, и он остановился, замер, не дыша, глядя вперед. К нему бежал Оморо. Никто из мальчишек не мог ему сказать. Откуда он узнал?
– С тобой все хорошо? – спросил отец.
Язык Кунты прилип к небу.
– Да, – ответил он.
Но Оморо уже ощупывал его живот – поняв, что кровь на дундико не Кунты, он вздохнул с облегчением.
Выпрямившись, Оморо взял шкуру и бросил ее на траву.
– Садись! – приказал он, и Кунта сел, дрожа всем телом.
Оморо сел рядом.
– Ты должен кое-что знать, – сказал отец. – Все совершают ошибки. Когда мне было столько же дождей, сколько и тебе, мою козу задрал лев.
Приподняв свою рубаху, Оморо обнажил левое бедро. Бледный грубый шрам поразил Кунту.
– Я учился, и ты тоже должен учиться. Никогда не бросайся к дикому зверю. – Он внимательно посмотрел в лицо Кунты: – Ты меня понял?
– Да, отец.
Оморо поднялся, взял козью шкуру и зашвырнул ее далеко в кусты.
– Это все, что я хотел сказать.
Кунта плелся в деревню следом за Оморо. Он шел с опущенной головой. Но чувство облегчения было сильнее чувства вины. А еще сильнее была любовь, которую он испытывал к отцу в этот момент.
Глава 22
Кунта достиг своего десятого дождя. Его ровесники из второго кафо уже заканчивали обучение – с пяти дождей они занимались по два раза в день. Когда настал день выпуска, родители Кунты и других мальчишек собрались на дворе арафанга. Они сияли гордостью и сидели даже впереди старейшин. Кунта и остальные мальчишки сидели на корточках перед арафангом, а алимамо молился. Потом арафанг поднялся и посмотрел на мальчишек, которые тянули руки, вызываясь отвечать. Первым он выбрал Кунту.
– Чем занимались твои предки, Кунта Кинте? – спросил арафанг.
– Сотни дождей назад в земле Мали, – уверенно ответил Кунта, – мужчины рода Кинте были кузнецами, а их женщины делали горшки и ткали ткани.
Каждый правильный ответ собравшиеся встречали громкими криками удовлетворения.
Потом арафанг задал математический вопрос:
– Если у павиана семь жен, а у каждой жены по семеро детенышей и каждый детеныш съедает по семь земляных орехов в течение семи дней, то сколько орехов украдет павиан с поля?
После судорожных расчетов, записанных пером на дощечке из хлопкового дерева, первым дал правильный ответ Ситафа Силла. Восторженные крики родителей заглушили недовольные стоны других мальчишек.
Потом мальчики писали свои имена по-арабски, как их научили. Арафанг собирал дощечки и показывал их родителям и другим жителям деревни, чтобы все убедились: дети получили должное образование. Как и другим ребятам, Кунте было очень трудно читать буквы – даже труднее, чем писать. По утрам и вечерам, когда арафанг безжалостно лупил их по пальцам, все они думали только об одном: вот бы написанное было так же легко понимать, как язык барабанов. Барабаны понимали даже малыши в возрасте Ламина. Это было так просто, словно кто-то невидимый стоял рядом и выкрикивал слова.
Арафанг поднимал выпускников одного за другим. Наконец подошла очередь Кунты.
– Кунта Кинте!
Все глаза устремились на него. Кунта ощущал огромную гордость за своих родителей, сидевших в первом ряду, и за своих предков, покоившихся на кладбище за деревней, – в тот момент он сразу же вспомнил любимую бабушку Яйсу. Поднявшись, он прочел вслух стих с последней страницы Корана. Закончив, он прижал книгу ко лбу и произнес:
– Аминь.
Когда с чтением было покончено, арафанг пожал каждому ученику руку и громко объявил, что их обучение завершилось, мальчики переходят в третий кафо. Все собравшиеся захлопали в ладоши и закричали от радости. Бинта и другие матери быстро сняли покрывала с принесенных мисок и калабашей, наполненных вкусной едой, и выпускная церемония превратилась в настоящий пир.
На следующее утро Оморо поджидал Кунту возле загона с семейными козами. Указав на молодого козла и козу, Оморо сказал:
– Это подарок тебе к окончанию школы.
Кунта не успел поблагодарить, как Оморо уже повернулся и ушел – словно он дарил коз сыну каждый день. Кунта изо всех сил старался сдержать свою радость. Но когда отец скрылся из виду, он заорал так громко, что его новая собственность подпрыгнула и бросилась бежать – а за ней и все остальные. Когда Кунта всех переловил и пригнал на пастбище, его товарищи уже были там – и все хвастались своими новыми козами. Козы стали для них священными животными. Мальчишки вели своих коз туда, где росла самая нежная трава, представляя, каких крепких козлят они произведут на свет, а те своих козлят, пока у каждого из мальчишек не появится целое стадо, такое же большое и ценное, как у их отцов.
До следующей луны Оморо и Бинта оказались в числе тех родителей, которые пожертвовали третью козу арафангу, в благодарность за обучение сына. Если бы они были побогаче, то отдали бы даже корову, но они знали: арафанг понимает, что это им не по силам – как не по силам всем жителям бедной деревни Джуффуре. Некоторые родители – рабы, не имевшие и того – вообще ничего не могли предложить, кроме собственных рук. В благодарность они отработали на полях арафанга целую луну, и он с удовольствием принял их дар.
Луны складывались в сезоны, прошел очередной дождь, и вот мальчишки из кафо Кунты уже принялись учить кафо Ламина искусству управления козами. Долгожданное время приближалось с пугающей скоростью. Дня не проходило, чтобы Кунта и его товарищи с тревогой и радостью не думали о празднике урожая, после которого мальчики третьего кафо – от десяти до пятнадцати дождей – должны были отправиться куда-то далеко и через четыре луны вернуться оттуда настоящими мужчинами.
Кунта и все остальные старались вести себя так, словно их ничего не беспокоит и не тревожит. Но думали они только об одном. Они жадно ловили каждый знак и каждое слово взрослых, которые дали бы понять, что ожидает их впереди. В начале сухого сезона, когда несколько мужчин на два-три дня покидали Джуффуре, а потом возвращались, не говоря ни слова, мальчишки начали нервничать – особенно после того, как Калилу Контех услышал, что его дядя говорил о необходимости ремонта ююо – деревни, где мальчики становились мужчинами. Деревня эта стояла заброшенной почти пять дождей со времени окончания последней церемонии. Еще больше волновались отцы: совету старейшин предстояло выбрать кинтанго, старейшину, который будет проводить ответственную церемонию. Кунта и другие мальчишки не раз слышали, как их отцы, дядья и старшие братья почтительно говорили о кинтанго, который руководил ими много дождей назад.
Незадолго до уборки урожая все мальчишки из третьего кафо возбужденно рассказывали друг другу, как матери, не говоря ни слова, обмеряли их головы и плечи специальной лентой. Кунта изо всех сил старался не вспоминать то утро пять дождей назад, когда новоиспеченные козьи пастухи со страхом наблюдали, как танцоры-канкуранг в страшных масках, с дикими криками потрясая копьями, вытаскивали дергающихся мальчишек третьего кафо из хижин с мешками на головах и уводили из деревни.
Вскоре тобало возвестил о начале уборки урожая, и Кунта присоединился к остальным жителям деревни на полях. Ему нравилась тяжелая работа – он был занят и слишком уставал, чтобы думать о том, что ждет его впереди. Но когда урожай был убран и начался праздник, ни музыка, ни танцы, ни пиры не доставляли ему радости, как остальным. Праздник был ему не праздник. Чем громче становилось веселье, тем более несчастным Кунта чувствовал себя. Последние два дня праздника он вообще провел в одиночестве на берегах болонга, швыряя камни в воду.