Они шли до заката. Из густого леса они вышли на равнину с масличными пальмами и мутными, мелкими ручьями. Они шли мимо жарких, пыльных деревень, где точно так же, как в Джуффуре, малыши бегали и кричали, а мужчины сидели под баобабом и женщины болтали у колодца. Кунта удивлялся: почему они позволяют своим козам бродить вокруг деревень вместе с собаками и курами, а не отгоняют их на пастбище, как это делали в Джуффуре. Он решил, что, наверное, у других людей другие обычаи.
Они шагали по сухой песчаной почве. Повсюду валялись высохшие плоды баобабов странной формы. Когда настало время молитвы, юноши остановились и слегка перекусили. Кунта проверил сверток Ламина и его ступни, которые кровоточили, но уже не так сильно. На ближайшем перекрестке братья подошли к старому сухому баобабу, о котором говорили юноши из Барры. Наверное, могучее дерево умирало сотни дождей, подумал Кунта. Обратившись к Ламину, он повторил слова одного из юношей: «Здесь покоится сказитель». Кунта знал, что сказителей хоронят не так, как обычных людей, а в стволах старых баобабов, потому что деревья и истории, которые хранили сказители, не подвластны времени.
– Мы почти пришли, – сообщил Кунта.
Как ему хотелось бы, чтобы его барабан уже был готов – ведь тогда он смог бы послать своим друзьям сигнал. На закате солнца они подошли к глиняным ямам – и там встретили юношей из Барры.
– Мы знали, что ты придешь! – радостно воскликнули они.
На Ламина они внимания не обратили, словно он был их собственным братом из второго кафо. После короткого разговора юноши с гордостью показали найденные ими крупицы золота. На следующее утро с первыми лучами солнца Кунта и Ламин присоединились к ним: они вырезали куски липкой глины и промывали их в больших калабашах. Поболтав калабаш, они осторожно сливали большую часть мутной воды, а потом ощупывали осадок на дне пальцами, чтобы найти крупицы золота. Обычно крупицы были с просяное зернышко, порой чуть крупнее.
Они работали так усердно, что на разговоры времени не оставалось. Ламин даже забыл о своих ноющих мышцах – так увлекла его охота за золотом. Драгоценные крупицы тщательно ссыпали в полые голубиные перья и закупоривали их клочком хлопка. Кунта и Ламин наполнили шесть перьев, когда юноши сказали, что на сегодня достаточно. Они собирались пойти дальше по тропе, чтобы охотиться на слонов и добывать слоновую кость. Им говорили, что старые слоны иногда ломают бивни, пытаясь подрыть небольшие деревья и кустарники. Они слышали, что существуют целые кладбища слонов, и если найти такое место, то можно сделать там целое состояние. Не хочет ли Кунта пойти с ними? Соблазн был очень велик – еще больше, чем охота за золотом. Но пойти с юношами он не мог – с ним был Ламин. Кунта поблагодарил их за приглашение и ответил, что должен вернуться домой с братом. Они тепло распрощались. Кунта взял с юношей обещание остановиться в Джуффуре, когда они будут возвращаться в Барру.
Обратный путь показался Кунте короче. Ступни Ламина кровоточили, но когда Кунта позволил ему нести перья с золотом, мальчишка зашагал быстрее.
– Матери это понравится, – заметил Кунта.
Трудно сказать, кто был счастливее: Ламин, который отправился в путь со старшим братом, или Кунта, который взял брата с собой точно так же, как когда-то его самого взял с собой отец. Когда-нибудь Ламин возьмет в путь Суваду, а Суваду – Мади. Они уже подходили к дереву странников Джуффуре, когда Кунта услышал, как сверток Ламина стукнул о землю. Он раздраженно развернулся, но тут увидел умоляющее лицо Ламина.
– Хорошо, заберешь его позже! – рявкнул он.
Ламин, не говоря ни слова и не обращая внимания на ноющие мышцы и кровоточащие ступни, побежал к деревне раньше Кунты. Тонкие ножки его мелькали быстрее, чем когда бы то ни было.
Когда Кунта входил в ворота деревни, возбужденные женщины и дети столпились вокруг Бинты. Бинта воткнула шесть перьев с золотом в волосы. Лицо ее сияло от радости и облегчения. Бинта и Кунта с нежностью смотрели друг на друга, обмениваясь традиционными приветствиями матери и взрослого сына, вернувшегося домой из странствия. Женщины разнесли весь о возвращении двух старших сыновей Кинте с золотом по всей деревне.
– На голове Бинты целая корова! – крикнула одна из старух.
В перьях действительно золота хватало на покупку коровы. И остальные подхватили ее слова.
– Ты все хорошо сделал, – сказал Оморо, когда Кунта подошел к нему.
Но их чувства, не выраженные словами, были гораздо сильнее чувств Бинты. В другие дни старейшины, завидев Кунту в деревне, заговаривали с ним и тепло улыбались, а он отвечал им с должным почтением. Даже сверстники Суваду из второго кафо приветствовали Кунту как взрослого. Они говорили: «Мира!», а потом стояли, приложив руки к груди, пока он проходил мимо. Как-то раз Кунта услышал, как Бинта говорила о «двух взрослых мужчинах, которых она вскормила». Узнав, что мать наконец-то поняла, что он – мужчина, Кунта преисполнился гордости.
Теперь Кунта с полным правом мог отказаться от еды Бинты и не позволять ей искать в его голове блох. Раньше она обиделась бы – но не сейчас. Теперь Кунта мог навещать ее в хижине тогда, когда ему захочется. Бинта же буквально сияла, даже напевала что-то себе под нос, когда готовила еду. Кунта мог спросить, не нужна ли ей помощь, она могла попросить его о чем-то, и он мог сделать это, когда у него будет время. Но стоило ему взглянуть на Ламина и Суваду, когда братья начинали возиться слишком шумно, они сразу же стихали и успокаивались. Кунте нравилось подбрасывать маленького Мади к потолку и ловить, а Мади это нравилось еще больше. Ламин же стал относиться к брату-мужчине как к кому-то, кто занимает второе место после Аллаха. Он ухаживал за семью козами Кунты (козы хорошо размножались), словно они были золотыми. И с охотой помогал Кунте обрабатывать его небольшой надел кускуса и земляных орехов.
Когда Бинте нужно было что-то сделать по дому, Кунта мог забрать у нее всех трех мальчишек, и она с улыбкой смотрела, как он шагает прочь, держа Мади на плече, а за ним семенят Ламин и Суваду. Кунте это очень нравилось – так нравилось, что ему хотелось завести такую же собственную семью. Но, конечно, лишь когда придет время – а до этого было еще очень далеко.
Глава 31
Когда это не мешало их обязанностям, новым мужчинам позволяли присутствовать на собраниях совета старейшин, которые каждую луну проходили под старым баобабом Джуффуре. Кунта и его товарищи устраивались с самого края. Шесть старейшин, сидевших на выделанных шкурах плечом к плечу, казались такими же старыми, как само дерево. Кожа их на фоне длинных белых одеяний казалась абсолютно черной. Лицом к ним находились те, чьи проблемы и споры старейшины разрешали. За просителями в соответствии с возрастом рядами сидели младшие старейшины, и среди них Оморо. А уже за ними располагались новые мужчины из кафо Кунты. И совсем позади могли сидеть женщины, хотя это случалось редко – разве что дело касалось кого-то из их ближайших родственников. Как-то давно на собрание пришли все женщины деревни – но такое происходило лишь тогда, когда дело могло дать пищу для сплетен.
Когда совет решал чисто организационные дела – например касательно отношений Джуффуре с другими поселениями, – женщины не приходили. А вот дела жителей деревни рассматривали большой и шумной толпой – но все смолкали, когда самый старый из старейшин поднимал свой посох, обшитый яркими бусинами, и ударял в стоящий перед ним тамтам, вызывая первого просителя. Очередь устанавливалась в соответствии с возрастом – дела тех, кто старше, рассматривали в первую очередь. Проситель поднимался, излагал свое дело, старейшины внимательно слушали его, глядя в землю. Потом проситель садился. После этого любой из старейшин мог задать ему вопрос.
Если дело касалось спора, то вызывали вторую сторону. Этому человеку тоже задавали вопросы, а потом старейшины отворачивались, чтобы обсудить дело, и это могло занять много времени. Иногда кто-то из них оборачивался и задавал свои вопросы. В конце концов старейшины поворачивались к собравшимся, просители снова поднимались, и главный старейшина произносил свое решение, а затем вызывал следующего.
Даже для новых мужчин подобные слушания давно стали рутиной. Те, у кого недавно родились дети, просили увеличить надел мужа и выделить дополнительный рисовый надел жене. Просьбы эти рассматривались очень быстро, равно как и просьбы о выделении первых наделов неженатым мужчинам – Кунте и его товарищам. В ююо кинтанго учил юношей никогда не пропускать собраний совета старейшин – только в самых крайних случаях. Решения старейшин расширяют знания мужчины, и когда пройдут должные дожди, он тоже займет место в совете. На первом собрании Кунта смотрел на Оморо. Отец сидел прямо перед ним. Кунта гадал, сколько сотен решений хранит в своей голове отец, хотя он еще и не стал старейшиной.
На том первом собрании, где был Кунта, обсуждали спор о земле. Двое мужчин предъявляли свои права на плоды деревьев, когда-то посаженных первым на земле, которая теперь принадлежала второму, потому что семья первого уменьшилась. Совет старейшин присудил плоды первому, сказав: «Если бы он не посадил деревья, то и плодов не было бы».
На других собраниях люди часто спорили из-за поломки или потери чего-то позаимствованного. Истинный хозяин всегда утверждал, что предметы эти были ценными и совершенно новыми. Если у ответчика не было свидетелей, которые могли бы эти утверждения опровергнуть, ему обычно приходилось заплатить или заменить сломанную или потерянную вещь новой. Кунта видел, как разозленные люди обвиняли друг друга в собственных неудачах, считая, что на них навели порчу злой магией. Один мужчина утверждал, что другой коснулся его петушиной шпорой, из-за чего он тяжело заболел. Молодая жена заявляла, что свекровь спрятала на ее кухне ветку кустарника бурейна, из-за чего вся ее еда имеет плохой вкус. Вдова жаловалась на то, что старик, притязания которого она отвергла, сыплет на ее пути толченую яичную скорлупу, из-за чего с ней случаются всякие неприятности. Если доказательства злой магии были достаточно убедительными, совет постановлял провести соответствующий ритуал и приглашал для этого ближайшего странствующего колдуна. Колдуна вызывали барабанами, а все расходы ложились на злоумышленника.