– Все по воле Аллаха!
Эти слова передавали от одного к другому. Первым их произнес алькала. Кунте их прошептал сосед слева. Кунта повернулся, чтобы передать эти слова своему другу-волофу. А потом он понял, что волоф не передал их своему соседу. Немного подумав, он решил, что тот не расслышал его, и начал шептать снова. Но волоф громко плюнул и так, чтобы слышали все, рявкнул:
– Если ваш Аллах желает этого, то я лучше буду молиться дьяволу!
В разных углах трюма раздались громкие восклицания согласия. И тут же вспыхнули ссоры.
Кунта был потрясен. Оказывается, все это время он лежал рядом с язычником! Вера в Аллаха была для Кунты так же драгоценна, как сама жизнь. До этого момента он ценил дружбу и мудрость своего старшего друга. Но теперь Кунта понял, что дружбы между ними нет и быть не может.
Глава 38
На палубе женщины пели, что им удалось украсть и припрятать несколько ножей и кое-что, что можно использовать как оружие. В трюме мужчины разделились на два лагеря. Группу, которая считала, что тубобов нужно атаковать немедленно, возглавлял свирепого вида татуированный волоф. На палубе он яростно танцевал в цепях и скалил заостренные зубы на тубоба, который хлопал в ладоши, думая, что чернокожий улыбается. Тех же, кто считал, что нужно лучше подготовиться, возглавил шоколадного цвета фула, которого жестоко избили за убийство предателя.
Сторонники волофа считали, что нужно напасть на тубобов прямо в трюме, где рабы видят лучше, чем белые люди. Кроме того, им на руку сыграет эффект неожиданности. Но их противники считали этот план глупым: ведь большая часть тубобов окажется на палубе, и они смогут перебить скованных мужчин в трюмах, словно крыс. Когда в спорах волоф и фула переходили на крик, вмешивался алькала. Он призывал мужчин к спокойствию, чтобы их не услышали тубобы.
Какая бы группа ни одержала победу, Кунта готов был сражаться до конца. Смерть больше его не страшила. Осознав, что никогда больше не увидит своей семьи и дома, он уже считал себя мертвым. Боялся он лишь умереть, не убив собственной рукой хотя бы одного тубоба. Но все же он сам (как и большинство мужчин в трюме) больше склонялся к плану осторожного, исполосованного кнутом фула. Кунта знал, что большая часть захваченных людей в трюмах – мандинго, а мандинго было отлично известно, что фула могут посвящать годы, а то и всю жизнь мести за причиненные им страдания или серьезный ущерб. Если кто-то убивал фула и скрывался, то сыновья убитого не знали покоя, пока не находили и не убивали убийцу отца.
– Мы должны выбрать одного вождя и подчиниться ему все как один, – говорил алькала.
Сторонники волофа недовольно ворчали, но когда стало ясно, что большинство мужчин на стороне фула, тот отдал первый приказ:
– Мы, словно ястребы, должны следить за каждым шагом тубобов. А когда придет время, мы должны быть воинами.
Фула советовал всем следовать совету одной из женщин: она хотела, чтобы, прыгая на палубе в цепях, мужчины казались веселыми. Тубобы расслабятся, и тогда их легче будет захватить врасплох. Фула говорил, что каждый должен высматривать любые предметы, которые можно схватить и использовать как оружие. Кунта был очень доволен собой: когда их выводили на палубу, он уже присмотрел кол, привязанный под поручнями. Он хотел схватить его и, как копье, вонзить в живот ближайшего тубоба. Думая об этом, он почти физически ощущал деревянный кол в пальцах.
Когда тубобы открывали крышку люка и спускались, крича и размахивая кнутами, Кунта лежал тихо, как лесной зверь. Он думал о том, что говорил кинтанго, когда они становились мужчинами: охотник должен учиться тому, чему Аллах научил животных – прятаться и высматривать охотников, которые хотят их убить. Кунта часами размышлял, почему тубобам нравится причинять людям боль. Он вспоминал, как хохотали тубобы, хлеща людей кнутами – особенно тех, чьи тела и без того были покрыты язвами и ранами, – а потом с отвращением стирали с лица и рук попавшие на них капли крови и гноя. Еще больше страданий доставляли Кунте мысли о том, как тубобы зажимают в темных углах женщин. Он почти физически слышал крики и рыдания женщин. Неужели у тубобов нет своих женщин? Зачем же они, словно собаки, гоняются за чужими? Похоже, тубобы ничего не уважают: у них нет богов, они не поклоняются даже духам.
Единственным, что отвлекало Кунту от мыслей о тубобах – и о том, как их убить, – были крысы, которые с каждым днем становились все более наглыми и жирными. Их усики щекотали ноги Кунты, когда крысы пытались впиться в кровоточащую или гноящуюся рану. Вши предпочитали кусать его за лицо. Они сосали жидкость, скапливающуюся в уголках глаз или вытекающую из носа. Кунта дергался всем телом, пальцы его шарили по лицу, чтобы поймать и раздавить ногтями мерзких насекомых. Но хуже вшей и крыс была боль в плечах, локтях и бедрах. Тело горело огнем от постоянного лежания на грубо обтесанных, жестких досках. Он видел красные язвы на телах других мужчин, когда их выводили на палубу. Их крики сливались, когда большое каноэ накренялось или раскачивалось сильнее обычного.
Кунта замечал, что на палубе некоторые мужчины начали вести себя словно зомби: на их лицах не было страха, потому что им было все равно, живы они или мертвы. Они замедленно реагировали даже на удары кнутов тубобов. Когда с них отскребали грязь, некоторые даже не пытались прыгать в цепях. Беловолосый тубоб смотрел на них встревоженно и даже позволял им сесть. Они садились и опускали голову между коленей. По их изуродованным спинам стекала розоватая жидкость. Главный тубоб заставлял их поднимать голову и вливал им в рот что-то такое, от чего они начинали кашлять и давиться. Некоторые падали и не могли идти, тогда тубобы переносили их в трюм. Многие из таких мужчин умирали, и Кунта знал, что они сами хотели умереть.
Но, подчиняясь приказу фула, Кунта и другие мужчины старались плясать на палубе весело, хотя это причиняло им невыносимые страдания. Однако они заметили, что после этого тубобы становятся спокойнее и не так ожесточенно орудуют кнутами. Они даже позволяли чернокожим оставаться на палубе дольше, чем раньше. После пытки морской водой и жесткими щетками Кунта и его товарищи сидели на корточках и наблюдали за каждым движением тубобов – как они располагаются у поручней, как кладут оружие рядом с собой, чтобы сразу же схватить его в случае необходимости. От взглядов чернокожих не ускользало ни одно движение: они сразу же замечали, если кто-то из тубобов оставлял оружие у поручней. Они сидели на палубе, мечтая о том дне, когда смогут убить тубобов, но Кунту больше всего беспокоил большой металлический ствол, торчавший из бамбукового заграждения. Он знал, что это оружие нужно захватить любой ценой, хотя и не догадывался, что это такое. Но ему было ясно, что эта штука способна нести ужасную смерть – иначе тубобы не поставили бы ее здесь.
Еще он думал о тех тубобах, которые управляли рулем большого каноэ, поворачивая колесо то в одну, то в другую сторону и посматривая на круглый коричневый металлический предмет. Однажды, когда они были в трюме, алькала высказал такую мысль:
– Если мы убьем этих тубобов, кто будет управлять каноэ?
Фула ответил, что этих тубобов нужно взять живыми.
– Приставим им копья к горлу, и они вернут нас в наши земли – или умрут.
Мысль о том, что он может снова увидеть свою землю, свой дом, свою семью, поразила Кунту в самое сердце. Он задрожал. Но даже если такое случится, думал он, вряд ли удастся забыть все это – даже в самой глубокой старости. Он всегда будет помнить, что тубобы сделали с ним.
У Кунты был еще один страх – вдруг тубобы заметят, насколько иначе он и его товарищи стали плясать в цепях на палубе. Теперь они действительно танцевали: они не могли не проявить в танце того, что творилось у них в душе. Резкие жесты означали избавление от кандалов и цепей, а потом удары дубинками, удушение, метание копий, убийство. Танцуя, Кунта и другие мужчины даже хрипло вскрикивали от жажды крови. Но, к его величайшему облегчению, когда танец кончался и люди приходили в себя, ничего не заподозрившие тубобы только хохотали и радовались. Но однажды на палубе скованные люди замерли от изумления – и тубобы тоже. Сотни летучих рыб поднимались в воздух над водой, как серебристые птицы. Кунта даже дар речи утратил от такого зрелища. И вдруг он услышал крик. Крутанувшись на месте, он увидел, как свирепый, покрытый татуировками волоф выхватывает из рук тубоба металлическую палку. Он орудовал ей как дубинкой. Мозги тубоба забрызгали всю палубу. Пока другие тубобы не опомнились, волоф повалил на палубу еще одного. Все происходило так быстро, что никто даже не понял, что случилось. Волоф набросился уже на пятого тубоба, когда блеснул длинный нож и голова его покатилась по палубе, а тело осело. Кровь била фонтаном. Глаза волофа были открыты, в них замерло бесконечное изумление.
Раздались крики паники. Тубобы выбегали на палубу, выскакивали из дверей, как обезьяны, скользили вниз по веревкам с белых полотнищ. Женщины визжали, скованные мужчины столпились в круг. Металлические палки изрыгали огонь и дым. А потом взорвалась большая металлическая штука, которой так опасался Кунта. Раздался громкий рев, облако жара и дыма пронеслось прямо над головой. Скованные люди закричали и в ужасе вцепились друг в друга.
Из-за заграждения вышли главный тубоб и его покрытый шрамами напарник. Оба что-то яростно кричали. Громила как следует врезал ближайшему тубобу так, что кровь хлынула у него изо рта. Прибежавшие тубобы с криками стали загонять скованных людей обратно в трюм, грозя им ножами и огненными палками. Кунта двигался, не чувствуя ударов кнута. Он ждал сигнала фула к атаке. Но он даже опомниться не успел, как они все оказались прикованными к своим прежним полкам, и люк над их головами захлопнулся.
Однако они были не одни. В суете один тубоб остался в трюме. В темноте он растерялся и теперь кричал от ужаса, поскальзываясь на липкой грязи и натыкаясь на полки. Он выл, как какое-то древнее животное.