ется загнать себя. Он не выносит, когда кто-то болеет или ранен. Масса даже к больной кошке зовет доктора – и к любому заболевшему ниггеру тоже. Вот к Скрипачу, о котором ты всегда говоришь, или к тебе, когда тебя привезли. Он так злился, когда узнал, что с тобой сделали, что даже выкупил тебя у собственного брата Джона. Он не имел к этому отношения – Джон нанял чертовых ловцов ниггеров, а они сказали, что ты пытался их убить…
Кунта слушал, понимая, что ему открываются глубины душ не только черных людей. Ему и в голову не приходило, что белым тоже не чужды страдания, хотя это не оправдывало их поведения. Ему захотелось говорить на языке белых так хорошо, чтобы высказать все это Белл – и рассказать ей сказку старой Ньо Бото про мальчика, который помог попавшему в ловушку крокодилу. Ньо Бото всегда заканчивала ее словами: «В этом мире за добро часто платят злом».
Подумав о доме, Кунта вспомнил о том, о чем давно уже хотел сказать Белл. Момент показался ему подходящим. И он с гордостью произнес, что, если бы не ее коричневая кожа, она была бы так же красива, как самая красивая женщина мандинго.
Но самый большой его комплимент натолкнулся на полное непонимание.
– Что за ерунду ты говоришь? – раздраженно ответила Белл. – Не понимаю, зачем белым привозить из Африки таких глупых ниггеров!
Глава 56
Целый месяц Белл не разговаривала с Кунтой – даже свою корзину с овощами в большой дом носила сама. Но как-то в понедельник она прибежала в сад с широко распахнутыми глазами и затараторила:
– Только что у нас был шериф! Он сказал массе, что на Севере, в каком-то Бостоне, произошла заварушка! Белые люди словно взбесились из-за налогов короля, что за большой водой. Масса велел Лютеру закладывать повозку. Он едет в округ. Он очень зол!
После ужина все собрались у хижины Скрипача, желая узнать, что думает об этом он и садовник. Садовник был самым старым из рабов, а Скрипач часто путешествовал и много знал.
– Когда это произошло? – спросил кто-то.
– Ну все, что доходит до нас с Севера, – ответил садовник, – случается довольно давно.
– Я слышал, – добавил Скрипач, – что из Бостона до Вирджинии десять дней пути на самых быстрых лошадях.
Повозка массы вернулась уже на закате. Лютер поспешил к рабам, чтобы сообщить обо всем, что ему стало известно.
– В Бостоне так разозлились из-за налогов, что набросились на солдат короля, – рассказывал он. – Солдаты начали стрелять и убили одного ниггера по имени Криспус Аттукс. Они называют это «Бостонской резней»!
В следующие дни об этом говорили очень мало. Кунта не понимал, что происходит и почему белые – и даже черные – волнуются из-за того, что случилось так далеко. Не проходило дня, чтобы на большой дороге не появился кто-нибудь с новыми слухами. Лютер регулярно приносил новости от домашних рабов или с конюшни от других кучеров, с которыми он общался, когда масса ездил навещать больных или обсуждать новости из Новой Англии с другими массами в их больших домах.
– Белые люди не умеют хранить секреты, – сказал Кунте Скрипач. – Они не обращают внимания на ниггеров. Куда бы они ни пошли и что бы ни делали, ниггеры все слышат. Белые разговаривают за столом и не думают, что ниггерские девушки, подающие им еду, все запоминают. Они считают нас глупыми. Даже когда они так напуганы, как сейчас, и говорят непонятно, мы все равно запоминаем слова по буквам, а потом находится кто-то, кто их разберет. Ниггеры не заснут, пока не узнают, о чем говорят белые люди.
Известия с Севера продолжали поступать все лето и осень. Потом Лютер стал рассказывать, что белых волнуют не только налоги.
– Они говорят, что в некоторых округах черных вдвое больше, чем белых. Они боятся, что король из-за воды начнет освобождать нас, ниггеров, чтобы мы сражались против белых.
При таком известии все ахнули. Лютер немного выждал и добавил:
– Многие белые так напуганы, что начали запирать двери по ночам и даже перестали разговаривать в присутствии ниггеров.
Кунта много ночей лежал без сна, размышляя о «свободе». Насколько он понимал, это означало, что не будет никакого массы, можно будет делать то, что захочется, и идти куда угодно. В конце концов он решил, что вряд ли белые везли черных через большую воду, сделав своими рабами, чтобы потом вот так вдруг их отпустить. Такого просто быть не могло.
Незадолго до Рождества к массе Уоллеру приехали родственники. Их черного кучера кормила на кухне Белл, а он рассказывал ей последние новости.
– Дон слышал, что в Джорджии ниггер по имени Джордж Лейли, баптист, получил разрешение проповедовать среди черных по всей реке Саванна. Говорят, он даже создал африканскую баптистскую церковь в Саванне. Я первый раз слышу о церкви ниггеров…
– Рассказывают, что такая есть в Петербурге, прямо здесь, в Вирджинии. А ты слышал что-нибудь о беспорядках на Севере?
– Говорят, много важных белых людей собралось в Филадельфии. Они называют это Первым Континентальным конгрессом.
Белл тоже об этом слышала. На самом деле она, с трудом разбирая буквы, прочитала об этом в газете массы Уоллера, а потом рассказала все старому садовнику и Скрипачу. Только они знали, что Белл немного умеет читать. Садовник и Скрипач сошлись во мнении, что Кунте об этом ее умении говорить не стоит. Да, он умел держать рот на замке и стал многое понимать и выражаться яснее, но они чувствовали, что он еще не до конца осознает всей серьезности последствий – никто не знал, что случится, если масса хотя бы заподозрит, что Белл умеет читать. Ее могут продать в тот же день.
В начале следующего, 1775 года практически все новости были связаны с событиями в Филадельфии. Даже из того немногого, что Кунта слышал и мог понять, становилось ясно, что у белых людей назревает конфликт с королем за большой водой в месте, называемом Англией. Много говорили о каком-то массе Патрике Генри, который воскликнул: «Дайте мне свободу или смерть!» Кунте это понравилось, но он не мог понять, как подобное мог сказать белый. Ведь белые люди и без того казались ему совершенно свободными.
Через месяц пришло известие о том, что двое белых по имени Уильям Доус и Пол Ревир загнали лошадей, спеша предупредить «ополченцев» (минитменов) о приближении солдат короля к месту, которое называли Конкорд, чтобы уничтожить хранившиеся там ружья и пули. А вскоре после этого на плантации узнали, что в жестокой битве при Лексингтоне ополченцы потеряли лишь несколько человек, убив более двухсот солдат короля. Через два дня сообщили, что еще тысяча солдат погибла в кровопролитном сражении в Банкер-Хилл.
– Белые в совете округа хохотали, – рассказывал Лютер. – Они говорят, что солдаты короля носят красные мундиры, чтобы не было видно крови. Я слышал, что немало крови пролили и ниггеры, сражавшиеся рядом с белыми.
Куда бы Кунта ни пошел, он повсюду слышал, что массы Вирджинии все меньше доверяют своим рабам – «даже самым старым домашним ниггерам!».
Преисполненный чувства собственной значимости Лютер в июне, вернувшись из очередной поездки, пришел к напряженно ожидавшим известий рабам.
– Какой-то масса Джордж Вашингтон собрал армию. Ниггер говорил мне, что у него большая плантация, где работают много рабов.
Лютер слышал, что в Новой Англии рабов освободили, чтобы они помогали белым сражаться с солдатами короля.
– Известное дело! – воскликнул Скрипач. – Ниггеры будут помогать им, как французам во время войны с индейцами. Но как только все кончится, белые снова начнут стегать ниггеров кнутами!
– Может быть, и нет, – возразил Лютер. – Я слышал, что есть белые – они называют себя квакерами. Они создали в Филадельфии общество противников рабства. Есть белые люди, которые не считают ниггеров рабами.
Скрипач лишь головой покачал.
Обрывки новостей, которые приносила Белл, звучали так, словно она сама обсуждала их с массой. В конце концов Белл призналась, что подслушивала под дверью, когда у массы были гости. Подслушивать пришлось, потому что масса сурово велел ей накрыть на стол и сразу же уйти, а потом запер дверь на ключ.
– Но я знаю этого человека лучше его собственной мамми! – гордо заявила Белл.
– И о чем же они говорили, когда заперли дверь? – нетерпеливо спросил Скрипач.
– Сегодня масса сказал, что не собирается сражаться с англичанами. Он говорит, что они пришлют сюда большие корабли с солдатами. В одной лишь Вирджинии двести тысяч рабов, и если англичане поднимут ниггеров против белых, будет очень плохо. Масса говорит, что он хранит верность королю, но никто не способен заплатить такие налоги.
– Генерал Вашингтон перестал брать ниггеров в армию, – сказал Лютер. – Но некоторые свободные ниггеры на Севере говорят, что они граждане этой страны и хотят сражаться.
– Им стоит воспользоваться шансом, – ответил Скрипач. – Белых людей слишком мало, чтобы воевать. Но эти свободные ниггеры просто дураки.
Через две недели пришли еще более важные известия. Лорд Данмор, королевский губернатор Вирджинии, объявил свободными всех рабов, которые покинут плантации, чтобы служить на английском флоте рыболовецких судов и фрегатов.
– Масса вне себя от ярости, – сообщила Белл. – Один из гостей за ужином рассказывал, что рабов, которых заподозрили в желании пойти в армию, заковывают в цепи или бросают в тюрьмы. Хватают даже тех, кто лишь подумал об этом. Говорят, что самого лорда Данмора хотят похитить и повесить!
Кунте поручили напоить и накормить лошадей множества возбужденных масс, приехавших к суровому массе Уоллеру. Кунта видел, что лошади очень утомлены после долгой и быстрой скачки. Многие массы не стали брать черных кучеров, а правили повозками сами. Среди них был и Джон Уоллер, брат массы, тот самый белый, который купил Кунту восемь лет назад. Прошло столько времени, а он узнал это ненавистное лицо с первого взгляда. Впрочем, мужчина бросил ему поводья, абсолютно не признав его.
– Не удивляйся, – сказал ему Скрипач. – Такие массы, как он, никогда не разговаривают с ниггерами. А уж если бы он вспомнил, кто ты такой…