Закончив полировать экипаж, Кунта принялся за чистку кожаной упряжи. За этой работой он почему-то вспомнил стариков из Джуффуре, которые вырезали разные вещи из дерева. Они наверняка превратили бы колоду, на которой он сидел, во что-то красивое. Он вспомнил, как тщательно они выбирали, а потом изучали кусок дерева, прежде чем коснуться его своими инструментами.
Кунта поднялся и опрокинул колоду набок, распугав обитавших под ней жуков. Тщательно изучив оба конца колоды, он покатал ее туда и сюда, обстукивая в разных местах железной палкой. Везде он слышал одинаковый ровный звук. Он понял, что это отличный кусок дерева, который здесь используется только для того, чтобы на нем сидеть. Наверное, кто-то принес его давным-давно, а потом про него забыли. Осмотревшись вокруг и убедившись, что его никто не видит, Кунта быстро откатил колоду в свою хижину, установил ее в углу, закрыл дверь и начал работать.
Вечером Кунта привез массу домой из города – ему казалось, что эта поездка длится целую вечность. Он даже ужинать за общим столом не стал – так ему хотелось осмотреть колоду повнимательнее. Еду он забрал с собой в хижину. Не обращая внимания на то, что он ест, Кунта сел на пол перед колодой и стал внимательно рассматривать ее в мерцающем свете свечи. Мысленно он видел ступку и пестик, сделанные Оморо для Бинты, и с тех пор мать толкла кукурузу только в этой ступке.
Кунта твердил себе, что занимается этим только для того, чтобы убить свободное время, когда масса Уоллер никуда не ездит. Он начал обтесывать колоду острым тесаком, придавая ей округлую форму ступки для помола кукурузы. На третий день молотком и резцом он выдолбил ступку изнутри – тоже очень грубо. А после этого принялся орудовать ножом. Через неделю Кунта с удивлением заметил, какими гибкими стали его пальцы. Он вспомнил, что не видел, чтобы старики из его деревни вырезали какие-то вещи дольше двадцати лун.
Закончив обработку внутренней и внешней поверхностей ступки, Кунта нашел прочную ветку, абсолютно ровную, толщиной с его руку. Из нее он быстро сделал пестик. Потом приступил к обработке верхней части ручки. Сначала он скреб ее напильником, потом ножом, а под конец куском стекла.
Законченная ступка и пестик простояли в углу хижины Кунты еще две недели. Он смотрел на них и понимал, что они сделали бы честь кухне его матери. Но теперь, вырезав ступку, он не знал, что делать дальше – по крайней мере, пытался убедить себя в этом. Но как-то утром, даже не задумавшись, Кунта подхватил ступку и пошел в большой дом, чтобы узнать, понадобится ли массе экипаж. Белл из-за ширмы резко ответила, что масса утром никуда не собирается. Кунта дождался, когда она отвернется, поставил ступку с пестиком на ступеньки и поспешил скрыться как можно быстрее. Белл услышала необычный звук и обернулась. Сначала она увидела, как Кунта торопливо ковыляет от дома, и лишь потом заметила на ступеньках ступку с пестиком.
От дверей она смотрела вслед Кунте, пока он не скрылся из виду, а потом уставилась на подарок. Она была поражена. Белл взяла ступку и пестик, принесла их на кухню, изумленно рассмотрела резьбу, а потом заплакала.
Она провела на плантации Уоллеров двадцать два года – и впервые мужчина сделал что-то для нее собственными руками. Белл терзалась чувством вины за свое обращение с Кунтой. Она вспомнила, как странно вели себя в последнее время Скрипач и садовник, слушая ее жалобы на него. Наверное, они все знали. Но она не была уверена, зная, насколько молчаливым и сдержанным может быть этот африканец.
Белл запуталась в собственных чувствах. Она не знала, как ей вести себя, когда после обеда Кунта придет узнать, не собирается ли масса куда-то поехать. Она была рада, что у нее есть время, чтобы собраться с мыслями. А Кунта сидел в своей хижине и чувствовал себя очень странно: он терзался от унижения за свой глупый поступок и в то же время был просто на седьмом небе от счастья. Что заставило его сделать это? Что она по-думает? Кунта трепетал из-за необходимости вернуться на кухню после обеда.
Но час настал, и Кунта заковылял к дому, словно на казнь. Увидев, что ступки с пестиком на ступеньках нет, он обрадовался и испугался одновременно. Приоткрыв дверь, Кунта увидел, что Белл поставила их на пол у порога, словно не поняв, зачем он оставил их здесь. Когда он постучал, Белл повернулась, как будто не заметив его появления. Она старалась казаться абсолютно спокойной, когда открывала дверь и впускала его. Плохой знак, подумал Кунта – Белл не открывала ему дверь уже несколько месяцев. Но ему хотелось войти, хотя он никак не мог решиться сделать первый шаг. Застыв на месте, Кунта спокойно спросил про массу, а Белл, скрыв свою обиду и смятение, так же спокойно ответила, что масса не собирается никуда ехать после обеда. Кунта повернулся, чтобы уйти, и тут Белл добавила:
– Он целый день пишет письма.
Все, что можно было сказать, вылетело у нее из головы, и она смогла лишь невнятно пробормотать:
– Что это? – указывая на ступку с пестиком.
Кунте сквозь землю захотелось провалиться. Но он собрался с силами и почти сердито ответил:
– Чтобы ты толкла кукурузу.
Белл не могла отвести от него глаз. Смешанные чувства были написаны на ее лице. Решив, что повисшая пауза – хороший повод, чтобы уйти, Кунта повернулся и зашагал прочь, не говоря ни слова. Белл почувствовала себя полной дурой.
Следующие две недели они лишь здоровались и совсем не разговаривали. Потом Белл дала Кунте кусок кукурузного хлеба. Невнятно поблагодарив, он вернулся в свою хижину и съел хлеб, еще горячий и пропитанный маслом. Он был глубоко тронут. Почти наверняка она испекла его из кукурузы, которую толкла в подаренной ступке. Но еще до этого Кунта решил, что с Белл нужно поговорить. Встретившись с ней после обеда, он заставил себя сказать фразу, которую долго репетировал и заучивал наизусть.
– Мне хочется перемолвиться с тобой словечком после ужина.
Белл мгновенно парировала:
– Мне все равно! – и тут же пожалела.
К ужину Кунта окончательно себя истерзал. Почему она так сказала? Действительно ли ей все равно? Или она просто делает вид? А если ей все равно, то почему она испекла ему хлеб? Он бы с радостью разделил его с ней. Но ни он, ни Белл не помнили, где договорились встретиться. В конце концов Кунта решил, что Белл ждет его у своей хижины. Но в глубине души он надеялся, что масса Уоллер получит какой-нибудь срочный вызов. Когда оказалось, что ехать никуда не надо и откладывать разговор больше невозможно, он сделал глубокий вдох, открыл дверь хижины и как ни в чем не бывало зашагал к амбару. Из амбара он вышел, крутя в руках набор упряжи – чтобы каждый, кто встретит его, сразу же понял, что он тут делает. Кунта пошел к хижине Белл. Убедившись, что рядом никого нет, он очень тихо постучал.
Дверь открылась почти в тот же момент, когда его пальцы коснулись дерева. Белл сразу же вышла. Посмотрев на упряжь, потом на Кунту, она ничего не сказала. Он тоже промолчал. Белл молча пошла к изгороди, он следовал в шаге за ней. Взошел полумесяц. В его бледном свете они шли, не говоря ни слова. Лиана обвилась вокруг его левой ноги, и Кунта споткнулся, коснувшись плеча Белл. Он сразу же отпрянул. Судорожно подыскивая, что можно сказать, Кунта ловил себя на мысли, что лучше бы ему идти с садовником или Скрипачом – с кем угодно, только не с Белл.
Первой нарушила молчание она:
– Белые люди говорят, что генерал Вашингтон будет президентом.
Кунта хотел спросить, что это значит, но не стал, рассчитывая, что она будет говорить и дальше.
– А еще один масса по имени Джон Адамс станет вице-президентом, – продолжила Белл.
Кунта почувствовал, что должен хоть что-то сказать, чтобы поддержать разговор.
– Вчера я возил массу к его брату, повидать девочку.
Сказав это, он сразу же почувствовал себя очень глупо – ведь Белл это было прекрасно известно.
– Господи, как он любит этого ребенка! – сказала Белл, тоже чувствуя себя глупо, потому что всегда говорила одно и то же про маленькую мисси Анну. Снова повисла пауза, но Белл решительно продолжила: – Не знаю, много ли тебе известно о брате массы. Он чиновник в округе Спотсильвания, но у него никогда не было такого ума, как у нашего массы. – Она еще немного помолчала и добавила: – Я внимательно слушаю все, что говорят. Я знаю гораздо больше, чем вы все думаете.
Белл искоса посмотрела на Кунту.
– Мне никогда не нравился этот масса Джон. Думаю, и тебе тоже. Но ты должен знать одну вещь – я никогда тебе этого не говорила. Это не он отрубил тебе ступню. Он страшно разозлился на эту белую шваль, которая так с тобой поступила. Он нанял их, чтобы они выследили тебя со своими собаками, но они заявили, что ты пытался убить одного из них камнем. – Белл помолчала. – Я, как вчера, помню, как шериф Брок привез тебя к нашему массе. – В лунном свете Белл смотрела на Кунту. – Масса сказал, что ты того и гляди помрешь. Он так взбесился, когда масса Джон сказал, что такой ты ему не нужен. Он поклялся, что выкупит тебя у него. И сделал это. Я видела, за что он тебя купил. У него был большой участок, который он отдал брату вместо денег. Это большая ферма с прудом, где поворачивает дорога. Ты постоянно там ездишь.
Кунта сразу же вспомнил эту ферму. Пруд буквально встал у него перед глазами.
– Но все это неважно, потому что все Уоллеры очень близки, – продолжала Белл. – Их семья – одна из старейших в Вирджинии. Даже в Англии их семья была очень уважаемой, пока они не пересекли большую воду, чтобы поселиться здесь. Все они сэры, все принадлежат к англиканской церкви. Один из них писал стихи – масса Эдмунд Уоллер. Первым приехал его младший брат. Я слышала, что ему было всего восемнадцать. Масса говорил, что король Карл Второй даровал ему большой участок земли там, где сейчас находится округ Кент.
Белл говорила, и они шли гораздо медленнее. Кунте было очень приятно слушать ровную речь Белл, хотя почти все, о чем она говорила, он уже знал от семейных кухарок Уоллеров. Впрочем, он никогда ей об этом не сказал бы.