С песней люди поднимались с земли и очень медленно ступали за седовласым проповедником, который спустился с холма и пошел по лугу. Когда песня закончилась, все оказались на берегу пруда. Проповедник повернулся лицом к собравшимся, трое старейшин встали рядом с ним. Он воздел руки к небу:
– А теперь, братья и сестры, пришло время для грешников, кто не очистился, смыть свои грехи в реке ИОРДАН!
– О да! – закричала женщина на берегу.
– Настало время загасить адский огонь в святых водах ЗЕМЛИ обетованной!
– О да! – закричал еще кто-то.
– Все, кто готов погрузиться во имя души своей и воспрять с Господом, стойте. Сядьте те, кто крещен или еще не готов идти к Иисусу.
Кунта с удивлением увидел, что все, кроме двенадцати или пятнадцати человек, сели. Люди подошли к воде, проповедник и четверо старейшин вошли прямо в пруд. Когда вода достигла их бедер, они остановились и повернулись.
Обращаясь к девочке-подростку, которая стояла первой, проповедник спросил:
– Ты готова, дитя?
Девочка кивнула.
– Тогда иди вперед! – воскликнул проповедник.
Двое старейшин взяли девочку за руки и повели в пруд, где присоединились к остальным. Проповедник положил правую руку ей на лоб, другой старейшина схватил ее сзади за плечи, а еще двое мужчин держали ее за руки. Проповедник произнес:
– О Господь, омой и очисти это дитя!
Он толкнул девочку в грудь, старейшина, стоявший сзади, надавил ей на плечи, и девочка с головой ушла под воду.
По поверхности пошли пузыри, девочка билась в воде, а старейшины возвели глаза к небу и крепко ее держали. Девочка забилась еще сильнее, мужчины уже с трудом удерживали ее под водой.
– ПОЧТИ! – прокричал проповедник, простирая руку над бьющейся девочкой. – ПОРА!
Мужчины вытащили задыхающуюся девочку из воды. Она отплевывалась, хватала ртом воздух и продолжала биться. Мужчины почти вынесли ее из пруда и передали в руки матери, ожидавшей ее на берегу.
Настала очередь следующего – юноши лет двадцати. Он смотрел на проповедника, не скрывая ужаса, не в силах сдвинуться с места. Его пришлось почти тащить. Кунта разинув рот смотрел, как людей по очереди заводят в пруд и подвергают этому невероятному ритуалу. За юношей шел мужчина средних лет, потом девочка лет двенадцати, потом пожилая женщина, которая с трудом двигалась… Почему они это делают? Что за жестокий Господь требует таких страданий для тех, кто готов поверить в него? Как наполовину утопленный человек может избавиться от зла? Разум Кунты кипел от вопросов – и ни на один он не находил ответа. И вот последний из цепочки, отплевываясь, вышел из воды.
Наверное, все кончилось, подумал Кунта. Но проповедник, утерев лицо влажным рукавом, заговорил снова.
– Есть ли среди вас те, кто хочет посвятить своих детей ИИСУСУ в этот святой день?
Четыре женщины поднялись – и первой среди них оказалась Белл. За руку она держала Киззи.
Кунта выскочил из-за повозки. Они не могут! Но потом он увидел, как Белл идет к берегу пруда, и пошел туда – сначала медленно и неуверенно, потом все быстрее и быстрее. Проповедник обратился к Белл. Она наклонилась, подняла Киззи на руки и быстро пошла в воду. Впервые за двадцать пять лет с того дня, как ему чуть не отрубили ногу, Кунта бросился бежать. Но когда он добежал до пруда, нога его подвела. Белл стояла в воде рядом с проповедником. Кунта хватал ртом воздух, пытаясь позвать жену. И тут проповедник заговорил:
– Дорогие возлюбленные, мы собрались здесь, чтобы приветствовать нового агнца в стаде! Как имя ребенка, сестра?
– Киззи, достопочтенный.
– О Господь… – начал проповедник, кладя левую руку под затылок Киззи и закрывая глаза.
– Нет! – хрипло выкрикнул Кунта.
Голова Белл дернулась, она гневно посмотрела на Кунту. Проповедник переводил взгляд с него на нее и обратно. Киззи захныкала.
– Тшшш, малышка, – прошептала Белл.
Кунта почувствовал устремленные на него враждебные взгляды. Все замерли.
Тишину нарушила Белл:
– Все хорошо, достопочтенный. Это мой муж-африканец. Он не понимает. Я объясню ему позже. Продолжайте.
Кунта не мог даже говорить. Проповедник пожал плечами, повернулся к Киззи, закрыл глаза и начал снова:
– О Господь, этой святой водой благослови это дитя… Как ее зовут, сестра?
– Киззи.
– Благослови это дитя Киззи и приведи ее благополучно в Землю обетованную! – Проповедник окунул правую руку в воду, капнул несколько капель на лицо Киззи и возгласил: – АМИНЬ!
Белл повернулась и пошла к берегу, держа Киззи на руках. Она вышла из воды и, вся мокрая, стояла перед мужем. Кунте стало страшно стыдно. Он чувствовал себя очень глупо. Кунта стоял, опустив глаза, потом поднял их на Белл – ее глаза были влажными. От слез? Белл передала Киззи ему.
– Все хорошо. Она просто мокрая, – сказал Кунта, поглаживая щечки Киззи шершавой рукой.
– Все кончилось, а ты, наверное, голодный. Я знаю. Пошли поедим. Я принесла жареного цыпленка и фаршированные яйца со сладким заварным кремом – ты их очень любишь.
– Неплохо, – проворчал Кунта.
Белл взяла его за руку, и они медленно пошли через луг туда, где на траве в тени большого грецкого ореха стояла их корзинка для пикника.
Глава 74
Как-то вечером Белл выговаривала Киззи:
– Тебе уже семь лет! Многие дети в твоем возрасте уже работают каждый день – хоть на Ноя посмотри! И тебе пора помогать мне в большом доме!
Уже зная, как к этому относится отец, Киззи неуверенно посмотрела на Кунту.
– Ты слышала, что сказала твоя мамми, – без особой убежденности произнес он.
Белл уже обсуждала это с ним, и он вынужден был согласиться, что Киззи стоит заняться какой-то работой на глазах у массы Уоллера, а не быть всего лишь игрушкой мисси Анны. Ему и самому нравилось, что Киззи будет полезна, потому что в Джуффуре матери учили девочек этого возраста разным навыкам, чтобы потом их отцы могли потребовать у потенциальных мужей приличную цену за хороших невест. Но он знал, что Белл не ждет от него поддержки в том, что приблизит Киззи к тубобам – и еще больше отдалит от него и его наследия, которое он все еще на-деялся передать дочери. Через несколько дней Белл сказала, что Киззи уже учится полировать серебро, скоблить полы, натирать воском мебель и даже застилать постель массы. Кунта с трудом разделил ее гордость подобными достижениями. Но увидев, что его дочь выливает белый эмалированный ночной горшок, которым пользовался масса, а потом моет его, он просто вскипел от ярости. Сбылись худшие его страхи.
Не нравились ему и советы, которые Белл давала Киззи, готовя ее к роли горничной.
– А теперь послушай-ка меня хорошенько! Не каждому ниггеру выпадает шанс работать для важных белых людей, как наш масса. Это ставит тебя выше остальных детей. Теперь ты должна научиться понимать, чего хочет масса, чтобы ему не нужно было даже говорить. Ты будешь подниматься рано утром вместе со мной, потому что масса так делает. А потом я буду учить тебя, как служить ему – всегда будешь поступать так, как я. Сначала я покажу тебе, как выбивать пыль из его пальто и брюк, когда будешь вывешивать их на улице. Нужно быть осторожной, чтобы не повредить и не поцарапать пуговицы…
И такие наставления Белл давала Киззи часами. Кунте казалось, что она постоянно твердит о своих обязанностях, вдаваясь в самые немыслимые детали.
– Когда будешь чистить его ботинки, – сказала Белл Киззи как-то вечером, – нужно будет смешать в банке пиво с сажей и добавить немного сладкого карамельного масла. Оставишь банку на ночь, потом хорошенько ее потрясешь – и можно чистить черные ботинки, чтобы они блестели как стекло.
Кунта не мог этого выносить и скрывался в хижине Скрипача. Но прежде чем уйти, успевал услышать еще один бесценный совет по домоводству:
– Возьмешь чайную ложку черного перца и коричневого сахара. Добавишь немного коровьих сливок и поставишь в блюдце в комнате – и тогда там ни одной мухи не останется! А намокшие обои лучше всего чистить, натирая их крошками сухого бисквита!
Киззи внимательно слушала мать и не обращала внимания на недовольство отца. Через несколько недель Белл сказала, что масса похвалил каминную решетку, которую начистила Киззи.
Но когда на плантацию приезжала мисси Анна, массе не приходилось говорить Киззи, что та освобождена от работы. Девочки, как всегда, носились, хохотали, качались на качелях, играли в прятки и другие, придуманные ими самими игры. Они «играли по-негритянски» – разрезали спелый арбуз и выедали его прямо из корки. Девочки все перемазались и даже платья испортили. Белл отшлепала Киззи. Досталось даже мисси Анне:
– Вы же, мисси, воспитанная девочка! Вам десять лет! Вы в школу скоро пойдете! Вы должны вести себя как настоящая мисси!
Хотя Кунта больше не говорил о своем недовольстве, но, когда приезжала мисси Анна, Белл было очень трудно общаться с мужем. Он злился целый день и после того, как девочка уезжала. Но когда Кунте приказывали отвезти Киззи в дом массы Джона, ему было трудно сдержать свою радость: ведь он снова сможет остаться наедине со своей девочкой в экипаже. К этому времени Киззи начала понимать, что все сказанное в экипаже касается только их двоих, поэтому Кунта постепенно начал рассказывать ей о своей родине, не боясь, что об этом узнает Белл.
На пыльных дорогах Спотсильвании Кунта рассказывал Киззи, как на мандинго называются разные вещи, мимо которых они проезжали. Указывая на дерево, он говорил «йиро», на дорогу – «сило». Когда они проезжали мимо пасущейся коровы, Кунта говорил «нинсемусо», а на мостике – «сало». Однажды они попали под дождик, и Кунта крикнул «санйо», указывая на струйки дождя, а когда снова вышло солнце, он указал на него и сказал «тило». Киззи внимательно следила за его губами, когда он произносил каждое слово, а потом пыталась повторить – она повторяла слова снова и снова, пока у нее не получалось правильно. Скоро она уже сама стала указывать на разные вещи и спрашивать, как они называются на мандинго. Однажды они только выехали из тени большого дома, когда Киззи ткнула отца в бок, постучала пальцем над ухом и прошептала: